Стихия (СИ) - Барминская Марианна

Земля. Родной город. Дом. Сейчас вернуться сюда казалось таким же нереальным, как когда-то — очутиться в Миртране. Я медленно скользила взглядом по силуэтам домов, магазинов, светофоров и снова плакала. Но теперь я точно знаю, что это слезы счастья.

— Э-э-э, народ… — Богдан замялся, и всем пришлось повернуться к нему. А он смотрел на стену маяка, где под лучом фонарика оказались развешены объявления о пропаже людей. С нашими распечатанными черно-белыми фотографиями.

— Что за фигня?!

— Группа молодых людей отправилась в археологический лагерь, бла-бла-бла, — забормотал Ян, подойдя ближе. — Связь с ними потеряна, бла-бла, если кто-нибудь их видел, сообщите информацию, бла-бла-бла. Хм-м-м… А кто-нибудь помнит, какое сегодня число? Ну или хотя бы месяц?..

Эпилог

Тёплый, но уже пахнущий осенью лёгкий ветер ласковыми потоками обволакивал кожу. Последние дни августа выдались на удивление погожими, словно у лета открылось второе дыхание. А судя по тому, что мы узнали о погодных ужасах, творящихся здесь в наше отсутствие, лето протекало для природы крайне болезненно.

Лёжа с закрытыми глазами в уютных объятиях Максима, я слушала шум воды, крики птиц и детей, гудение машин и не могла перестать улыбаться. Так спокойно. Ну, уже теперь, после того, как неделю назад мы внезапно заявились ко мне домой после самого продолжительного пребывания в неизвестном, мистическом лагере.

- Удивительно, что отец вообще выпустил тебя на свободу, — Макс продолжил разговор, который уже несколько раз затухал, прерываемый то поцелуями, то простым желанием поваляться в тишине.

- Я сказала ему, что мне так и так придётся пойти на учёбу, а значит, надо потихоньку выходить в люди.

- Вот бы у меня все так легко разрешилось, — вздохнул парень.

- Папа до сих с тобой не разговаривает?

- Ага. Как резко безумная радость может смениться яростью, когда твои родители вдруг вспоминают, что ни в каком из лагерей универ меня не регистрировал.

- Странно, что наша легенда вообще сработала!

- Это да.

Прежде чем показаться семьям, мы с друзьями почти до самого рассвета придумывали более ли менее слаженный рассказ о том, где мы шатались так долго. А под понятием “долго”, как потом выяснилось, подразумевалось почти все лето. Мы спорили, злились, психовали, но в итоге решили сказать, что отправились в университетский лагерь нелегально, чтобы спокойненько отдохнуть без надзора преподавателей, а потом поселились в палатках чуть поодаль. А затем в нас вообще разыгралась жажда путешествий, и мы решили устроить небольшое пешее путешествие. Вот тут-то погодные катаклизмы, обрушившиеся на наш мир из-за миртранской войны, и сыграли нам на руку. Узнав от папы, какой ужас творился повсюду: вырывавшиеся с корнем деревья, обрывы проводов, чуть ли не торнадо на каждом шагу — мы тут же сориентировались и стали вдохновленно врать, что именно поэтому и пропали так надолго. Связи не было, а выйти к какому-нибудь населённому пункту мы не могли, ибо потерялись и вообще прятались от проливных дождей, ветров и молний. Наш потрепанный вид вполне подтверждал легенду. Она, конечно, звучала малость бредово, но все родители были так счастливы найти своих детей целыми и невредимыми, что во все сразу поверили. Или сделали вид, что поверили. Может, чуть позже они снова попытаются докопаться до истины, но сейчас это казалось таким неважным. Мы дома, живые и практически здоровые. Богдана с друзьями увезли домой на следующий день мчавшиеся всю ночь на трех машинах родители. Нужно было видеть это ядерное переплетение слез радости и облегчения с постоянными угрозами оторвать башку за “полную безответственность, идиотскую жажду приключений и детство, играющее в одном известном месте”. Максим, Эрика и Глеб хотели добраться до своих домов самостоятельно, но папа, уже успевший раздобыть контакты их семей во время моих поисков, тут же всех обзвонил. Короче, представление под названием “Возвращение домой блудных детей” затянулось и выжало из меня все силы. Правда, я зря понадеялась на скорейший полноценный отдых — мне устроили такой допрос с пристрастием, на всю жизнь запомнила. Папа внимательно выслушал все путаные ответы, а потом долго, очень долго на меня смотрел, так, будто видел впервые и пытался понять, что за зверь перед ним стоит.

- Он сказал, что я изменилась, — грустно прошептала я. — Голос, интонации, взгляд, движения — все другое.

- Но ведь это действительно так, — мягко ответил Макс, заправляя мне за ухо прядь, которую то и дело выбивал ветер.

- Я знаю. Но мне не хотелось, чтобы он заметил. А если и заметил, то хотя бы отреагировал по-другому. А он будто… очень расстроился.

- Тебе совершенно точно показалось. Ему просто нужно привыкнуть к новой, повзрослевшей дочери, вот и все.

- Вот в том-то и дело, что он никак не может понять, почему я за одно-единственное лето изменилась так сильно!

- Ну, долгое выживание в дикой природе еще ни для кого не проходило бесследно. Вот увидишь, скоро начнется учеба, ты войдешь в образ прелестной выпускницы, и твой папа расслабится, — с фирменной полуулыбкой постарался успокоить меня Макс и, наверное, чтобы отвлечь от тоскливых мыслей, добавил:

- А у меня шрамы на спине остались.

- Чего?! Те самые, от монрута? Почему ты к целителю не сходил? Вон даже мои шрамы залечили! — от негодования я аж села, и Максим недовольно поморщился, явно не желая выбираться из разморенного солнечным теплом состояния.

- Да как-то забыл, — парень пожал плечами, тоже приподнимаясь на расстеленном пушистом пледе с разноцветными рыбками. Это мой такой. — Они же зажили, я и не парился. Да и в Миртране мне редко зеркала попадались, чтобы перед ними голым крутиться. Вот дома уже заметил. Да там ничего страшного, — рассмеялся Макс, обратив внимание на мой страдальческий вид. — Всего лишь четыре тонкие полосы, светлые, даже и не видно практически.

- Ага, во всю спину!

- Ой, зря я тебе рассказал.

- Как будто я бы в итоге не узнала!

- А как скоро ты планировала узнать? — тут же с хитрющей улыбкой спросил самый невыносимый брюнет в мире. Но я не успела придумать достаточно возмущенный ответ, так как у Макса зазвонил телефон. Я невольно вздрогнула — надо же, все никак не отвыкну от магических браслетов и прочей миртранской атрибутики, которая не орала каждый раз так громко, особенно голосом какого-нибудь певца. Максим включил громкую связь.

- Вы на месте? — раздался искаженный голос нашего друга.

- Да мы тут с самого утра торчим. Раз уж настал день освобождения Ники из-под домашнего ареста, решили воспользоваться ситуацией.

- Ну тогда подходите к сцене, а то я уже устал один Эрику успокаивать.

Мы свернули плед, причем Максим заботливо стряхнул с него все соринки, травинки и букашек в мою сторону, и направились в ту зону набережной, где почти каждый летний вечер проводились небольшие концерты. Но сегодня был другой случай: в преддверии нового учебного года многие школы и ВУЗы решили устроить концерт в знак прощания с летом, чтобы хоть немного растрясти всё сильнее грустивших студентов. Рядом с небольшой сценой собралась приличная толпа, поверх которой Максим сумел разглядеть друзей.

Эрику трясло крупной дрожью, и Глеб не знал, что с этим делать — обычно пение никогда так не ужасало его сестру. Я отвела подругу, постоянно повторяющую, что она не справится, в сторону и усадила на скамейку в тени и вдали от суматошной толпы.

- Ну что не так? Ты же не разучилась петь за это лето, что страшного? И даже твои связки целы, в отличие от моих. Папа, кстати, уже начинает от версии с простудой склоняться к мысли о том, не начала ли я курить в этом несуществующем лагере. А то больно долго хриплю.

Эрика тихо рассмеялась нежным, ни с чем не сравнимым смехом повелительницы Воздуха. Я облегченно вздохнула, радуясь маленькой победе. Ой, а не пойти ли мне учиться на психолога?

- Просто я… Последний раз пела для Ремена, — тихо ответила подруга, впервые произнеся это имя после нашего возвращения домой. — И верила, что буду петь для него еще бесконечное множество раз.