Фантастические тетради - Ирина Ванка

Старик закрыл глаза ладонью и не произнес более ни слова, только нервно тряс головой, и крупные прозрачные капли, стекая с подбородка, вязли в его жидкой седой бороде.

УЧЕБНИК. ОСНОВЫ ФАКТУРОЛОГИИ. Ментальные поля

Термин не самый удачный, потому что поля, о которых пойдет речь, ничего особенно ментального не содержат — это явление обобщенное. Каждый волен называть и понимать его как угодно. В прошлом фрагменте говорилось о «черной дыре» в происхождении языка, вот и будем препарировать ментальные поля в языковом контексте, пока не вспомним всех святых: Канта, Гегеля и прочих пророков, которые в свое время (далекое от прогрессивных технологий) занимались сочинительством фантастики — описанием вещей, о которых ни малейшего понятия не имели. Речь снова пойдет о пресловутых бонтуанских (и не только) оболочках с обязательным впадением в мистику, софистику, инфолингвистику и всю попутную чертовщину, о которой упоминалось в первой тетради. Но, обрисовав общую суть и подлость таких оболочек, мы проигнорировали их материалистическую подоплеку. Зато теперь вплотную подошли к самой антиматериалистической теории за всю историю существования материи: АВТОДИНАМИКЕ ФИЗИЧЕСКИХ СТРУКТУР (АДФС). К ней же, рассматривая в дальнейшем антигравитанты, мы вернемся еще миллион раз.

Суть теории можно бездоказательно выразить двумя предложениями. Первое: материи не существует; второе: все, что создает ощущение материальной природы пространства, на самом деле не что иное, как волновая вибрация, где резкие перепады частот, сочетания диапазонов и прочая активность создают эффект физических объектов, способных влиять друг на друга. Вот и все. Комментариев нет. Другое дело, похоже ли это на истину? То-то и оно, что похоже, а иной раз просто незаменимо в качестве теоретической подпорки для конструкций и агрегатов, которые работать работают, но никакого логического объяснения не имеют, как аритаборская «вертушка времени».

Но отвлечемся на время от теории, попробуем осмыслить происхождение языка. Начнем с фактуры. Предположим: два волосатых субъекта объединили усилия в охоте на мамонта и, чтобы сделать свою работу максимально эффективно, договорились, что рык на букву «ры» будет обозначать яму, гак на букву «га» — палку, а вах на букву «ва» — «я здесь главный, не будешь слушаться — получишь дубиной в череп и упадешь в канаву». Условились и пошли. По мере расширения ассортимента палок и ям расширялся словарный запас, пока не превратился в язык Пушкина и Шекспира. У фактуролога при такой постановке проблемы возникнет много вопросов: допустим, в вашей жизни появился новый предмет, к примеру, холодильник — в вашем лексиконе появилось новое слово «холодильник». Оно не с неба упало, а синтезировалось из старого запаса: слова «холод» и некоего унизительного для холода суффикса, который ставит его в зависимость от ваших бытовых нужд. Проанализировав современный язык, можно прийти к выводу, что таких синтезированных вторичных словообразований абсолютное большинство. Грамотный фактуролог первым делом поставит вопрос: на какой стадии, в связи с чем закончилось формирование естественного первичного языка; то есть где человечество подвело черту звуковым формам рефлекса типа «или сюда», «смотри», «ешь»… и образовало первые нефункциональные понятия типа «жизнь», «смерть», «счастье», «восторг», «ненависть» и тому подобные, которые дали возможность расширить информационную базу и стали первым признаком работы экстрамутагена. Все, что происходило за этой чертой как вторичное, не представляло большого исследовательского интереса до тех пор, пока не достигло следующей стадии мутации — эффекта «пластилиновой вороны» — нефункциональных понятийных конструкций, в которых мастера авангарда уже теперь успешно изгаляются на потеху публике. Когда их пророческий менталитет станет доминирующим — смешно не будет.

Боюсь, чистых первичных понятий, облаченных в словесные формы, окажется так мало, что проще будет перейти на язык жестов, чем договориться на таком «очищенном» языке. Однако по качеству первичного языка вполне можно делать вывод о потенциале фактур: одно племя людоедов придумает каждому зверю свое название; другое племя людоедов разделит всю фауну на хищных «кус-кусов» и травоядных «буль-булей» и будет различать их по принципу — «у этого кус-куса хвост полосатый, а у того буль-буля острые рога». Из первых людоедов получатся философы, из вторых — технари. Но если среди них появится третье племя, для которого зверь — он же просто зверь без разницы, рога у него или копыта, — оно даст хороший повод соседям изобрести теорию расового превосходства.

Базовый информационный словарь — не тот случай, когда чем больше, тем лучше. Он должен быть строго в рамках необходимого. В практике бонтуанских фактурологов он частенько не добирает до нормы. Никакой трагедии нет: однотипные племена расселяются на удалении друг от друга; пройдет время, они окрепнут, научатся метать топоры и доберутся с этими топорами до соседей — повоюют, поворуют, поторгуют, — глядишь, уму-разуму друг от друга наберутся. И если им удастся образовать единую общность — проблемы с базой языка отпадут. Но мы опять отъехали от основной темы.

Суть в том, что слова (жесты, символы, т. е. приемы — носители понятий), возникшие в первичном языке — не просто слова. Это явление настолько сложное, что не сразу поймешь, в чем же здесь, собственно, проблема. Образование слов без образования понятий — тот самый авангард, акселерация языка, до которого лучше дело не доводить. Образование понятий без образования слов — явление временное; рано или поздно либо слова найдутся, либо понятие исчезнет. Тут мы в который раз упираемся в основной вопрос философии: что первично?

Бонтуанцы имеют привычку подобные тупики брать на таран, поскольку философские тупики для них не более чем признак инфантилизма цивилизации. Все можно объяснить — это факт. И если факт не укладывается в теорию — надо эту теорию выбросить и подыскать другую. Руководствуясь этим принципом, бонтуанцы первым делом свалили ответственность за формирование языка на совесть реактивного мутагена. И поторопились. Потому что естественный язык нормального вменяемого кита ничуть не ниже нормы. Однако кит не собирается мутировать и в голове не держит таких глупых идей. Киту незачем загромождать свой язык синтезированными понятиями и выстраивать понятийные конструкции, которым не найдется применения в морской воде. Как только бонтуанцам стало ясно, что экстрамутаген лишь дает возможность информационного расширения языка и ни единого естественного понятия в него не привносит, бонтуанцы кинулись в противоположную крайность и предположили, что «информационное расширение» не иначе как следствие «вируса в языковой программе», патология, деградация первичных функциональных понятий в нефункциональные, что в сути есть один из аспектов гарвалистики. После такой мощной амплитуды раскачки сторонние наблюдатели имели право усомниться в интеллектуальном достатке бонтуанской расы, бонтуанцы — зачехлить свой таран и крепко задуматься, что же представляет собой на самом деле гарвалистический информационный прорыв, и, укрепившись на материалистической мировоззренческой платформе, вплотную приступить к изучению теории, согласно которой материи не существует.