Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смычок грозился выскользнуть из окровавленных пальцев, липкий, окоченевший, как и мое полуобнаженное тело. Знак на спине начал нестерпимо жечь, и все, о чем я могла думать, – это как бы не расплакаться и дожить до успокаивающей ландышевой настойки, литр которой непременно сварю и осушу залпом, если выживу.
– Ну что, сыграем, души моей тень? – спросила я, прикладывая к плечу скрипку.
Джулиан размял спину и шагнул ко мне навстречу. Его человеческая рука была сломана, из-за чего шейка скрипки то и дело соскальзывала вниз. Металлическим пальцам же не хватало изящества, чтобы обращаться со смычком так же виртуозно, как в былые времена. Превозмогая боль и свою неуклюжесть, Джулиан глубоко вдохнул в себя мороз, а выдохнул чистое электричество – магия, заключившая нас в центр неосязаемого круга и связавшая вместе точно так же, как связывала материнская утроба.
– Сыграем, душа моя.
И следом за кровью полилась музыка.
Я неотрывно смотрела на цветы, будто вбирая в себя то колдовство, что зрело в их корнях, подпитывая. Я думала о побережье Шамплейн, подарившем моему роду убежище; о своем ковене, не знающим, что их ждет; о Коуле, который заслуживает мемориал в свою честь за то, что терпит меня; о матери, которая передала Верховенство напуганному ребенку, каким я была, и о том, что ждет меня за чертой видений, когда сбудутся они все.
Нота за нотой я плела заклятие, посетившее меня в башне вместе с призраками прошлого, призванное разделить то, что делить было противоестественно. Симфония, сотканная из теплоты «Лета» Вивальди, из дикости Лало, из любимой мелодии нашей матери – колыбельной, которую она сочинила для своих детей. Джулиан не знал моего этюда и не мог знать – я писала его здесь и сейчас. Пение моей души, текущее в пальцы, а затем в скрипку. Музыка искрилась в воздухе, протягивая между мной и Джулианом нить, которую могли разрезать лишь греческие мойры ножницами судьбы. Потому руки Джулиана двигались сами по себе, будто отдельно от остального тела: он вторил моей мелодии, зеркально отражал ее, как отражал все мое существование и естество. Не знал, что играл, но делал это, не отводя от меня глаз, пока я даже не открывала своих.
Смычок витал над струнами, а тело раскачивалось в такт магии, бьющей из меня ключом. Кто бы подумал, что музыкальное заклятие, лишающее Верховенства, такое нежное и тоскливое?
Спустя некоторое время я почувствовала, что силы мои истончаются, а вместе с ними – музыка. Каждая нота будто выжимала из меня их, как сок, и та капала в траву вместе с кровью, градинами скатываясь по спине. Но кровь все не останавливалась, и я тоже: играла сквозь головокружение, тошноту и слабость, от которой немели руки. Смычок начал срываться, задевая не те струны, и музыка сделалась прерывистой, лихорадочной, пока не оборвалась вовсе.
В какой-то момент вместе со скрипкой я рухнула там же, где стояла. Коул поймал меня, не дав напороться на острые шипы роз, и прижал к своей груди, укутывая в платье. Перед глазами плясали разноцветные круги, а спина ныла – боль эта сделалась тупой, как кошачья царапина, и очень изматывающей. Едва подчиняя себе ватные конечности, я открыла глаза и увидела Джулиана. Он, стоя напротив, часто дышал, металлические пальцы нечаянно переломили гриф скрипки. Сила, что перетекла к нему через музыку, распирала его изнутри.
Я, лишенная половины своей души, и он, получивший ее взамен души собственной.
– Adennill, – прошептал Джулиан, вправляя сломанные пальцы, и кости его срослись как ни в чем не бывало.
Затем он моргнул и оглянулся, впервые глядя на мир глазами Верховного колдуна – серыми, сияющими и с искрами беспрекословного господства, что могли сжечь здесь все дотла.
– Ты как? – спросил Коул, судорожно осматривая меня.
Моя часть клятвы была свершена, и шрам, перечеркивающий правую ладонь, больше не довлел над моей волей. Я снова принадлежала одной лишь себе, чувствуя небывалую легкость в теле вместе с внутренней опустошенностью.
– Не злись на меня, – прошептала я вдруг, и Коул удивленно повел бровью, еще слишком напуганный тем, что видел минуту назад. – Обещаю, когда все закончится, я буду слушаться тебя до конца наших дней. Но… Еще не все.
– Что? О чем ты?
– Молодец, маленькая бывшая Верховная, – перебил его Джулиан, сделав акцент на предпоследнем слове и, к счастью, не расслышав, о чем мы говорили. Подняв с земли рубашку, он натянул ее, когда безобразный рисунок на спине затянулся и исцелился так же, как и его рука. – Раз мы закончили с делами… Что насчет того, чтобы вернуться в дом и отпраздновать Самайн, как подобает семье?
XIV
Дом Цербера
Самайн – великий день и для мертвых, и для живых. Недалеко отсюда, в Бёрлингтоне, дети уже наряжались для вечерних колядок и готовили ведерки для сладостей. Они веселились, не ведая, что в эту ночь тьма сгустится под их кроватками и будет мечтать перекусить хотя бы детскими пальчиками, высунувшимися из-под одеяла. Та же тьма сгущалась и в лесу: я видела ее, предвкушающую закат, проступающую между деревьями и подбирающуюся все ближе к особняку. Дойдя до крыльца, она принесет с собой мою расплату – лакричные конфеты с начинкой из кантареллы[20].
– Почему именно лакричные? Потому что я не люблю лакрицу? Что за вздор! Ферн – это скорее лимонные дольки…
– Одри, с тобой все нормально?
Я вздрогнула и обернулась. Коул мялся на пороге балкона, будто не хотел прерывать беседу, что я вела сама с собой. Лишь тогда меня осенило: в какой именно момент я начала разговаривать вслух? И главное, почему я этого даже не заметила?!
– Господи, – прошептала я, обхватив голову руками. – Луна была права. Башня свела меня с ума.
– Да, я понял это еще в тот момент, когда ты решила сделать Джулиана Верховным.
Я нервно хихикнула и прикрыла глаза, втягивая в себя сладкий запах какао, варящегося на кухне, и терпкий мороз, от которого клубилось дыхание. Руки Коула опустились мне на плечи, но не успела я замлеть, как он развернул меня к себе и встряхнул, будто шейкер для коктейлей.
Такой реакции и следовало ожидать. После передачи Верховенства мне потребовалось несколько часов, чтобы вразумительно объяснить свой поступок ковену и убедить их, что я не спятила и полностью отдаю отчет своим действиям. Все это время Коул
