Красное колесо. Узел II Октябрь Шестнадцатого - Александр Солженицын

Впрочем, Маклаков, среди немногих, ещё и весной 14-го года, до войны – предсказывал России поражение. Предсказывал – однако не противился войне, даже хотел её.

На всём протяжении России с отчаянием спрашивают: где же наше правительство? кто управляет Россией? куда нас ведут? И эти вопросы ставим не мы, Государственная Дума, и не революция, к которой мы будто бы призываем, – та революция остановилась. Но сама власть на глазах у нас и у Европы упорно топит всякое доверие к себе: министерский калейдоскоп, когда мы не успеваем даже рассмотреть лица падающих министров. Непонятные возвышения, непонятные опалы, политический ребус. И в результате – правительство Штюрмера? Они привыкли лгать около трона, они могут обмануть своего Государя, но России они не обманут! (“Браво!” Рукоплескания всего зала, кроме крайних правых).

Нам советуют: щадите престиж власти, всё исправится. Так было с Ковенской крепостью. До нас доходили отчаянные крики ковенских офицеров: комендант Григорьев крепости не защитит. И мы кричали – но вполголоса, мы молчали на этой трибуне, не тревожа настроения армии и опасаясь, не дошло бы до немцев. И за наше молчание Россия заплатила позором, падением первоклассной крепости. Григорьев – это эмблема: один комендант парализовал силу целой армии. Так и наше правительство парализует силу целой России.

Россия с тревогой спрашивает: за что ей навязывают правительство, которое погубит её? Элементарное требование, чтобы страна верила тем, кто имеет претензию ею руководить.

Нет, не случайность, но режим – проклятый, старый, отживший, но ещё живучий! Пусть каждый министр теперь выбирает – служить ли России или режиму, а служить им обоим – невозможно, как Богу и маммоне! (Продолжительные рукоплескания. “Браво!”) Будем ли удивляться, что по стране разошлась эта смута в умах, которую не рассеют всё красноречие Маркова, ни все репрессии Штюрмера, ни вся та новая ложь, которая будет комьями грязи брошена в большинство Государственной Думы? Нет, господа, долготерпение России велико, как велика Россия сама, но эта война показала предел и ему. Есть предел и нашей покорности!

Это – второй максимум, меньший, – и снова снижение в грусть, в печальное задушевное откровение, как Россия поручила оратору поведать.

Пусть не думает Марков 2-й, что мы зовём к революции. Грозная опасность иная: Россию против воли никто воевать не заставит. Она не захочет приносить никаких жертв во славу этих людей, для чести и удовольствия иметь их во главе государства. (Продолжительные рукоплескания, кроме крайних правых). Не восстанием вам ответит Россия, но упадком духа, унынием,

это и в голосе,

равнодушием. И если это случится, и нас приведут к миру вничью,

где эта милость и кротость, секунду назад? – вспышка!! взлёт до негодующего звона!!!

о, тогда я говорю смело: тогда берегитесь! потому что позорного мира вничью Россия не простит никому! (Рукоплескания. “Браво!”) Тогда Россия позовёт всех к ответу, и она пощады не даст никому, я повторяю – никому!!! (Продолжительные рукоплескания. “Браво!”)

(Как и все лидеры кадетов, Маклаков достоверно знает мнение страны. Но это ещё – если вничью, Василий Алексеевич. А если – полная брестская сдача, какой вы себе оставили эмоциональный запас?)

Россия сейчас – как воинская часть перед паникой: по инерции ещё стреляют ружья, по привычке ещё повинуются солдаты, но раздастся крик “спасайся, кто может!” – и все побегут. Однако время ещё не ушло. Если к власти назначат не слуг режима, а слуг России,

то есть Павла Николаевича, Василия Алексеевича, Фёдора Измайловича, Николая Виссарионовича, Моисея Сергеевича, -

Россия ухватится за эту власть, она встрепенётся – и тогда горе Германии!!!

Пришло время выбора: или мы, или правительство, вместе наша жизнь невозможна! (Продолжительные бурные рукоплескания). И если будет распущена Дума – как будто можно распустить всю страну! – если будет зажжён пожар, на котором спалят национальную будущность родины, то, господа…

Лишь обычный холодок помогает Маклакову сохранить самообладание -

Дума ещё может стать единственным оплотом порядка!!…

На этом сильном пророчестве и должны были кончить заседание, но составлены, подписаны, поданы и вот оглашаются

Запрос 33 членов – С трепетным напряжением Россия ожидала правдивого, свободного слова своих представителей. Однако 2 ноября в газетах произнесенные речи не нашли полного отражения. Декларация Прогрессивного блока в большей части запрещена. Ни в одном периодическом издании не напечатаны речи Керенского, Чхеидзе, Милюкова. Белые места в речах членов Государственного Совета…

А между тем: “действию военной цензуры не подлежат публичные речи, произносимые во исполнение долга службы”. Какие приняты меры к соблюдению указанных…?

Запрос 31 члена – Издано распоряжение Командующего Московским военным округом – об установлении предварительной цензуры “материалов, могущих повредить военным интересам”. Приняты ли меры к отмене незаконного…?

(Нигде в России нет предварительной цензуры, за что же в Москве?)

Съездили пообедать – и вечером стали переизбирать Председателя Думы.

Председатель: По мотивам голосования – Чхеидзе.

Вырвался, нашёл щёлочку! Пять минут, но – за пять минут можно-о…!

Чхеидзе: После акта Третьего июня мы всегда были уверены, что большинство этой Думы будет идти по указке правительства. Барьер, через который народ не может пройти, чтобы продолжать работу 1905 года… Конечно, за последние две Думы стены этого белого зала не слыхали таких речей, и это можно приветствовать. Но, господа, не обольщайтесь, я вас прошу, не думайте, что вы сказали что-нибудь новое. То, что вы говорили, есть повторение из многого того, что говорилось, и речи более внушительные и содержательные раздавались с этой трибуны в Первой и Второй Государственной Думе.

Но, господа, несмотря на все ваши очень горячие речи, я не знаю, долго ли это будет продолжаться?… Я вас, господа, боже избави меня призывать к революции, ничуть не бывало. Но одно скажу, господа: что ни одна революция не губила ни одного народа, ни одного царства!! Она не погубила Англию, которую вы теперь хвалите. Не погубила Францию – припомните Коммуну 1871 года. И мощь Германии начинается именно с 1848 года. Она не губила и Китай.

Так вот я и говорю: та схватка, которая происходит между вами и правительством, меня очень интересует. Долго ли эта схватка будет продолжаться?

Председатель: Член Думы Чхеидзе, ваш срок истёк.

Да к тому ж он исчерпывающе объяснил мотивы голосования. А всё б ещё две-три фразы всунуть!

Чхеидзе: Не далее, как сегодня, коленопреклонённо извинились… с этого места… и вам предложили…

(Рукоплескания слева).

Облегчённый Чхеидзе убежал.

Считают записки, баллотируют шарами – и Родзянко, к своему восторгу, выбран, – но всего лишь половиною Думы.

К полудню 4 ноября он открывает следующее заседание. Но что за вызов или что за странность? – правительственная ложа в этот раз не пуста! В ней сидят два министра, оба в военной форме: морской министр Григорович (единственный, кому симпатизирует общественность) и военный министр Шуваев (никому не надсадный интендант). Министры сами по себе – безобидные, свистеть пока не будем, но как понять, что они появились тут после громового обвинения правительства в измене? Неужели же посмеют защищаться? Посмотрим.

Теперь покинута прежняя повестка, и текут прения по запросам. Но как бы ни называлось – а всё о том же.

Аджемов (к-д): Вы станьте на минуту в положение русского обывателя, который утром с жадностью обращается к газетам – узнать, что за него сказали его избранники. Говорит правый депутат Левашов – и много точек. Говорит Марков 2-й – и даже его мы видим в маленьких размерах. Вы, господа, закрыты в этом зале, в этом старом дворце Потёмкина, кричите, негодуйте, ни одного слова Россия не узнает всё равно! Никогда правительство не падало до такой глупости, до какой оно упало сейчас: показать себя перед всей Россией, что нет ни одного течения, которое могло бы поддержать это жалкое, ничтожное правительство. А Москва находится вне театра военных действий, военной цензуры по закону быть не должно!

Слов – нет, есть белые места, – вот где революция, и вот кто делает революцию!

Скобелев (с-д): Истерзанная оскорблённая страна ждала Думу, чтоб услышать правду. Но не успели раздаться первые слова правды, как это белое зало было накрыто вот этой белой бумажкой. Господа, вы должны сорвать эту бумажку за № 16672 с ваших голов, иначе лишается смысла ваше пребывание здесь.