Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси - Нил Гейман

— Послушайте, — прервала его Мэв, — если собираетесь рассказать сказку, просто расскажите и все, ладно?

Идти по обочине в сгущающихся сумерках — мало радости. Мэв то и дело напоминала себе, что никакая машина ее не собьет, но ей все равно было не по себе.

Мягко и нараспев старик начал:

— Так вот о Тигре. Вам нужно понять, что это не просто полосатая кошка из Индии. Это имя, которым люди наделили вообще всех больших кошек: пум, и рысей, и ягуаров, дав общем всех. Вам ясно?

— Разумеется.

— Хорошо. Итак… Давным-давно все сказки были про Тигра. Все истории принадлежали Тигру и все песни тоже. Я бы сказал, все анекдоты были про него, но во времена Тигра анекдотов не рассказывали. Главное в Тигровых историях — насколько крепкие у тебя зубы, как ты охотишься и как ты убиваешь. В Тигровых историях нет ни доброты, ни проказ, ни мира.

Мэв попыталась представить себе, какие сказки могла бы рассказывать большая хищная кошка.

— Значит, там было сплошное насилие?

— Иногда. Но большей частью они были просто неприятными. Когда все сказки и все песни принадлежали Тигру, дурное для всех было время. Люди перенимают дух сказок и песен, которые их окружают, особенно если своих собственных у них нет. И во времена Тигра все сказки были мрачными. Они начинались слезами и заканчивались кровью, но других люди не знали. Потом появился Ананси. Надо думать, вам все известно про Ананси…

— Кажется, нет, — призналась Мэв.

— Ну, начни я говорить о том, каким умным и красивым, каким обаятельным и коварным был Ананси, я мог бы начать сегодня и не закончить до четверга на будущей неделе, — завелся старик.

— Тогда не начинайте, — посоветовала Мэв. — Я поверю вам на слово. И что сделал этот Ананси?

— Ну, Ананси выиграл все сказки… Выиграл? Нет, он их заслужил! Он отобрал их у Тигра и сделал так, чтобы Тигр не мог больше попасть в реальный мир. Во всяком случае, во плоти. И сказки, которые люди стали рассказывать, превратились в истории Ананси. И было это?.. Кажется, лет десять — пятнадцать тысяч назад. Так вот, в принадлежащих Ананси сказках есть и хитринка, и шалости, и мудрость. И люди по всему миру перестали думать лишь о том, как бы стать охотником и не превратиться в добычу. Выход из положения они начали искать при помощи ума, а не силы — впрочем, иногда попадали в еще худший переплет. Им по-прежнему нужно было наполнять чем-то животы, но теперь они старались сообразить, как бы сделать это, не работая: вот тогда-то люди и начали работать головой! Кое-кто считает, что первым орудием человека было оружие, но только переворачивают все с ног на голову. Всякий раз впереди дубины шел костыль. Ведь теперь люди стали рассказывать Анансины сказки, а потому думали о том, как добиться поцелуя или получить что-то задаром, будучи умнее или забавнее. Вот когда они начали творить мир.

— Но это же просто фольклор, — сказала она. — А его придумывали те, кто изучает, как появляются сказки.

— И что это меняет? — спросил пожилой джентльмен. — Предположим, Ананси просто герой сказки, придуманный в Африке на заре времен каким-то мальчишкой, вокруг ноги которого вьются мухи, который тычет концом костыля в землю и придумывает дурацкие истории про человека из смолы. Разве это что-то меняет? Люди реагируют на сказки, пересказывают их. И так сказки распространяются и, пока их рассказывают, меняют рассказчика. Ведь теперь те, кто думал лишь о том, как бы убежать от льва и держаться подальше от реки, чтобы крокодилы не получили дармовой обед, начинают мечтать о другом, новом месте. Мир, возможно, остался прежним, но обои-то изменились, верно? У людей по-прежнему все та же история, та, с которой они родились, живут всю жизнь, а потом умирают, но теперь она значит кое-что иное, не то что раньше.

— Вы хотите сказать, что до появления историй Ананси мир был диким и варварским?

— В общем и целом.

Мэв понадобилось некоторое время, чтобы это переварить.

— Что ж, — весело сказала она наконец, — хорошо, что сказки теперь принадлежат Ананси.

Старик кивнул.

— Но разве Тигр не хочет их вернуть? — спросила вдруг Мэв.

— Вот уже десять тысяч лет как хочет.

— Но ведь он их не получит, правда?

— Ананси мертв, — сказал старик. — А «каспер» мало что может сделать.

— Учитывая, что я сама «каспер», слышать такие слова обидно.

— «Касперы» ведь не способны касаться предметов, или забыли?

Мэв задумалась.

— Так что же я могу потрогать? — спросила она.

На красивом старом лице мелькнуло выражение одновременно лукавое и распутное.

— Меня, например.

— Должна вам сказать, — с притворным возмущением объявила она, — что я замужняя женщина.

Его улыбка стала только шире. Это была ласковая и мягкая улыбка, столь же опасная, сколь и согревающая сердце.

— С точки зрения морали, в брачном обете есть оговорка: «пока смерть не разлучит нас».

На Мэв это не произвело впечатление.

— Дело в том, что вы нематериальная девушка. Вы способны касаться нематериального. Меня, например. Если хотите, пойдем танцевать. Тут есть одно местечко, сразу за углом. В том танцзале едва ли обратят внимание на пару «касперов».

Мэв поразмыслила. Она так давно не танцевала.

— А вы хороший танцор? — спросила она.

— Никто не жаловался, — улыбнулся пожилой джентльмен.

— Я хочу найти мужчину, живого мужчину по имени Грэхем Хорикс. Вы мне поможете?

— Бесспорно, я поведу вас в верном направлении. Так вы танцуете?

Уголки губ Мэв тронула улыбка.

— А вы приглашаете?

Костяные цепи, удерживавшие Паука на полу, спали. Обжигающая и постоянная, как при воспалившейся надкостнице, боль, которая заполняла все его существо, начала отступать.

Поднявшись, Паук нерешительно сделал шаг вперед.

В небе перед ним появилась прореха, и он направился к ней.

Впереди он видел островок, а в центре его — гору. Он видел чистейшее голубое небо, качающиеся на ветру пальмы и белую чайку в вышине. Но прямо у него на глазах этот чудесный мир стал вдруг удаляться. Словно бы он смотрел на него в обратный конец телескопа. Мир съеживался и ускользал, и чем быстрее Паук бежал к нему, тем дальше он становился.

Вот он уже превратился в сверкающий камешек в луже воды, а после исчез совсем.

Паук же очутился в пещере. Все контуры казались четкими, много резче и четче, чем в любом другом месте, куда его раньше забрасывала судьба или прихоть. Это место было не от мира сего.

Она стояла на пороге пещеры, загораживая ему выход и путь к свободе. Он ее знал. Это была та самая женщина, которая сидела напротив него в подвальном греческом ресторанчике Южного Лондона, и изо рта у нее вылетали птицы.