Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Я категорически против терминов «победитель — побежденный»: в Карибском кризисе победила государственная мудрость и зрелость обоих лидеров, Кеннеди и отца. Я использую их условно, чтобы пояснить логику американского исторического мифотворчества.

Утверждение, что доставка советских ракет на Кубу происходила с целью сокращения разрыва с США в ядерных стратегических вооружениях, вообще не выдерживает никакой критики. Я уже писал об этом. К тому же, размещение ракетно-ядерных сил вблизи территории потенциального противника изначально нерационально. Ракеты несравненно труднее оборонять и много легче уничтожить в Турции или на Кубе, чем в Сибири или в штате Айдахо. Свидетельство тому — уверенность американских военных в успехе хирургических ударов с воздуха по ракетным базам на Кубе и отсутствие подобных планов в отношении советской базы межконтинентальных ракет в Плесецке, в районе Архангельска. А ведь последняя представляла большую опасность для США.

В октябре 1962 года в США началась постановка на дежурство межконтинентальных Минитмен-1, в СССР с весны того же года вовсю размещали межконтинентальные Р-16. Стратегическая необходимость в ракетах средней дальности на чужих территориях отпала. Поэтому американцы и вывели свои ракеты не только из Турции, но и из Италии и Англии, последние в момент кризиса вообще не упоминались.

Как это порой случается даже с очень важными бумагами, переданные Фомину предложения Кеннеди о размене ракет на обязательство не вторгаться на Кубу пали жертвой бюрократических интриг.

Когда Фомин вернулся в посольство после встречи со Скэйли, у Добрынина шло совещание. Фомин написал текст телеграммы в Москву с изложением полученных предложений и передал его на подпись послу. Время уже близилось к ночи. Судя по воспоминаниям Фомина, Добрынин более трех часов ничего ему не отвечал, а затем вернул ему телеграмму неподписанной — его-де никто не уполномочивал вести подобные переговоры.

Фомин решил действовать по своим каналам и отослал сообщение за своей подписью начальнику разведки КГБ генералу Сахаровскому. А это резко снизило ее значимость. Шифровки за подписью посла рассыпались членам Президиума ЦК, а вот докладывать ли и как докладывать отцу о донесениях разведки, решало начальство КГБ. Бумаге требовалось одобрение начальника разведки, затем виза председателя КГБ Семичастного, и только после этого она ложилась в серо-голубую бумажную папочку и отсылалась главе правительства.

В данном случае Сахаровский принял иное решение. На следующий день в 9.30 утра, или 17.30 по Москве, в субботу, Фомин получил от него указание продублировать вчерашнее сообщение за подписью посла. Видимо, у него что-то не вытанцовывалось. Подписал или нет новую (старую) телеграмму Добрынин, неизвестно, в своей книге Феклисов опускает этот эпизод. Скорее всего нет. Корниенко, в то время первый заместитель посла, категорически утверждает, что они отказались передавать в Москву его отсебятину, и никакой роли Фомин в разрешении кризиса не сыграл. Пока резидент пререкался с послом, время ушло, переданное Скэйли предложение безнадежно устарело. В документах, обсуждавшихся на воскресном заседании Президиума ЦК, письмо резидента разведки КГБ в Вашингтоне не значится, никогда не упоминал о нем и помощник отца по иностранным делам Олег Александрович Трояновский. А уж его такие документы в те дни миновать не могли. Скорее всего ни отец, ни Трояновский предложений Кеннеди, переданных через Фомина, так и не увидели.

В тот субботний день 26 октября произошла еще одна важная встреча. В обширной официальной историографии Карибского кризиса, накопившейся в США, упоминания о ней практически отсутствуют. Оно и понятно: свидетелей с американской стороны не осталось, оба брата Кеннеди погибли, а советский участник ночных переговоров посол Анатолий Добрынин лишь в январе 1989 года позволил себе нарушить обет молчания.

По его словам, не только Дин Раек таинственно покидал заседание Исполкома той ночью. Президент боялся ошибиться, попросил брата поговорить с послом. Роберт позвонил Добрынину и они договорились, что он приедет в советское посольство, желательно, не привлекая внимания. К тому времени письмо отца в Белом доме еще не прочитали и, возможно, Роберт повторил Добрынину все то же предложение: ненападение на Кубу в обмен на вывод ракет. Однако этим разговор не ограничился.

Добрынин, конечно, читал многочисленные сообщения в прессе о турецких ракетах, не таким уж секретом остались и переговоры Вашингтона с союзниками. Он в разговоре о возможных условиях вывода наших ракет только намекнул, сослался на «одно сопредельное Советскому Союзу государство».

Роберт Кеннеди отреагировал неожиданно. Он не стал отвечать, только попросил разрешения позвонить из соседней комнаты, без свидетелей, по телефону. Посол привык к подобным звонкам. Разговор не занял много времени. Вернувшись, Роберт Кеннеди передал слова своего собеседника: «Президент сказал, что мы готовы рассмотреть вопрос о Турции. Положительно».

О подобном ответе посол и не мечтал…

В таком раскладе телеграмма Фомина-Феклисова в Москву портила Добрынину его собственную игру. Вот он ее и не подписал.

На Кубе дела шли своим чередом. В ночь с 26 на 27 октября генерал Плиев приказал перебросить ядерные боезаряды из расположенного в 500 километрах хранилища поближе к местам расположения ракетных полков.

А пока, утром 27 октября в Кремле отец снова и снова перечитывал последние сообщения.

«Если американцы так настойчиво предлагают торг, то почему бы не воспользоваться», — все навязчивей стучало у него в голове. Но опыт подсказывал: сделанного не воротить. А если воротить?

Отец позвонил в МИД. Несмотря на раннее утро, Громыко взял трубку сам, он приезжал на работу загодя.

Отец осведомился, вручили ли адресату вчерашнее письмо и когда? Андрей Андреевич замялся: «В посольство США оно попало без задержек, а вот потом… — он подыскивал нужное слово, опасаясь вызвать гнев патрона, — технические неполадки на телеграфе не позволили, возникли непредвиденные трудности, на передачу ушло много часов».

Громыко замолчал. Но премьер не рассердился, казалось, эта неприятная информация пришлась ему по душе. Отец никак не отреагировал, завел разговор о турецких ракетах. Мнение министра иностранных дел как всегда совпадало с точкой зрения Председателя Совета министров.

На вопрос, пойдут ли американцы на вывод своих ракет, Громыко ответил уклончиво: если бы не вчерашнее письмо, то весьма вероятно, а так сомнительно, но с другой стороны…