Кольцо приключений. Книга 6. Кольцо любви - Олег Северюхин

Посмотрим, кто быстрее, милиционер достанет свой шпалер или я перезаряжу свой и умчусь обратно на мызу, как дьявол на голову тех, кто стоит и озирается от моего исчезновения.

Я сделал быстрее. Выкинул пустую обойму, а в немецком пистолете это делается легко, нажимаешь большим пальцем кнопку, и магазин вываливается сам, если он не погнут и не сильно загрязнен, вставил снаряженный магазин, перстень три с половиной оборота назад и снова я на мызе с яростными немецкими матами и пистолетом в правой руке. Я успел произвести только два выстрела, как все нападавшие на меня подхватились и побежали в разные стороны.

У меня не было ни сил, ни желания догонять их и наносить поражение. За моей спиной к мызе бежали четыре вооруженных человека во главе с Францем. Вероятно, бандиты больше испугались их, чем меня. Лесные бандиты не менее опасны, чем разбойники, промышляющие под видом дворян на постоялых дворах.

– Сударь, да как же это так, – сокрушался мой верный спутник, – неужели нельзя было подождать с полчасика, мы бы так им вместе врезали, что эта мыза превратилась в самое безопасное место во всей Пруссии.

– Франц, только без мародерства, – только успел я сказать я и отключился.

Я спал и не спал. Мне снились какие-то люди. Потом мне снился какой-то вал как будто из ваты, увеличивающий в размерах и крутящийся все быстрее, догоняя меня и подминая под себя. Я чувствовал, что кто-то обливает меня водой, вытаскивает из-под меня простыню, меняет на мне одежду, поит чем-то горьким, кладет на лоб что-то холодное.

И, наконец, я проснулся. Было утро. Около моей руки на постели лежала женская голова с распущенными волосами. Я погладил ее, и голова повернулась ко мне. Это была Елизавета. Она стояла на коленях у кровати, положив голову на мою руку. Она что-то говорила мне, но я ее не понимал. Так, отдельные слова из немецкого, что помнились со школы. Я схватился за правое ухо и почувствовал, что нет лингвафона.

– Франц, – закричал я.

Франц появился мгновенно. Я показал ему на ухо, и он подал мне приспособление, без которого я глух и нем. Другой бы выкинул какую-то штуковину, бывшую в моем ухе, а этот ничего не выкинет зря.

– … Владимир, я так рада, что ты жив, – начал я понимать голос Елизаветы.

– Я жив, – сказал я, – но я такой голодный, что съем сейчас любого, кто подойдет ко мне ближе чем на полметра. Откуда ты появилась и долго здесь находишься?

– Франц сразу послал за мной, и я здесь уже два дня, а ты целую неделю находился на грани между светом и тьмой и никто не мог сказать, в какой стороне ты останешься, – говорила Елизавета и по ее улыбающемуся лицу текли слезы.

Глава 38

В схватке я потерял немало крови, какая-то инфекция проникла в мой организм, и я несколько дней был в бреду. Вызванный лекарь сказал, что у меня вряд ли есть шанс выжить. Спасибо Францу. Он видел лекарства в моей аптечке, видел, как я их применял и только когда лекарь сказал, что шансов никаких, набрал в шприц двойную дозу противостолбнячной сыворотки, воткнул в меня иглу и ввел лекарство, а затем стал кормить таблетками, которые там были. А были там таблетки с антибиотиками и противовоспалительными средствами на случай простуды. Так что Францу я обязан своей жизнью.

– Сударь, мызу я купил на ваше имя и выгнал бывших собственников как разбойников и скупщиков краденого. Прислуга нанята мною. Так что распоряжайтесь смело в своем доме, – доложил мой руководитель хозяйства.

– Франц, я дарю тебе эту мызу, – сказал я.

– Сударь, я прошу вас сдать мызу в аренду моему другу по лесным скитаниям с ежегодной выплатой вам десяти процентов от всей выручки, – ответил мой друг. – И человек будет к хозяйству пристроен, и хозяйство будет иметь, по лесам шастать перестанет и даст работу другим друзьям, вместе с которыми мы прогнали разбойников.

– Согласен, – сказал я, – готовь бумагу, я подпишу.

– А подписывайте сразу, ваше сиятельство, – сказал Франц, – я эту бумагу давно приготовил, и он подал мне бумагу – договор об аренде – и мою шариковую ручку (молодец, что проверил карманы моей одежды).

Я подписал договор и ручку подарил Францу.

– Франц, – сказал я, – вот этой ручкой ты подпишешь ведомость, по которой перечислишь первый миллион золотых марок в немецкий промышленный банк. А потом начнешь делать такие же ручки и заработаешь целый миллиард.

– Спасибо, сударь, я так и сделаю, а ручкой буду подписывать только самые важные документы, – серьезно ответил мой Франц. Я знаю, что Франц Ротшильд еще покажет себя.

Елизавета постоянно была со мной, кормила с ложечки и под руку выводила гулять на улицу.

– Владимир, что за странная одежда была на тебе? – спросила как-то она. – Не означает ли эта одежда то, что ты не останешься здесь, и мне придется всю жизнь быть одной…

– Ты не будешь одна, – сказал я тихо, обняв ее за плечи, – ты всегда будешь в моем сердце, а мне нужно будет вернуться туда, откуда я пришел.

– Расскажи мне о твоем мире, – попросила Елизавета, – когда ты уйдешь, я буду представлять этот мир и нас вместе в этом мире.

– Я даже не знаю, что рассказать о моем мире. Не думаю, что тебе этот мир понравится, и я не знаю, сможешь ли ты прижиться в этом мире, – с сомнением сказал я.

– Мне кажется, что любой мир, в котором существуешь ты – прекрасен, – не сдавалась Елизавета.

– Хорошо, – сказал я, – я расскажу тебе о своем мире, но ты должна знать, что и в моем мире я такой же, как и сегодня рядом с тобой. Мой мир находится здесь же, но через триста пятьдесят лет. За это время прошло много войн, революций, великих потрясений, государства увеличивались в размерах и распадались на части, дворянство исчезло, все люди стали равными, но на место дворянства вышла элита и номенклатура, составленная из разбогатевших студиозусов, крестьян, выслужившихся солдат, служителей культа и политических партий. Герцоги превратились в губернаторов, короли в президентов, которых выбирают все граждане за посулы и обещания, что при нем и больше ни при ком они станут жить как сыры в масле. И народ голосует, радуется, потом плюётся, ждет времени, когда придет другой с красивыми посулами, чтобы проголосовать за него.

– И у этих людей нет никакой родословной? – удивилась Елизавета.

– Есть, но очень скромная, и чем скромнее родословная, тем больше шансов, что его изберет народ, называемый на греческий манер электоратом. Главное, чтобы оракульские способности были на высоте, – продолжал я. – Все страны делятся по пропорции двадцать на восемьдесят. Двадцать процентов населения получают восемьдесят процентов всего созданного на земле, а восьмидесяти процентам населения остается двадцать процентов всего оставшегося.

– Но это же несправедливо, – возмущенно сказала Елизавета.

– Конечно, несправедливо, – поддержал я ее, – двадцать процентов населения страдают от ожирения, а восемьдесят процентов населения от недоедания и попытки исправить положение воспринимаются ожиревшими как посягательство на их суверенитет.

– Это все политика, но люди, наверное, стали богаче духовно, поют серенады своим дамам под балконом, ходят на балы и современные мазурки стали изящнее, – начала мечтать моя дама.

– К сожалению, моя дорогая, – сказал я, целуя ее нежные пальчики, – нравы изменились совершенно. Современные женщины свободны и раскрепощены. Они оголили свои груди и животы, носят обтягивающие юбки. Они короткие до такой степени, что из-под них выглядывают трусики. Они курят, пьют вино и крепкие напитки, говорят грубые слова, пляшут трясущиеся танцы, плачут от песен трубадуров, но часть женщин старается соответствовать понятию, что женщина должна быть женственной. Время рыцарей, турниров, шпаг и дуэлей кануло в прошлое. Мужчины дерутся в подворотнях или в ресторанах по пьяному делу, нанимают убийц для сведения счетов, пишут доносы и с помощью современной техники говорят гадости, о которых знает весь мир.

– Неужели так плохо в твоем мире? – огорчилась Елизавета.

– Мы уже привыкли к этому миру, и попадание в другой мир может освободить от внутренних тормозов все наши внутренние инстинкты. Мы предстаем перед людьми такими, какими они не хотели бы быть сами, и чтобы их дети не были такими. Некоторые люди возрождают и сохраняют наши культурные традиции, но таких людей становится все меньше и меньше. Я не знаю, как ты меня представишь в моем мире, лучше представь, что я все еще в твоем мире, – сказал я.

– Владимир, мы с тобой еще встретимся когда-нибудь? – спросила с робкой надеждой Елизавета.

– Не знаю, но никогда не говори никогда. Если меня занесет к вам ветер моих странствий, то я постараюсь написать тебе записку о том, что был вдалеке и передаю тебе привет, – успокоил я ее.