Законы войны - Александр Афанасьев

Казарский по сигналу председательствующего вышел на трибуну. Помощники из гардемаринов прицепили карту местности. Карачи и окрестности.

После чего Казарский в полной тишине начал выступление…

Я не буду приводить его здесь полностью, тем более что в нем содержались совершенно секретные сведения о тактике доставки и развертывания разведгрупп. Скажу лишь, что выступление оказалось намного короче, чем я ожидал, и было совершенно никаким.

Единственно, что старый адмирал Казарский ставил мне в вину, — превышение должностных полномочий и принятие самостоятельного решения о развертывании спасательной операции на дружественной территории, что было чревато — как он выразился — негативными политическими последствиями сего шага. Что касается самого инцидента, приведшего к гибели транспортных вертолетов, — граф определил операцию как поспешно подготовленную, но не поставил мне это в вину, указав на то, что разведывательная информация требовала принятия немедленного решения и: «…Принимая его, адмирал Воронцов был вполне в своем праве, ожидая успешного завершения сего предприятия к замирению мятежных территорий и пользе всего государства Российского».

Сам себе я вменил бы намного больше.

Что касается последовавшей спасательной операции — Казарский отметил, что она не была согласована, и, приказав провести ее, я поставил под сомнение командную вертикаль во флоте. Однако заметил, что извинительными обстоятельствами могут считаться: цейтнот по времени, недостаток разведывательной информации об обстановке в городе, а также вполне оправданная забота офицера о вверенном ему личном составе. Так же было отмечено, что, по данным агентурной разведки, при проведении спасательной операции были убиты немало «враждебных и явно мятежных Государству Российскому элементов».

Так что это был доклад скорее оправдывающий меня, нежели обвиняющий…

Но то, что произошло дальше, — вообще не имело прецедентов.

— Господа… — князь Гагарин постучал молоточком по серебряному боксерскому гонгу, — перед тем, как мы обсудим доклад и примем решение, слово имеет Ее Императорское Высочество Ксения Александровна.

Мне показалось, что все, абсолютно все в зале смотрят мне в спину. И в этот момент я понял, что решение, которое я принял до этого, — оно единственно правильное. Единственно!

— Господа… — Ксения Александровна по случаю траура была вся в черном, притом не преминула подобрать траурный наряд так, что хоть сейчас на обложку модного журнала, — полагаю, было бы сейчас уместным почтить память всех погибших минутой молчания…

Все встали. Красный как рак Гагарин прикашливал — сам не додумался до этого. Тишина была гробовой.

— Прошу садиться…

Шум стульев. Чей-то тайный шепот — или мне это кажется…

— К сожалению, господа офицеры, я не заканчивала военных училищ и академий, потому не вправе судить вас. Но могу сделать замечание, как регент и местоблюститель Престола, хранящий его для более достойного. Политические последствия, о которых здесь говорили, были, есть и будут. К сожалению, Господь не дал нам мирной жизни, и мы вынуждены воевать, для того чтобы сохранить завоевания Державы нашей. Мой царственный брат, безвременно ушедший от нас, часто говорил: там, где русский флаг однажды поднят, он уже никогда не будет спущен. К сожалению, его нет среди нас, чтобы повторить все это, — но заверяю вас, Господа, в своей политике по отношению к мятежным местам и территориям я всегда следую памяти моего брата…

Если бы могли, сейчас все вскочили бы и трижды прокричали: «Ура!» Я все-таки слишком долго не был в Санкт-Петербурге и забыл, как Ксения умеет выступать. А она умела это делать. Николай тоже учился этому, но он был слишком прост в душе для этого. А вот у Ксении — это с детства врожденное. Я слышал от ее матушки, ныне Вдовствующей Императрицы, что Ксения свет Александровна в детстве обожала закатывать скандалы. Просто так, на ровном месте. И не прекращала, пока не получала желаемое. Так что умение манипулировать людьми — из тех лет идет. Мы-то по скалам бегали, в муртазаков [36] да в казаков-разбойников играли…

…к сожалению, следует признать, что впереди — долгий и трудный путь по интеграции наших новообретенных территорий в состав Государства Российского. Будут и мятежи, будут и заговоры, будут и народные волнения. И Мы не сможем всякий раз предугадывать столь неблагоприятное для Нас развитие событий, находясь в Санкт-Петербурге. Поэтому я говорю вам, тем, кому в будущем придется принимать такие решения, решения сложные и неоднозначные. Я лично всегда поддержу тех, кто принимал решения, радея о пользе Моей и Государства Российского, к чему бы такие решения ни привели.

Не сдержались. Зааплодировали. Я, признаюсь, тоже — редко такое услышишь. Я слишком долго пробыл на Западе и знаю, что к чему. Демократия всего лишь означает, что раз в несколько лет тебя, как суверена, подвергают судилищу и ты должен предстать перед ликом народа совершенно чистым, в сверкающих белых одеждах. А с другой стороны — есть совершенно превосходная возможность уйти от ответственности за содеянное тобой, переложив всю ее тяжесть на плечи того, кто придет тебе на смену. И потому в демократических странах принято, что политики любят купаться в лучах софитов, когда речь идет о победах, но ничего не желают знать, когда речь идет о поражениях. Все это можно определить коротко: твоя победа — это моя победа. Твое поражение — это твое поражение.

А как думаете, почему в рядах русской армии служили такие выдающиеся люди, как француз Шарль де Голль, американец Джон Пол Джонс и испанец Хосе де Рибас [37]. Потому что ни один военный не предпочтет демократический бардак и безответственность командованию наследственного монарха, который принял трон у отца и передаст его сыну.

Скромно опустив глаза, Ее Императорское Высочество сошла с трибуны. Гагарин снова закашлялся…

— Господа… — взял дело в свои руки опытный в бюрократии барон фон Ганн, — есть необходимость открывать прения по указанному случаю?

Я поднял палец.

— Господа, адмирал, князь Воронцов желает выступить. Прошу.

Когда шел к трибуне — все взгляды спиной чувствовал. В том числе один… Ксения давно знала меня, очень давно. И знала, что от меня в таком состоянии ждать хорошего не приходится.

— Господа… — экспромтом начал я, — после столь блистательных ораторов мне почти что нечего добавить. Господин граф Казарский был ко мне слишком добр, а Ее Императорское Высочество соизволила указать нам путь к победе, после чего нам остается только склониться перед столь ясно высказанной Их Августейшей волей.

Проведя долгие годы на Востоке, командуя самыми разными частями и соединениями и выполняя особые задания в одиночку, я могу засвидетельствовать — да, все так и есть. Несмотря на все развитие средств связи, несмотря на все технические новинки, когда мы можем прочитать газету в руках у человека с околоземной орбиты, война — это все еще противоборство воли, испытание готовности пойти на все ради того, чему ты служишь и во что веришь. Только перед непреклонной волей нашей могут склониться неприступные твердыни фанатизма, мракобесия и беззакония. Которых, увы, все еще слишком много. Да, и в самом деле — находясь на Востоке, каждый из вас будет вынужден рано или поздно принять решения, сообразуясь только со своими понятиями о чести, долге, товариществе и пользе для России и Престола. Как принял решение я.

Однако же я проиграл. И это привело к тому, что я стою сейчас перед вами, а немалое число более достойных людей похоронены сегодня в Кронштадте. Они заслуживали лучшего, нежели то, что они получили. В том числе и лучшего командования.

Помимо соображений долга, чести, товарищества — есть и другое, то, чего не должен забывать ни один из нас. Это — совесть, господа. Мы чем-то должны отличаться от тех фанатиков и негодяев, которые бросают людей на пулеметы и говорят, что они — шахиды и им — рай. От тех, кто снаряжает пояса шахидов и отправляет одурманенных гашишем и пропагандой юнцов в толпу, чтобы погибло как можно больше невинных людей. Мы так не можем, господа. Для нас ценен каждый, мы не можем себе позволить никаких потерь. Каждый из тех, кто ушел в том бою, будет немым укором моей совести, если я уклонюсь от ответственности.

И потому я заявляю здесь, перед всеми вами: я один виноват в произошедшем и прошу не винить никого более. Я один не предусмотрел то, что должен был предусмотреть, и не сделал то, что должен быть сделать. Я один поставил на кон жизни тех молодых людей в Карачи и проиграл. Это единственный факт, который может быть здесь установлен.

И потому я нижайше склоняюсь перед высказанной Августейшей волей, но полагаю, что найдется немало более достойных людей, способных и готовых исполнить ее. А потому я прошу об отставке с поста Наместника Ее Императорского Высочества на территории Афганистана и готов передать дела любому, на кого Их Императорское Высочество укажет как на преемника. Я верю в то, что это единственно правильное решение, какое возможно принять в данной ситуации. С нами Бог, господа, — и Он нас не оставит…