Казино смерти - Кунц Дин Рей

Если мне не изменяла память, именно в этом дверном проеме в давке погибло много людей, когда игроки рванулись к выходам. Это воспоминание вызвало у меня не ужас — только еще большую печаль.

За дверью, раскрашенные дымом и водой, находились тридцать пролетов бетонных ступеней, которые выглядели так, будто их перевезли сюда из древнего храма давно забытой веры. Эта лестница аварийной эвакуации вела к северному торцу шестнадцатого этажа. Возможно, еще два пролета выводили на крышу.

Я миновал только половину пути к первой лестничной площадке, прежде чем остановился, склонил голову, прислушался. Я не верил, что встревожил меня звук. Сверху до меня не донеслось ни треска, ни звяканья, ни шепота.

Возможно, меня остановил запах. В сравнении с другими помещениями полуразрушенного здания, где я уже побывал, на лестнице меньше пахло чем-то химическим и совершенно не пахло древесным углем. И этот прохладный, чуть кисловатый воздух был достаточно чистым, чтобы я смог уловить этот новый запах, тоже необычный, но отличающийся от запахов пожарища.

Что-то в этом запахе было от мускуса, от грибов. А еще от свежего мяса, но без крови, тот запах, который стоит в лавке мясника, когда он выкладывает на прилавок парное мясо.

По причине, которую я объяснить не могу, перед моим мысленным взором тут же возникло лицо мертвеца, которого я оттащил к пешеходной дорожке в ливневом тоннеле и перевернул. Серая кожа различных оттенков, глубоко закатившиеся под верхние веки глаза.

Я выключил фонарик и застыл в абсолютной, в какой только и могут жить монстры, темноте.

Поскольку ступени с обеих сторон ограждали бетонные стены, резкий, на 180 градусов разворот лестницы на каждой площадке эффективно отсекал свет. Часовой, стоящий на этаж, может, два выше, еще мог уловить отсвет луча фонарика, но на более высокие этажи отсвет этот проникнуть никак не мог.

Через минуту, не услышав ни шуршания одежды, ни скрипа подошвы по бетону, не дождавшись, пока чешуйчатый язык лизнет мне щеку, я осторожно спустился вниз, к металлической двери. Переступил стальной порог, включил фонарик только в казино.

Через несколько минут я нашел южную лестницу. Здесь металлическая дверь висела на всех трех петлях, но, к счастью, тоже открытая.

Прикрыв стекло фонаря пальцами, чтобы луч не был таким сильным, я переступил порог.

Меня встретила та же тишина, что и на северной лестнице, чего и следовало ожидать, хотя, возможно, вслушивался в нее не только я. И здесь через какие-то мгновения я обнаружил едва заметный и тревожащий запах, который удержал меня от дальнейшего подъема по северной лестнице.

Как и прежде, мысленным взором я увидел мертвое лицо мужчины, который стрелял в меня из «тазера»: выпученные белые глаза, раззявленный рот, проглоченный язык.

Отталкиваясь от предчувствия беды и от запаха, реального или воображаемого, я решил, что обе лестницы аварийной эвакуации находятся под наблюдением, а потому я не могу ими воспользоваться.

И, однако, шестое чувство подсказывало мне, что Дэнни удерживают где-то там, наверху. Он (магнит) ждал, а меня (стружку) какой-то неведомой силой тянуло наверх, да так настойчиво, что игнорировать эту силу я не мог.

Глава 26

В главном вестибюле я обнаружил нишу, в которой выстроились десять лифтов, по пять с каждой стороны. Восемь пар дверей были закрыты, хотя я не сомневался, что смог бы их раздвинуть.

Но в двух последних лифтах по правую руку двери и так были утоплены в стены. За одной парой дверей стояла кабина, ее дно находилось на фут ниже пола ниши. За второй зияла пустота.

Заглянув в шахту, я посветил фонарем вверх-вниз. Увидел направляющие, тросы, крышу кабины, которая спустилась на два этажа ниже, в подвал. Справа по стене шахты к самому верху уходили перекладины служебной лестницы.

Вытащив из рюкзака держалку для фонаря, какими пользуются спелеологи, я затянул хомут на его рукоятке, а потом застежкой-липучкой закрепил на правом предплечье. Теперь фонарь напоминал оптический прицел, установленный на руке-стволе, и его луч, рассекая темноту, поднимался вверх, вдоль тыльной стороны ладони и пальцев.

Поднявшись на несколько перекладин, я остановился, смакуя присутствующие в шахте запахи. Не обнаружил того, который остановил меня что на северной, что на южной лестницах аварийной эвакуации.

Правда, шахта очень уж походила на резонатор, усиливала каждый звук. Если где-то наверху были открыты двери, если кто-то оказался бы возле шахты, по которой я поднимался, мое присутствие обязательно бы обнаружили.

То есть подниматься мне следовало максимально бесшумно, а сие означало, что быстротой предстояло пожертвовать, чтобы избежать тяжелого дыхания.

Меня мог выдать и свет фонаря. Поэтому, ухватившись правой рукой за перекладину, левой я выключил фонарь.

Перспектива подъема в кромешной тьме не радовала. Где-то глубоко-глубоко, возможно, на самых глубоких уровнях подсознания, в нас заложено: любой подъем должен вести к свету. А тут, сколько бы я ни поднимался, меня окружала все та же темнота, и это дезориентировало.

По моим прикидкам, высота первого этажа составила восемнадцать футов, всех остальных — по двенадцать. На эти двенадцать футов приходились двадцать четыре перекладины.

Я поднялся уже на два этажа, когда по шахте прокатился урчащий грохот. «Землетрясение!» — в ужасе подумал я и застыл, ухватившись за перекладины, ожидая, что вниз из стен шахты полетят куски бетона.

Но шахта не затряслась, тросы не завибрировали, и я понял, что услышал раскат грома. Все еще далекий, но определенно приблизившийся. Гроза надвигалась на «Панаминт».

Перехватывая перекладины руками, переставляя ноги, фут за футом я продолжил подъем, гадая, как мне удастся спустить Дэнни вниз из его высотной тюрьмы, при условии, что я смогу его освободить. Если вооруженные часовые стояли на обеих лестницах аварийной эвакуации, этим путем мы покинуть отель не могли. И, учитывая его физические особенности, он, конечно же, не мог спуститься по лифтовой шахте.

Всему свое время, решил я. Первое — найти его. Второе — освободить.

Не стоило заглядывать так далеко вперед, такие мысли парализовали меня, поскольку любой из вариантов, которые приходили в голову, сводился к необходимости убить одного или всех моих противников. Убийства никогда не давались мне легко, даже если от этого зависело выживание, даже если мне противостояло абсолютное зло.

Я — не чета Джеймсу Бонду. Жажда крови у меня даже меньше, чем у мисс Манипенни.

На пятом этаже я впервые столкнулся с открытыми дверями, темно-серым прямоугольником на иссиня-черном фоне.

Ниша за утопленными в стену дверями выходила в коридор. Я видел, что двери в некоторые номерa распахнуты, в другие — выбиты пожарными или сгорели. Окна в номерах не забили листами фанеры, как на первом этаже, так что какая-то толика дневного света попадала и в коридор, и в нишу у лифтов.

Интуиция подсказала мне, что я поднялся еще недостаточно высоко. Очередной раскат далекого грома донесся до меня, когда я находился между седьмым и восьмым этажом. Поднимаясь мимо девятого, я задался вопросом: а сколько бодэчей наводнило развлекательный комплекс перед катастрофой?

Бодэч — мифическое существо с Английских островов, которое ночью проникает в дом через печную трубу, чтобы унести непослушных детей.

Помимо бродячих мертвых, я иногда вижу и опасных призраков, которых называю бодэчи. Они — совсем не те проказники из английских мифов, но должен же я как-то их называть, а это слово вроде бы им подходит.

Маленький английский мальчик, единственный встреченный мною человек, который обладал тем же даром, что и я, в моем присутствии назвал их бодэчами. А через несколько минут после того, как он произнес это слово, потерявший управление грузовик размазал его по стенке.

Я никогда не говорю о бодэчах, если они находятся поблизости. Притворяюсь, что не вижу их, не выказываю на их счет ни любопытства, ни страха. Подозреваю, если они узнают, что я их вижу, потерявший управление грузовик найдется и для меня.