Сын Войны, Дочь Хаоса - Джанетт Рэллисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа что-то проворчал.
— Постройки тамплиеров разбросаны от Португалии до Вифлеема. Ты знаешь, сколько времени потребуется, чтобы их проверить?
— Тем больше причин поскорее уехать. Тебе легче проскользнуть мимо Хорусиан, чем всем остальным.
Папа переступил с ноги на ногу, отчего лёд под его ботинками хрустнул.
— Я больше не могу проскользнуть мимо них. Они знают, что Рорк — Сетит. Хорусианский мальчик пришёл в наш дом, накачал Эйслинн наркотиками и рылся в вещах Рорка, пока не нашёл пузырёк. Не лучшее время. Теперь мы застряли на льду без какой-либо добычи в поле зрения.
Добыча? О чём говорил мой отец? И какое отношение к чему-либо имел этот пузырёк?
— Рорк ещё молод, — сказал мужчина. — Он может позволить себе пропустить месяц здесь или там.
— Эти месяцы складываются, — сказал папа. — И я пообещал ему, что не позволю нашему образу жизни мешать его жизни. Вместо этого я подверг его опасности, заставив пойти в старшую школу присматривать за Эйслинн, — папа устало вздохнул. — Я хотел, чтобы она закончила школу. Я хотел дать ей, по крайней мере, это.
Этот человек, казалось, не заботился ни обо мне, ни о моём образовании.
— Оставь своих детей в безопасном месте и отправляйся в Европу. Или, по крайней мере, съезди в Египет. Не многие из нас умеют читать древние письмена. Если мы не найдем ответы в ближайшее время, это число станет ещё меньше.
— Какое место сейчас безопасно? — спросил папа. — Только здесь, где слишком холодно для жуков и им нечего есть.
— О, им есть что поесть, — сказал мужчина. — Есть мы. Давай просто поблагодарим фараонов за то, что это место слишком далекое и слишком холодное, чтобы они решили искать нас здесь.
Папа неохотно вздохнул.
— Я поеду, но не сразу. Мне нужно найти новое место для жизни и договориться о новом доме. Мне так тяжело без моей жены… — его голос стал усталым от эмоций. — Всё не должно было так обернуться.
— Если мы проживём достаточно долго, — ответил мужчина, — мы все так говорим.
Они пробормотали ещё несколько слов друг другу, а затем послышались шаги, возвращающиеся в палатку. Я как раз успела откатиться на своё прежнее место, прежде чем папа расстегнул молнию на палатке и вошёл внутрь.
Я лежала неподвижно, обдумывая услышанное. В основном я думала о скарабеях.
Много лет назад мы провели лето в Боливии. Каждую ночь из трещин и расщелин земли вылезали тараканы длиной в дюйм. Однажды вечером я открыла входную дверь нашего дома и увидела в паре футов от себя извивающуюся тёмную массу. Проходящее мимо животное вырвало, и по массе ползали тараканы. Когда я вышла на улицу, тараканы разбежались повсюду. Половина жуков бросилась ко мне. Я не надела туфли и запаниковала, что они забегут по моим ногам, прежде чем я смогу уйти.
Мысль о плотоядных скарабеях, роящихся надо мной, была намного, намного хуже.
ГЛАВА 9
На следующее утро отец сказал, что собирается поговорить с Люсиндой о ряде важных дел. Я знала, что это означало, что он хотел, чтобы его оставили в покое.
Я достаточно часто встречалась с Люсиндой во время экспедиций к полюсам. Другие исследователи приходили и уходили, но она, казалось, навсегда закрепилась на ледяных полях. Она мне никогда не нравилась, даже когда я была ребёнком и благоговела перед её красотой. С её длинными чёрными волосами, чёрными глазами и идеально вылепленными скулами, она была потрясающей, по крайней мере, пока не подойдешь достаточно близко, чтобы заметить оспины, покрывающие её кожу. Тем не менее, она держалась царственно, как королева, одетая в одежду из меха, которая скользила по снегу, как шлейфы средневекового бального платья.
Она жила с серьёзным мужчиной по имени Бомани, у которого были гладкие тёмные волосы и проницательные глаза, внимательные ко всему. Когда я была маленькой, я думала, что он муж Люсинды, хотя он вёл себя скорее, как слуга, чем как партнёр. Она безжалостно приказывала ему, и он повиновался без жалоб, хотела ли она мартини, бинокль или чтобы он заправил её снегоходы бензином. У неё их было два. Я бы не осмелилась попросить одолжить их, но мой отец время от времени просил, и она никогда ему не отказывала. Потом Рорк брал один, а мы с папой брали другой, и мы неслись над морем снега и льда. Всякий раз, когда папа пытался заплатить ей за бензин, она никогда не соглашалась.
«Ты мой друг», — всегда говорила она.
Её дружба не распространялась на его детей. Она смотрела на меня либо с нетерпимым безразличием, либо с озадаченным юмором, как будто я была дрессированной обезьяной, которая могла выполнять трюки, но в остальном была помехой. На протяжении многих лет, всякий раз, когда мы встречались, она многозначительно спрашивала о моей матери, а затем ухмылялась всему, что я говорила. Теперь это имело смысл. Все эти люди, должно быть, ненавидели мою маму. Только Люсинда была достаточно бестактна, чтобы показать это.
Мой отец сказал, что мне не разрешалось входить в палатку Люсинды, которая, независимо от года, стояла на некотором расстоянии от остальной части лагеря, как будто она была слишком хороша, чтобы смешиваться с меньшими сооружениями. Я никогда не хотела туда зайти, и она никогда не приглашала меня войти, так что это казалось напрасным наставлением со стороны моего отца. Я не стала комментировать его планы увидеться с ней сейчас.
Рорк бросил свой пустой пакет с сублимированной ветчиной и яйцами в мусорный мешок.
— Я тоже ухожу. Ребята собираются поиграть в мяч и позагорать.
Загорать в Арктике. Это было так нелепо, что я рассмеялась. И тогда я поняла, что Рорк не шутил, что он невосприимчив к экстремальным погодным условиям. Когда мои родители просили меня присматривать за такими людьми, они хотели, чтобы я следила за другими Сетитами.
— Могу я пойти? — спросила я.
Я всегда предполагала, что самые молодые исследователи в лагере были аспирантами. Теперь я не была уверена, что правильно поняла их возраст. Некоторые из них могли бы вписаться в любую среднюю школу. Может быть, они на самом деле были нашего возраста.
Рорк покачал головой и достал из рюкзака футбольный мяч.
— Я не смогу говорить о некоторых вещах, если ты будешь там.
— Значит, все здесь хранят от меня секреты?
Он дразняще улыбнулся.
— У возраста есть свои привилегии. Как и в умении
