Друзья Карацупы - Василий Сорокин

За пять дней до вероломного нападения на Советский Союз батальон в спешном порядке погрузился в вагоны и помчался на восток. Он был выгружен в тридцати километрах от города Разымно — неподалеку от советской границы. В ночь на 23 июня 1941 года «соловьи-головорезы» начали свои зловещие трели.

Тридцатого июня батальон вступил во Львов. На другой день на балконе оперного театра были повешены двенадцать человек.

Теодор Оберлендер мог быть доволен. Занимая в абвере пост референта по украинскому вопросу и осуществляя политическое командование батальоном, он докладывал Канарису, что «соловьи» оправдали доверие, несмотря на то, что среди них были русские, вернее, оголтелые белоэмигранты и другое отребье, набранное еще в Бранденбурге.

Ученые с мировыми именами, тридцать четыре европейских светила были расстреляны «соловьями» во Львове. Среди них профессор политехнического института, бывший премьер-министр Польши Казимир Бартель, профессора Ломницкий, Вайгаль Гильярович, ректор Львовского университета профессор медицины Сарадский… И это, конечно, не все. Три тысячи ни в чем не повинных людей уничтожили «соловьи» в первые же дни разбоя.

Вот в эту семейку и попал Фадей. Распознали птицу по полету и приняли. Батальон действовал, впрочем, уже не во Львове. Его кровавые следы вели в Витебск, в Смоленск, в другие города и села Белоруссии, вернее, в те места, что остались от них.

Угрызений совести Ашпин не знал. Не знал по той причине, что у него ее никогда не было. Раз и навсегда он сказал себе: воюю за свое, батей нажитое, и баста! Ради этого готов на все. Среди карателей Ашпин чувствовал себя, как рыба в воде. И вешал, и убивал, и насиловал. И выдавал себя за партизана, и в леса ходил, обросший и худой.

Под Винницей, перебегая во время боя к немцам, предатель получил партизанскую пулю в спину. Однако дополз-таки до своих хозяев.

На этот раз он провалялся в госпитале более трех месяцев. Батальон «Нахтигаль» куда-то исчез. То ли был переброшен в другую страну, то ли разгромлен. Этого Фадей тогда не узнал. Его залатали и послали в батальон «Бергман» («Горец»). Он тоже входил в дивизию «Бранденбург». Канарис создал его для карательных акций на Кавказе. И молодчики из «Бергмана» ликвидировали в Пятигорске госпиталь, расстреляв более двухсот раненых бойцов и командиров, уничтожили сотни невинных людей в Нальчике, свирепствовали в кабардинских и балкарских аулах.

Командование батальоном осуществлял все тот же Оберлендер. Должность референта показалась ему скучной. Хотелось убивать и вешать своими руками. И он часто наезжал к своим любимцам и вместе с ними убивал, вешал, взрывал школы, больницы, жилые дома с детьми, больными стариками.

Когда Фадей попал в батальон «Горец», тот разбойничал уже в Крыму. Предатель оказался в знакомой стихии. «Горец» расстреливал военнопленных, истязал мирное население. Тысячи советских людей уничтожили абверовские бандиты в Крыму. Не щадили ни старого, ни малого.

Но ни пули, ни петли не страшили народ. Для него честь и свобода были превыше всего. Шла Великая Отечественная война. Она громила врага в открытом бою, набрасывалась из-за угла, рвалась подложенной миной в офицерском казино, словом, подстерегала на каждом шагу.

Смерть гналась за негодяями и палачами, настигала и хватала мертвой хваткой. Зверь пятился к своей берлоге. В числе немногих, кому посчастливилось унести ноги с советской земли, был Фадей Ашпин — изменник, провокатор, убийца, по которому давно скучала петля.

ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ

Туман с первых же дней привязался к Славке. Не кожаным ремешком, прикрепленным к ошейнику, — до него еще не дошло. А самым прочным и надежным поводком — своим маленьким щенячьим сердцем.

Он просыпался утром и слышал приветливый голос из комнаты:

— Ту-ма-н!

Щенок вскакивал и торопливо косолапил на зов. Если двери были закрыты, начинал повизгивать. Крутясь у порога, жалобно поглядывал на бабушку, хлопотавшую у печи. Софья Антоновна сердито выговаривала:

— И чего людям спать не даешь? Со Славкой небось хочется поздороваться? Ладно уж, поздоровайся.

Она приоткрывала дверь, щенок неуклюже переваливался через порог и спешил к дивану. Не знал Туман, сколько надежд возложил на него юный хозяин. Косолапый, смешной, маленький. А пройдет пять лет и станет другим, пойдет вместе с хозяином служить на границу. Об этом мечтал Славка.

Из неуклюжего и неповоротливого увальня Туман через два месяца превратился в веселого и быстрого пса. Глаза у него потемнели, ноги стали более прямыми, хотя передние лапы пока оставались толстоватыми. Тем не менее они бодро бегали по двору, доставляя Тумана в интересные уголки. В сад, в огород, в сосновую рощу.

Все, что ни увидит, щенок готов был попробовать зубами, на худой конец лапой. Если нельзя достать зубами или лапой, Туман не унывал. Есть глаза, есть уши, есть нос.

Мир был полон загадок и сюрпризов. В конце мая в небе кто-то стал перекатывать пустые железные бочки. Они так грохотали, что никому не давали покоя. Потревоженные тучи метали молнии.

Туман играл неподалеку от калитки. Он и не думал прятаться от непогоды, хотя видел, что все живое притихло. Куда-то под застреху юркнул воробей вместе с напуганной воробьихой. Спряталась в дупле старой сосны белка; длинноусый жук, который только что полз по тропинке, провалился как сквозь землю.

Не смутили щенка и крупные капли дождя. А когда хлынул ливень, Туман стоял под прохладным небесным душем, отряхивался, смотрел вверх и обиженно лаял.

Ливень прекратился неожиданно, как и начался. Заголубело небо, заблестел молодой подорожник. Только тогда щенок побежал на крыльцо посушиться.

— С характером ты, однако, — тихо сказал Славка.

Он видел из окна все. И был горд за своего Тумана. В повадках щенка проглядывала порода. Непослушен, правда, но ведь это и понятно. Все ему хочется знать.

Как только ночь опускалась на землю и в доме укладывались спать, где-то за печкой начинал концерт сверчок. Он знал всего несколько нот, но не умолкал до самого утра. Ночной певец мешал в первое время заснуть Туману, щенок вскакивал на ноги и бегал вдоль печи, желая узнать, кто же это там стрекочет. Но сверчка он так и не видел. Зато уж Мурку досконально узнал в какой-нибудь месяц. Чистюля, каких свет не видывал. Умывается в день по нескольку раз. Морду, спину, живот — все оближет. Она и за когтями тщательно следит, эта Мурка: широко раздвигает свои коротенькие пушистые пальцы и самым добросовестным образом вылизывает лапы.

В мае у Тумана появился домик. Будку сделал Славка. Щенок ловил стружку, которая, извиваясь под рубанком, падала на пригретую землю. Домик вышел на славу. С полом, с покатой крышей, с широким лазом, сдвинутым к правому краю.

Туман с некоторой опаской влез в новое жилище. Сильно пахло свежей сосной. Славка укладывал маленького друга на лежанку, ласково приговаривая: «Место, место!».

И опять не спалось Туману на новом месте. Мешали таинственные ночные шорохи. Вот ветер прошелся по вершинам сосен. Где-то пискнула мышь. Испуганно чирикнул воробей. Щенок хотел выбежать из будки, но лишь высунул морду из лаза и тут же попятился. Его испугали звезды и большой серп луны.

Утром выплыло солнце, и Туман забыл о ночных страхах. Он сладко зевнул, вытянув передние лапы и прогнув спину к земле.

Тут Славка показался с миской.

— Ешь, Туман.

Щенок жадно набросился на завтрак и в минуту разделался с супом.

Шерсть у Тумана за эти два месяца подросла и заблестела. Что там шерсть! Подрос и сам Туман.

Хозяин затевал со своим другом разные игры. То мячик начнет прыгать по дороге, то прутик, будто живой, поползет по траве, то палка, описав дугу, глухо ударится о землю. «Беги, Туман, погрызи ее!» Щенок в восторге!

Иногда Славка ставил на кирпичи низенькие препятствия — рейки, палки, прутики — то, что оказывалось под рукой. Бросал через них мяч или другую игрушку. Туман кидался за нею. Бывало, особенно в первое время, что сбивал препятствия. «Плохо, Туман», — говорил с укоризной Славка. Щенок вскоре понял: чтобы не сбивать, надо подскакивать посильнее. И он стал прыгать выше, даже не замечая этого.

Резвясь, он забыл и об ошейнике. Десять минут назад хозяин надел на него какую-то кожаную штуку. Гав, как неприятно! Начал было скулить, да тут как раз мячик взлетел в воздух, до ошейника ли!

Щенку с малых лет, то бишь месяцев, приходилось делать пробежки и даже рывки. А все дело в том, что Славка садился на велосипед и начинал вовсю крутить педали. Туману, конечно же, не хотелось отставать, и он напрягал все силы, лишь бы хозяин не ушел вперед.

В перерывах между физкультурными занятиями Славка учил своего любимца командам «Барьер!», «Сидеть!», «Рядом!», «Лежать!», «Апорт!». О каждой из них можно было бы написать много. Тут и капризы Тумана, и Славкино, поистине «собачье», терпение, тут и награждение щенка лакомствами и шлепками. Тут дни и ночи, отданные собаке.