Дочь палача - Оливер Пётч

По лестнице с громким топотом спустился отец.

— Нам надо поговорить, — воскликнул он. — Вчера у меня был Лехнер.

— Секретарь? — Симон отставил кофейник в сторону и с интересом взглянул на отца. — Что он хотел?

— Он сообщил, что ты видишься с молодым Шреефоглем. И что ты лезешь в дела, которые тебя вовсе не касаются. Он сказал, чтобы ты не вмешивался. Это ни к чему хорошему не приведет.

— Вон что, — Симон снова пригубил кофе.

Отец не унимался.

— Он говорит, это была Штехлин, и всё на этом.

Старый лекарь подсел вплотную к сыну на скамью перед очагом. Угли остыли. Симон почуял кислое дыхание отца.

— Послушай, — сказал Бонифаций Фронвизер. — Буду честен с тобой. Нас не признают полноценными жителями города, здесь нам мало кто рад. Нас только терпят, и лишь потому, что последний врач отправился после чумы в преисподнюю, а ученые шарлатаны предпочитают оставаться далеко, в Мюнхене или Аугсбурге. Лехнер легко может вышвырнуть нас в любое время. Он так и поступит, если ты не успокоишься. Ты и палач. Не ставь под угрозу свою жизнь из-за какой-то ведьмы.

Отец положил ему на плечо холодную жесткую руку. Симон отстранился.

— Марта Штехлин не ведьма, — прошептал он.

— Пусть даже так, — ответил отец. — Но этого хочет Лехнер, и так лучше для города. А кроме того…

Бонифаций Фронвизер усмехнулся и отечески хлопнул Симона по плечу.

— Палач, знахарка, мы — слишком много тут нас, желающих заработать на лечении. Если Штехлин не станет, нам прибавится работы. Тогда у нас возрастут доходы, и ты сможешь помогать при родах; их я полностью доверю тебе.

Симон вскочил. Кофейник опрокинулся со стола в очаг, кофе с шипением выплеснулся на угли.

— Вот и все, что тебя интересует, — доходы! — выкрикнул он и устремился к двери.

Отец поднялся.

— Симон, я…

— Вы с ума все сошли, или что? Не видите, что по улицам расхаживает убийца? Думаете только о своем брюхе, а там кто-то убивает детей!

Симон хлопнул дверью и выбежал на улицу. Соседи, обеспокоенные шумом, с любопытством выглядывали из окон.

Юноша свирепо глянул вверх.

— Печетесь только о собственной выгоде! — крикнул он. — Вы еще увидите. Когда Штехлин превратится в пепел, это будет только начало. Потом сгорит следующая, а потом еще, и еще… И однажды сами отправитесь на костер!

Покачав головой, Симон направился к Кожевенной улице. Соседи смотрели ему вслед. Правы оказались, кто говорил: с тех пор, как сын Фронвизера повязался с дочерью палача, он сам не свой. Она, вероятно, его заколдовала или просто вскружила голову, что, в сущности, одно и то же. Возможно, чтобы в городе воцарился покой, и в самом деле придется сжечь чуть больше людей.

Соседи закрыли окна и вернулись к своему завтраку.

Якоб Куизль быстрыми шагами шел по узкой тропинке от дома к берегу. Дорожка вела вверх по течению, и через несколько минут палач оказался на мосту через Лех.

От сгоревшего склада до сих пор поднимались струйки дыма, местами еще тлели угли. Второй мостовой сторож сидел на столбике, опершись на алебарду. Когда он увидел палача, то устало ему кивнул. Низкий коренастый сторож в холодные дни всегда держал под плащом кувшинчик. Сегодня Себастьян нуждался в выпивке как никогда. Его напарник сидел сейчас в тюрьме, поэтому приходилось караулить за двоих. Смена ожидалась только через час, а он провел здесь уже всю ночь. Кроме того, он мог поклясться, что посреди ночи совсем рядом рыскал сам дьявол. Черная тень, сгорбленная и хромая.

— И он подмигнул мне, я точно видел, — прошептал он палачу и поцеловал серебряный крестик, висевший на кожаном шнурке. — Помилуй нас, пресвятая Дева Мария, с тех пор как Штехлин принялась бесчинствовать, духи преисподней разгуливают среди нас, вот что я тебе скажу.

Куизль внимательно слушал. Потом попрощался, перешел мост и отправился в сторону Пайтинга.

Через лес вела разбитая дорога. Якобу то и дело приходилось обходить лужи и выбоины, которые после суровой зимы казались особенно глубокими. На некоторых участках проехать было практически невозможно. Через полмили он набрел на повозку, которая застряла в грязи. Крестьянин из Пайтинга усердно толкал ее, но колеса засели накрепко. Куизль остановился и, оставив без внимания обращенный на него взгляд, уперся плечом в телегу. Короткий толчок — и она свободна.

Вместо того, чтобы поблагодарить, крестьянин бормотал молитву и всячески избегал смотреть палачу в глаза. Потом поспешил вперед, запрыгнул на козлы и хлестнул мула. Куизль выругался и бросил в него камень.

— Проваливай, тупой холоп! — крикнул он. — Иначе выпорю тебя твоим же кнутом!

Палач привык, что большинство людей убиралось с его дороги, но это до сих пор ранило ему душу. Он не ждал благодарностей, но хотя бы уж места в телеге. А так приходилось дальше плестись по изрытой дороге. Дубы по обе стороны давали совсем немного тени. Мыслями Якоб то и дело возвращался к Штехлин, для которой с каждым ударом колокола пытки и казнь становились все ближе.

«После обеда придется начинать, — думал он, — но, быть может, удастся ненадолго все отложить».

Когда слева появилась звериная тропка, Куизль пригнулся под ветками и вошел в лес. Деревья стояли, погруженные в тишину, и она снова его успокоила. Казалось, сам Господь, защищая мир, простер над ним свою длань. Утренние лучи падали сквозь ветви и бросали пятна света влажный мох. Тут и там еще дотаивали остатки снега. Вдалеке куковала кукушка; комариный писк, жужжание пчел и жуков слились в единый неумолчный гул. Куизль шагал по лесу к своей цели. К лицу липла паутина, собравшись на нем в целую маску. Влажный мох заглушал звуки шагов. Здесь, в лесу, Якоб чувствовал себя по-настоящему дома. Всегда, как только появлялась возможность, он шел сюда, чтобы набрать трав, кореньев и грибов. Казалось, никто в Шонгау так не разбирался в мире растений, как палач.

Треск ветки заставил его остановиться. Звук раздался справа, со стороны дороги. Вот треснула еще ветка. Кто-то к нему приближался, и этот кто-то пытался красться. При этом действовал весьма неумело.

Якоб стал озираться и приметил еловую ветку на уровне головы. Он забрался на дерево и полностью скрылся среди ветвей и иголок. Через пару минут шаги приблизились. Куизль дождался, когда неизвестный прошел прямо под ним, и обрушился вниз.

Магдалена услышала его в последний момент. Она метнулась вперед и, оглянувшись, увидела, как отец рухнул на землю позади нее. Прямо перед столкновением Куизль успел понять, кто перед ним, и прянул в сторону. Теперь он встал, разозленный, отряхиваясь от снега и иголок.

— С ума сошла? — зашипел он. — И чего вздумалось красться по лесу, как грабитель? Разве не с матерью должна быть и растирать порошки? Упрямая девка!

Магдалена сглотнула. Отец известен был своей вспыльчивостью. Тем не менее ответила она ему, глядя прямо в глаза:

— Мама сказала, ты здесь из-за Штехлин. И я подумала, что, может, смогу помочь.

Якоб громко рассмеялся.

— Помочь? Ты? Помогай матери, и этого довольно. А теперь убирайся, пока я не дал воли рукам.

Магдалена скрестила руки на груди.

— Я не позволю тебе отсылать меня, как малое дитя. Скажи хотя бы, что ты намереваешься делать. В конце концов, Марта и меня на свет приняла. Я с тех пор, как соображать начала, носила ей каждую неделю травы и мази. А теперь делать вид, что ее судьба меня не касается?

Палач вздохнул.

— Магдалена, поверь, так лучше. Чем меньше ты знаешь, тем меньше сможешь потом наболтать. Хватит и того, что ты с лекарем разгуливаешь. Люди и так трещат без умолку.

Магдалена улыбнулась свое ребячьей улыбкой, которой прежде выпрашивала у отца какое-нибудь лакомство.

— Признайся, он же тебе нравится, этот лекарь?

— Хватит, — проворчал Якоб. — Какая разница, нравится он мне или нет… Он сын доктора, а ты дочь палача. И не забывай этого. А теперь ступай домой, помогай матери.

Магдалена не собиралась сдаваться. Она искала достойный ответ, и взгляд ее заскользил по деревьям. Неожиданно она заметила, как за орешником мелькнуло что-то белое.

Уж не…

Магдалена бросилась туда, что-то вырыла из земли, и в перепачканных руках у нее оказался маленький цветок в форме звезды. Она протянула его отцу. Изумленный, он взял цветочек в обе ладони.

— Морозник, — сказал он, поднеся цветок к носу. — Я здесь их уже давным-давно не встречал. Знаешь, говорят, будто ведьмы делают из него мазь, и с ее помощью летают в Вальпургиеву ночь.

Магдалена кивнула.

— Даубенбергер мне рассказывала. Еще она думает, что убийства детей как-то связаны с Вальпургиевой ночью.

— С Вальпургиевой ночью? — Отец посмотрел на нее с недоверием.

Дочь снова кивнула.

— Она считает, что совпадения быть не может. Через три дня шабаш, там ведьмы станут плясать у дороги на Хоэнфурх и летать…