Я хочу вас, босс (СИ) - Васильева Лариса Николаевна

— Понимаю Кораблика, — Чистяков засунул платок в карман и схватил меня за руку, остановив отступление. — Видимо, есть все-таки какая-то тупая хрень в женщине, которая может ударить по мозгам, — сказал он хрипло, рассматривая меня своими глазищами. — Даже я поверил.

— Он любит меня, — стала я защищаться, обвинения не прозвучали, но интонации были обвинительными. Будто я виновата в том, что женщина, и в меня кто-то искренне влюбился.

— Вот то-то и оно, — продолжал давить своими странными рассуждениями. — Знаю, что любит, и я не должен хотеть девушку своего лучшего друга. А я ведь хочу тебя. И все почему? — Паша грубо тряхнул меня. — Потому что мы затеяли тупой спор, поэтому думаю о тебе. Впервые в жизни я хочу одну женщину, такого раньше никогда не было. Это ты виновата, давай закругляться, иначе я за себя не ручаюсь! — последнюю фразу он произнес с угрозой.

— Нет, — еле слышно пробормотала я, ожидая новый град обвинений.

— Пожалуйста, давай прекратим, — в его голосе послышалась мольба. — Мне тяжело.

Я замотала головой, понимая, что не испытываю к нему жалости. Совсем. Потому что сама стояла и мучилась, мысленно обвиняя Пашу в том, что мои симпатии поменялись. Это черт виноват, пускай мается, негодяй. Он сам принял решение слушаться меня, я тут ни при чем. Давно бы плюнул и спал, с кем хочет, я же не слежу за ним после работы. Он сам себя сдерживает. И тут я задумалась над его словами, но нас прервали. К Чистякову пришли люди, я быстро покинула кабинет.

Работать не получалось. Свалив документы на Лену и Диму, выбралась на улицу, вдыхая в легкие побольше кислорода и надеясь, что в голове бардак устаканится сам по себе. Я понимала, что Паша почти признался мне…в чем-то сложном признался и чего-то просил. Он прав, зачем нам глупый спор, скоро у меня свадьба, сегодня скажу Кораблеву о ребенке. Я ведь хотела вернуться, а сама застряла в приемной, не даю ему жить так, как жил раньше. А как он жил? Спал со всеми подряд, даже мать переживает и лезет все исправить. А я вот больше не буду лезть, сегодня поговорим с Полиной Сергеевной и все, возвращаюсь в региональный отдел. И пусть его шлюхи снова торжествуют, бегая к нему по очереди на 15 минут. Мне все равно. От грустных мыслей отвлек звонок телефона:

— Надя, здравствуйте, — я сглотнула слюну, узнав голос Ирины Васильевны Кораблевой. — Я хочу встретиться с вами, обсудить организацию свадьбы, сын просил подключиться.

— Конечно, я освобожусь после работы, предлагайте место, — я пыталась изо всех сил быть любезной. Пускай она не приняла меня, цивилизованный диалог еще никто не отменял. Мы можем общаться и не любить друг друга, должны постараться.

— В кофейне на Моховой, — Кораблева продиктовала адрес. — Я уже выбрала компанию, которая будет организатором свадьбы, принесу проспекты с двух салонов, меню сама подберу, список гостей готов, — рассказывала она, и я с ужасом поняла, что за меня все уже решено, организовано, так же будет после свадьбы. Эта маман начнет лезть повсюду на том основании, что у них есть деньги, и за все платят они. А я просто сбоку. Меня будут ставить в известность о важных решениях. А в этих решениях Нади не будет, я же никто, девка с улицы и без московской прописки. И за свадебный концерт платить буду тоже не я, а кто платит, тот и музыку заказывает, и платья, и агентства выбирает, и гостей.

— Хорошо, — на выдохе это “хорошо” произносилось легко.

Сжав телефон, невидящим взглядом оглядела улицу, по которой бежали по делам люди. Москва кипела жизнью, а во мне кипел гнев и раздражение.

— Привет, не отвлекаю? — позвонила я Кораблеву.

— Для тебя время найдется всегда, — засмеялся принц. — Что случилось? Голос суровый.

— По поводу свадьбы, — сказала я. — Мы торопимся, слишком все быстро. Ты еще не видел моих родителей, — мой довод звучал как бред сумасшедшей.

— Хм, — удивился Арсений. — Что-то случилось? Я тебя не понимаю.

— Мы знакомы неделю, вторая пошла, и уже побежали подавать заявление, — ответила я. — Нужно притормозить.

— Но я люблю тебя, — сказал северный воин. — Я понял, почему до сих пор один, потому что раньше никого не любил. Это правда. А тебя я люблю, Надя. Очень сильно. Ты сомневаешься?

— Нет, — в отчаянии произнесла я, потому что не могла сказать ему, что сомневаюсь в себе, что приняла влечение к нему за что-то глубокое и серьезное, что мне не нравится наше материальное неравенство, что мне не нравится его мать. И что мне нравится Паша, даже больше, чем нравится. И что я жду от Кораблева ребенка. Ничего этого я ему не сказала, кусая до крови губы и молча дыша в трубку.

— С родителями готов познакомиться в выходные, — предложил он. — Уверен, что смогу их очаровать, и они доверят мне свое сокровище. Тебя.

— Хорошо, — я поняла, что каток событий укатывает меня в асфальт, и я теперь произношу “хорошо”, даже когда все плохо, а в душе полный бардак.

Сев за пк, взяла себя в руки и погрузилась в работу. Надо работать и ни о чем не думать. Чем больше я думала, тем тяжелее становилось, в голове все запутывалось в адский клубок.

К концу дня Арсений и Чистяков, не сговариваясь, оказались в приемной в один и тот же миг. Какие они все-таки разные — и внешне, и по характеру. Это кардинальное различие являлось основной их мужской дружбы. Я теперь понимала, почему Кораблев доверяет черту. Подлец умрет от перевозбуждения, но никогда не переступит принципы. Нет, не моральные, на мораль ему наплевать, а то, что он считал принципами дружбы. Дружба с Кораблевым — это важно. А все остальное — “собачья муть от женщин”. Или как он там сказал….

— Моя ракета бороздит просторы вселенной быстрее твоей, — улыбнулся Чистяков. — Предлагаю оседлать ее и забуриться к матушке на ужин. Откупорить ей глаза, что тут и кто тут. А делать это будет Кораблик, потому что сам заварил кашу, сам и лопай.

— Я ей все объясню, — не стал уклоняться Арсений. — Она меня любит и все простит.

— Держи карман шире, даст чем-то тяжелым по башке, будешь знать, — пугал его Паша, ухмыляясь. — Мамуля спит и видит, как Надя натянет на меня семейный хомут, и мы настругаем для нее 5 кроликов.

— А почему пять? — невольно рассмеялась я, представив, как ушастые бегают вокруг Чистякова.

— Мама любит детей, — махнул он рукой. — Ей внуков подавай.

Кораблев кивнул и тоже стал смеяться, а мне вот было боязно. Как эти идиоты будут выкручиваться, непонятно.

Всю дорогу черт гнал и сыпал шутками, Арсений не отставал. От смеха у меня заболели щеки. Когда подъехали, заметили, что у ворот почему-то толпятся люди, встревоженно переговариваясь.

Паша, бросив машину, помчался выяснять, что случилось.

— Полину Сергеевну только что увезла скорая, — услышала я женщину, которая, кажется, работала у них в доме экономкой.

— Куда!? Почему мне не позвонили?! — закричал Чистяков. — В какую больницу?!

— Ваша мама потеряла сознание внезапно, не успели, — оправдывалась она, диктуя адрес.

8.3

Пока мы ехали до больницы, всю дорогу молилась, чтобы машина ни во что не врезалась. Притормозив во внутреннем дворике, Чистяков ринулся внутрь, забыв захлопнуть дверцу. Арсений пересел за руль и стал искать парковочное место. На душе было муторно и неспокойно.

Мы нашли его в холле реанимационного отделения разговаривающим с врачом.

— Я к маме, — коротко сообщил Паша, лицо его было бледным и напряженным. — Дело дрянь.

— Каков прогноз? — Арсений пытался держаться и подбадривать друга, но у него это плохо получалось. Оба сильно волновались.

— Сказал шансов нет, не транспортабельна, и протянет пару — тройку дней, — последние слова черт произнес дрожащим голосом и сбился, отвернувшись. — Ничего не понимаю, мама ни на что не жаловалась.

Когда мы остались одни, Кораблев обнял меня и тяжело вздохнул.

— У Паши черная полоса началась, землю под автосалон почти потеряли, строительство по срокам точно сорвем и тут еще это. Ты знаешь, я люблю его как брата, и Полина Сергеевна…, - он сглотнул слюну. — Как родная.