Сын Альбиона - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава XVIII
ДОЛОЙ ДЕСПОТОВ!
Было время — и совсем не «давным-давно», — когда каждое прибытие парохода из Европы в Нью-Йорк и его отправление становились большими событиями. Только «кунарды» приходили и уходили регулярно каждые две недели. Позднее они стали совершать плавания еженедельно.
Всякому, кто пересекал Атлантический океан на пароходе линии «Кунард», не нужно говорить, что место прихода и отправления находится на берегу Джерси.
В дни, когда каждое такое событие становилось праздником, на пристани «кунардов» собиралась толпа, привлеченная присутствием огромных левиафанов.[46]
Иногда зрителей привлекало другое — не сам пароход, а какая-нибудь известная личность: принц, патриот, певица или куртизанка. Веселый, легкомысленный Нью-Йорк не делает различий и одинаково почитает любую известность, все события вызывают у него одинаковое любопытство.
Одно из таких событий было особым. Уходила «Камбрия», самый медлительный и в то же время самый комфортабельный пароход на линии.
Теперь он уже давно с нее убран; если не ошибаюсь, его киль бороздит более спокойные воды Индийского океана.
А его капитан — храбрый, дружелюбный Шеннон! Он тоже на другом месте, где заботы о пароходе и атлантические бури его больше не тревожат.
Но о нем не забыли. И многие, читая эти строки, вспомнят его. У многих нью-йоркцев сердца забьются при воспоминании об этом отплытии.
Хотя толпа собралась на американской земле, здесь почти не было американцев. Физиономии были европейского типа, в основном тевтонские, хотя встречались и латинские. Рядом с северянином-немцем, с его светлой кожей и огромными рыжими усами, стоял смуглый уроженец Дуная; а дальше еще более смуглый сын Италии, со сверкающими черными глазами и блестящей черной шевелюрой. Тут и там было много французов того доблестного класса ouvrier,[47] который за год до этого и через два года после вышел на баррикады Парижа.[48]
Лишь изредка встречалось американское лицо или слышались слова на английском языке — произносил их зевака, случайно оказавшийся на этом месте.
В основном толпа состояла из других людей — тех, кто пришел сюда не просто из любопытства. Были здесь и женщины — молодые девушки, светловолосые, голубоглазые, вспоминающие свой родной Рейн; и другие — южанки, со смуглой кожей, но с такими же прекрасными лицами.
Большинство пассажиров поднялись на верхнюю палубу, как обычно при отплытии. Вполне естественно желание посмотреть, как убирают трап — обрывают последнюю нить, связывающую с землей, на которой они жили и испытывали самые разные чувства.
Но какие бы чувства — печали или радости — ни волновали пассажиров, все с любопытством разглядывали море лиц, собравшихся на пристани.
Стоя на палубе семейными группами или выстроившись в ряд у поручня, они спрашивали друг друга, в чем причина такого большого собрания и кто эти люди, составляющие толпу.
Всем было очевидно, что собрались не американцы; столь же очевидно, что собравшиеся не уплывают на пароходе. У них не было багажа, хотя, конечно, его уже могли отнести на борт. Но большинство было из того класса, представители которого не плавают на «кунардах». К тому же никаких примет прощания, никто не обнимается, не пожимает руки, как бывает, если друзья уплывают за море. Они не на той стороне Атлантики.
Стояли они тесными группами, мужчины курили сигары, а многие — большие пенковые трубки, серьезно разговаривали друг с другом или более оживленно — с женщинами.
Очевидно, привлекал их не пароход. Большинство смотрело в сторону от него, бросало вопросительные взгляды на пристань, как будто ожидало кого-то с этого направления.
— Кто они? — спрашивали друг друга пассажиры.
Джентльмен, который как будто все знал — такой всегда находится, — охотно делился информацией.
— Это беженцы, — говорил он. — Французы, немцы, поляки и все прочие, изгнанные сюда после последней революции в Европе.
— Они возвращаются? — спросил один из тех, кто заинтересовался полученными сведениями.
— Наверно, некоторые, — ответил первый говорящий. — Хотя не на пароходе, — добавил он. — Бедняки не могут себе это позволить.
— Тогда зачем они здесь?
— Уплывают их предводители. Один из них, по имени Мейнард, прославился в последней мексиканской войне.
— О, капитан Мейнард! Но он не один из них! Он не иностранец.
— Нет. Но иностранцами было большинство его людей, которыми он командовал в Мексике. Поэтому они и выбрали его своим предводителем.
— Капитан Мейнард, должно быть, глупец, — вмешался третий. — Восстание в Европе не имеет никаких шансов на успех. Он только сует свою шею в петлю. Разве американцы принимают участие в этом движении?
Тот, кто обладал особыми сведениями, считал, что нет.
Считал он верно, и это не делает чести его стране, которая, судя по его речи, могла быть только «Штатами».
В этом кризисе, который мог принести Европе свободу, единственным американским участником-добровольцем был Мейнард; и он был американским ирландцем! Тем не менее, этой великой стране — жизни среди ее народа и изучению ее институтов — обязан он вдохновением, которое сделало его таким пылким сторонником свободы.
Среди прислушивавшихся к разговору была группа из трех человек: мужчина лет пятидесяти, девушка едва ли четырнадцати и женщина — возраста среднего между ними.
Мужчина — высокий, с наружностью и манерами, которые обычно называют аристократическими. Не строгий, скорее такой, который подходит под определение почтенного — это впечатление усиливалось почти белоснежными волосами, выбивавшимися из-под кромки его дорожной шляпы.
Девочка была интересным созданием. Все еще ребенок, в детской одежде — в платье с короткими рукавами, с короткой юбкой, с волосами, распущенными по плечам.
Но фигура под одеждой свидетельствует о приближающейся зрелости, а обильные локоны, особенно красивые из-за своего богатого золотистого цвета, так и просятся под гребень и булавки.
Хотя трудно сопоставлять
