Творчество Гоголя в мифологическом и литературном контексте - Аркадий Хаимович Гольденберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разбойничий роман представлял собой разновидность авантюрного романа и строился по типовым повествовательным и сюжетным схемам, развитие которых определялось фигурой центрального героя - «благородного разбойника». Романы Цшокке и Вульпиуса как архетипы жанра породили в русской литературе немало подражаний и переделок, однако идеальной персонификацией этого литературного типа стал для массового русского читателя Ринальдо Ринальдини.
Персонаж по имени Ринальдо - один из главных героев европейской рыцарской литературы. Сын одного из двенадцати пэров Карла Великого, «второй меч христианства» в войне с сарацинами, он становится героем каролингской жесты12 XII века «Рено Монтобанский» (Renaud de Montauban) и ее итальянской версии «Ринальдо Монталь-банский» (Rinaldo di Montalbano) (1474). Из жесты следует, что Рено / Ринальдо, посвященный Карлом в рыцари, во время игры в шахматы, защищая свою честь, убивает шахматной доской племянника (на самом деле - сына) императора и объявляется им вне закона. Скрываясь от гнева Карла, он и его браться занимаются разбоем на большой дороге.
Популярность этого сюжета у европейского читателя во многом определила народная книга «Четверо сыновей Аймона» (1483-1485, англ. перевод - 1489, нем. - 1535), выдержавшая, начиная с первой половины XVII в., тринадцать переизданий в составе французской «Голубой библиотеки» - первого серийного издания массовой литературы. Народная книга представляет собой адаптированный прозаический пересказ сюжета жесты [См. подр.: Чекалов 2008: 124-125].
В итальянском рыцарском эпосе феодальная ссора была переосмыслена в тему разбойничества. Ринальдо входит в число персонажей первого ряда рыцарских поэм «Моргант» Л. Пульчи (1483), «Влюбленный Орландо» М. Боярдо (1494) и «Неистовый Роланд» Л. Ариосто (1532), в которых сохраняются рецидивы его репутации разбойника. Если у Пульчи она напрямую связана с сюжетом жесты о ссоре за шахматами, то в поэмах Боярдо и Ариосто, у которых связь с жестой ослаблена, герой сам похваляется своими прежними подвигами на большой дороге, либо ему напоминает о них его противник («О тебе такая молва, / Что ты сам разбойник куда похлеще!» [Ариосто 1993: 37]. Итальянская эпическая традиция адаптирует именно этот аспект образа Рено / Ринальдо [См.: Андреев 1993: 72-73, 121]. Его, по мнению М.Л. Андреева, «можно считать предтечей образа благородного разбойника, популярного в эпигонской по отношению к романтизму развлекательной литературе» [Ариосто 1993: 542].
Образ благородного разбойника весьма широко представлен в европейской литературе романтической эпохи, как, впрочем, и в русской, и в малороссийской. В этот типологический ряд, кроме Абеллино и Ринальдини, входят Карл Моор Ф. Шиллера, Локсли и Роб Рой В. Скотта, Сбогар Ш. Нодье, Дубровский А. Пушкина, Гаркуша В. Нарежно-го, О. Сомова, Г. Квитки-Основьяненко и др. [Николова 2014; Нена-рокова 2015].
В отличие от обычных разбойников их герой становится преступником не по своей воле, а по стечению роковых обстоятельств: обид, нанесенных ему или его близким, клеветнических обвинений и т. п. Он, как правило, грабит только богатых или власть имущих, защищает бедных и униженных. Герой не только храбр и решителен, но и умен, находчив, протеистичен, карнавален, способен менять любые социальные маски и роли и чувствовать себя в них свободно. Важно отметить пограничную и противоречивую природу этого персонажа, существующего в двух антагонистических мирах - социально-нормативном и преступном, и его архетипические корни, восходящие к амбивалентной мифологической фигуре трикстера и отраженные в «жестоких» фольклорных сюжетах о женихе-разбойнике (Ср. их интерпретацию в балладе Пушкина «Жених» и сне Татьяны в «Евгении Онегине»).К типу благородного разбойника близка характерология ранней исторической прозы Гоголя рубежа 1820-30 годов: достаточно указать на образ Остраницы в опубликованных главах из сожженного романа «Гетьман». К этому же типу восходит, как показал Ю.М. Лотман, и образ капитана Копейкина, соотнесенный исследователем с Чичиковым в том плане, что оба персонажа поэмы грабят только казну [Лотман 1988: 248]13.
Вернемся, однако, к роману Вульпиуса «Ринальдо Ринальдини», прямо упомянутому в девятой главе «Мертвых душ». Дамы губернского города истолковывают рассказ Коробочки о ночном визите Чичикова сквозь призму романтических литературных ассоциаций, называя его «совершенным романом»: «Коробочка, перепуганная и бледная, как смерть, <...> рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман: вдруг, в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой только можно себе представить; кричат: “Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!” Каково вам это покажется? Каков после этого прелестник?.. Ну, хорош же после этого вкус наших дам, нашли в кого влюбиться» [VI: 183].
Однако Софья Ивановна опровергает представление Анны Григорьевны о Чичикове как герое любовного романа: «Да ведь нет, Анна Григорьевна, совсем не то, что вы полагаете. Вообразите себе только, что является вооруженный с ног до головы, вроде Ринальда Ринальдина, и требует: продайте, говорит, все души, которые умерли». Коробочка отвечает очень резонно, говорит: “Я не могу продать, потому что они мертвые”. - “Нет, говорит, они не мертвые, это мое дело знать, мертвые ли они, или нет; они не мертвые, не мертвые, кричит, не мертвые!”» (VI: 183).
В комментариях к этому эпизоду обычно ограничиваются простым указанием, что Ринальдо Ринальдини - герой одноименного романа Вульпиуса. Попыток соотнести его с текстом самого романа не предпринималось. Между тем они могли бы обнаружить не только прямые текстуальные реминисценции из русских переводов романа, но и целую систему мотивов, на которую проецируется образ Чичикова как романтического разбойника.
Так, дамское описание ночного визита к Коробочке представляет, по нашему мнению, травестийный пересказ сцены из третьей части романа Вульпиуса, повествующей о штурме Ринальдо потайной части замка графа Мартаньо:
«... Он [Ринальдо] закричал, что силою вломится, естьли ему не отворят. При сих словах ему отвечал тот же голос, спрашивая, какое он право имеет нарушить спокойствие сего подземелья. - Желание мое вас знать побуждает меня к тому, - отвечал Ринальдо.
- Но мы не имеем желания тебя видеть здесь, - присовокупил сей голос.
Ринальдо грозился снова выломить дверь; ему сказали, что ежели ему непременно угодно войти в сие
