Летчики - Геннадий Семенихин

— То дело другое, Наташа, — возразил Спицын. — У майора доклад был особенный, не похожий на все те беседы… Вы давно катаетесь? — осмелел он.

— Нет, только библиотеку закрыла.

— Может, обождете минуту, я забегу за лыжами к Цыганкову, вот сюда, в крайний дом. А потом махнем к аэродрому и назад. Идет?

— Идет, — согласилась Наташа.

Борис побежал и быстро возвратился с лыжами. Так же быстро он приладил их и поспешил за Наташей. Она крикнула: «Догоняйте»! — и метнулась вперед легко, стремительно. Борис не ожидал, что Наташа так хорошо ходит. Он вырос на юге и ходил на лыжах довольно посредственно. Девушка стала удаляться. Как ни налегал Борис, разрыв между ними увеличивался.

— За мной все равно не угонитесь! — крикнула Наташа и остановилась. — Я в школе по лыжам всегда первенство держала.

Борис подъехал к ней и с размаху воткнул палки в снег.

— Чем же вас взволновал Мочалов? — возвратилась она к прежнему разговору.

Спицын, торопясь, рассказал о докладе.

— Вы понимаете, — горячился он, — какие люди! Ходят рядом с тобой, такие же с виду обыкновенные, как и ты. А ведь не такие. Герои! Настоящие герои, Наташа! — доверительно продолжал Борис. — И как хочется быть на них похожим. Вот бы сказали мне: «Лейтенант Спицын, изобретен новый самолет, способный долететь до Луны. Неделя на его изучение — и в полет!» Я бы ни на секунду не задумался. Пусть бы хоть сто ярусов облачности пришлось пробить на пути и сто циклонов преодолеть!

— Успокойтесь, Борис, — мягко перебила Наташа. — На Луну лететь вам через неделю, по-моему, все-таки не придется.

Спицын с досадой махнул рукой.

— Вы не поняли, Наташа, а спешите осмеять. Луна, конечно, условно. Но, может, завтра понадобится разыскать в горах заблудившуюся экспедицию геологов или спасти рыбаков в море. Так разве мы не должны себя готовить каждый день к этому?

— Послушайте, — зазвенел нетерпеливый голос девушки, — если ваша политинформация затянется еще минут на пятнадцать, я окончательно замерзну.

Слегка согнув в коленях ноги, она оттолкнулась палками и плавно скользнула вперед.

Он догнал ее двумя размашистыми шагами. Опять за своим плечом Наташа услышала возбужденный голос:

— Как хорошо сказал сегодня Ефимков: в подвиге душа воина как в зеркале отражается! Я думаю часто: на войне наши люди совершали чудеса. Но разве был для кого-нибудь из них подвиг какой-то специальной целью? Разве, Наташа, думал Матросов, что войдет в историю? Или Гастелло? Почему он направил горящую машину на фашистов? Не было возможности тянуть назад к своим, и он решил дорого отдать свою жизнь, заставить фашистов содрогнуться. Все они делали это во имя Родины.

— Это верно, — промолвила девушка, замедляя шаг. — Вы невольно заставили меня вспомнить папу. Он тоже был военным. Батальоном на фронте командовал. — Голос у Наташи задрожал. — Погиб, — добавила она тише.

Борис почувствовал себя неловко и поспешил переменить тему разговора. Он поднес к уху руку.

— Часы мои, кажется, того… остановились, — проговорил он смущенно. — Сколько на ваших?

— Я не захватила.

Наташа посмотрела в сторону аэродрома, на мигающие над зданием штаба красные огоньки ночных ориентиров. Она глубоко вздохнула, забирая в легкие морозный воздух. Спицын заметил — высоко поднялись при этом ее плечи.

— Нет, я хочу договорить про папу, — с горечью вымолвила она. — Вы вот сказали, что, совершая подвиг, наши герои не думали о славе. Это правильно. Они думали о долге. И он думал о долге. Как он любил жизнь! Был добрым-добрым. Ладони у него были тяжелые, шершавые. «Беляночкой» меня называл. Любил собирать грибы, охотиться, ловить рыбу, играл в спектаклях кружка самодеятельности. Мой папа сменным инженером на мартене работал до войны. Он мне в письмах с фронта повторял: «Как я хочу, чтобы люди поскорее получили мир, чтобы в городах и селах навсегда забыли про светомаскировку, чтобы тебя, дочка, никогда не будила сирена воздушной тревоги…» Погиб в наступлении под Гребешками. В этой деревне фашисты заперли в школе всех сельских ребят, отцы у которых были в армии и в партизанах. Сжечь собирались их заживо… Когда папа об этом узнал, он попросился у начальства атаковать Гребешки своим батальоном… Деревню взяли, а папа погиб. Его осколком гранаты, в висок… Дети остались живы, не успели гитлеровцы с ними расправиться.

Наташа смолкла. Спицыну показалось, что она собирается заплакать, и он нерешительно тронул ее за локоть:

— Вы извините, я виноват.

— В чем же? — грустно улыбнулась девушка.

Лейтенант неуклюже развел руками.

— Горе заставил вас вспомнить.

— Ничего, — быстро возразила Наташа. — Иногда тяжело бывает, это правда. Росла ведь сиротой. А поговоришь откровенно — и сердце как-то оттает, теплее станет ему. Только вы меня не жалейте, Боря.

Она назвала его по имени ласково, мягко, как младшего брата. Спицын удивленно поднял брови: они же не знакомились друг с другом по-настоящему.

— Почему же не надо жалеть?

Наташа посмотрела в упор и упрямо поджала задрожавшие губы.

— Не надо, Боря, — повторила она. — От жалости только больше расстраиваешься. — Словно поскорее стараясь забыть об этом неожиданно возникшем тяжелом воспоминании, Наташа запрокинула голову, посмотрела в звездное небо. — Воздух какой свежий. Тронулись!

Лыжи снова легко заскрипели по снегу. Пропустив девушку, Спицын двинулся за ней. На пригорке Борис нагнал Наташу. Она стояла, чуть наклонившись, и рассматривала лыжный след.

— Мы, оказывается, здесь не первые сегодня. — Наташа заглянула в наполненный мраком овраг. — Ну, давайте-ка с этой горки! А ну! — и, оттолкнувшись, понеслась вниз.

Борис устремился за ней. Дорога ныряла в глубокую балку с крутыми боками берегов. Из-под снега местами торчали жесткие заледеневшие прутья орешника. Он не прикинул заранее, позволят ли ему его заурядные способности лыжника успешно спуститься. Теперь было поздно думать. Лыжи мчали его вниз все быстрее и быстрее, и приходилось балансировать всем корпусом, чтобы устоять. Наташа мчалась впереди. Желая ускорить движение, она отталкивалась палками. Гибкая фигура девушки легко кренилась из стороны в сторону.

— Здесь трамплинчик, осторожнее! — донесся снизу ее предупреждающий голос.

Борис крепче сжал в руках концы палок и неожиданно почувствовал, что отрывается от земли. Как ни старался он удержать равновесие, все равно потянуло вперед, ноги с лыжами ушли вправо, и на своей щеке он ощутил режущее прикосновение корки сугроба. За воротником шинели стало холодно, липко от набившегося снега. Беспомощно водя руками в поисках отскочившей палки, Спицын лежал на склоне оврага, силясь подняться.

— Чертов трамплин!

— Эй, где вы? — смеялась Наташа. Она уже взбиралась на горку и находилась в нескольких шагах. — А смешно видеть летчика-истребителя распростертым на земле. Слабо же вы держитесь на ногах. — Наташа наклонилась к Борису: — Постойте, у вас кровь на щеке.

— Пустяк, — небрежно отмахнулся Спицын. — Об наст поцарапался.

— Нет, нет, я вас не могу оставить без первой помощи, — улыбнувшись, сказала, девушка. Высвободив ноги из лыжных креплений, она опустилась на колени и осторожно носовым платочком вытерла кровь. Густые пряди светлых Наташиных волос, выбившиеся из-под платка, едва не касались его лба. Белое теплое облачко слетало с губ Наташи. Борис вздрогнул от внезапно пришедшей мысли: «Вот бы поцеловать ее. Как это просто, дотянуться до ее губ…»

Но Наташа проворно вскочила и занялась лыжами.

— Кажется, все, товарищ летчик, — сказала она через несколько минут. — Будем карабкаться наверх.

Обратно шли молча, сосредоточенные, углубленные в свои думы. Со стороны донеслась и пошла гулять по горам гулким эхом песня.

Эх, сторонка, сторонка родная,Ты солдатскому сердцу мила…

дружно, с задором выводили молодые, сильные голоса, и казалось, не эхо, а сами горы, угрюмыми великанами черневшие в эту лунную ночь, подхватывали припев:

Эх, дорога моя фронтовая,Далеко ты меня завела…

— Младшие авиаспециалисты на вечернюю прогулку вышли. Можно часы заводить, Ровно половина одиннадцатого.

Он остановился и, отдернув перчатку, стал переводить стрелки.

Едва слышно поскрипывали на снегу лыжи. Борис и Наташа уже поднялись на горку. Впереди замелькали огоньки Энска.

— Кажется, пришли. — В голосе спутницы Спицын уловил грустные нотки.

— Если хотите, мы и завтра можем повторить такую прогулку. С вами легко, Наташа. Я вам свои заветные мысли сегодня доверял. А ведь я их никому…

— И я много вам рассказала заветного, — отозвалась девушка. — Вот и про отца. Ну, до встречи. — Наташа сняла варежку. Их горячие ладони на мгновение коснулись друг друга, и девушка торопливо отняла руку. — Надеюсь, в другой раз вы будете тверже держаться на ногах, товарищ летчик-истребитель! — прозвучал ее удаляющийся голос.