Лето перемен - Кей Мортинсен

— Ну совершенно мой стиль! Я тоже ненавижу рамки. Впрочем, это сразу стало ясно. Юбка и топ, моя дорогая, юбка и топ! Оптимизм и ум! Прекраснейшее сочетание, и именно мы с вами являемся счастливыми его обладателями. Только знаете что? Распустите волосы! Такие кудри нельзя держать в узде. Мне-то не к лицу, я ведь старая, но вы, моя красавица… Она красавица, Джонни, правда?

— Да.

Вероника почувствовала, как румянец захлестывает ее щеки.

— Ой! Она покраснела! Да вы должны утомиться от комплиментов! Утонуть в них! Джонни, что это за «да»? Она восхитительна!

— Я просто щажу ее скромность.

— Дорогой мой, вот в этом деле скромность женщины не нуждается в пощаде! От комплиментов мы только расцветаем, поверь мне. Ох, каттлеи!

— Что с ними?!

— Их надо опрыскать ровно в девять, а сейчас уже четверть десятого! Вероника, ангел, мы еще наговоримся всласть, а сейчас пока-пока, я убегаю!

Смерч в виде леди Февершем вылетел из столовой, и сразу стало темнее. Вероника ошеломленно и радостно проводила ее взглядом, удивляясь, как быстро Вера Февершем овладела ее сердцем.

Материализовавшаяся из воздуха нянька Нэн укоризненно поджала губы.

— В МОЕ время леди не были такими малахольными.

Наступила тишина. Потом Джон с легкой улыбкой заметил:

— В ушах звенит и чего-то не хватает. Как тебе моя мать, синеглазая?

— Восхитительная женщина. Открытая, светлая, добрая… может, тебя ей в роддоме подменили?

Джон расхохотался, Кэролайн вторила ему. Нянька Нэн послала Веронике одобрительно-суровый взгляд и удалилась на кухню, с неожиданной легкостью унося гору грязных тарелок.

Джон с удивительной нежностью посмотрел старушке вслед и крикнул:

— Ничего не мой, нянюшка! Это подождет до завтра.

Из тьмы донеслось:

— В МОЕ время господа после ужина спокойно попивали портвейн, а в дела слуг не вмешивались. И вообще, мал еще указывать.

Вероника хихикнула. Некоторое время все сидели в полной тишине, наслаждаясь покоем. Потом Кэролайн извинилась и пожелала всем спокойной ночи. Странно, но на этот раз она показалась Веронике значительно более симпатичной.

Девушка потягивала из бокала вино и размышляла. Надо будет расспросить о Марго Веру. При ее любви поговорить, а также, учитывая искреннюю любовь к сыну и внуку, она должна быть в курсе всего, что происходило в этом доме год с лишним назад.

Джон отодвинул стул и встал. Его атлетическая фигура, подсвеченная мягким светом ламп и огнем в камине, четко вырисовывалась на фоне белых занавесок, скрывавших большое французское окно, выходившее прямо в сад. Лорд Февершем налил Веронике кофе и пододвинул вазочку с трюфелями.

— Пойдем, посидим на веранде? Ночь очень теплая.

— Пойдем.

Внутренний голос настойчиво убеждал ее не делать глупостей, но Вероника едва не отмахнулась от него с раздражением, чем, наверное, немало удивила бы Джона.

Ночной сад благоухал, воспоминания о великолепном и сытном ужине приятно кружили голову. И Вероника Картер с изумлением поняла, что чувствует себя в аристократической усадьбе почти как дома. Если честно, то гораздо лучше.

Картеры были хорошими людьми. Честными, работящими, не слишком счастливыми. Бог не дал им детей, потому они и удочерили двух сирот, считая, что вместе им будет веселее. Родителей не выбирают, особенно обитатели сиротского приюта, поэтому и Марго, и Вероника искренне считали, что им в любом случае повезло, однако жизнь в доме Картеров трудно было назвать веселой. Вдобавок выяснилось, что по-настоящему хотел детей только Фил Картер. Его жена так и не сумела стать хорошей матерью, вернее, хорошей матерью для обеих девочек. Она выбрала Марго и во всем ей потакала, баловала, наряжала, покупала сласти, рассказывала всем о необыкновенном уме и живости девочки, а к Веронике относилась… да никак не относилась. Вероника так и прожила до совершеннолетия в тени блестящей, яркой Марго.

Отец — другое дело. Он любил обеих. Как умел. Тихо, незаметно, словно стесняясь выказывать свои чувства. Однако Вероника всегда знала, что за ним она как за каменной стеной.

Быть может, именно воспоминания о Филе Картере, суровом, немногословном человеке, ставшем отцом для нее и Марго, заставили Веронику так сочувственно отнестись к Джону Леконсфилду. Она сразу, почти сразу почувствовала, что в нем горит огонь истинной любви к сыну, и это не могло не расположить ее к нему.

Однако расположение — это одно, а вот секс и флирт — совсем другое. Джон Леконсфилд может быть прекрасным человеком и лучшим в мире отцом, но для девицы Вероники Картер он представляет явную и несомненную опасность, особенно теперь, когда стало ясно, что Джеки вполне может освоиться в своем собственном родном доме.

Джон осторожно взял Веронику за руку, она вздрогнула, готовая выдернуть у него руку, но вместо этого покорно пошла за ним на веранду. Дойдя до столика, за которым они утром завтракали, она вопросительно взглянула на Джона, но он с улыбкой покачал головой и поманил ее дальше.

Как Красная Шапочка, честное слово! Почему она так покорно идет за этим проклятым лордом? Почему никак не может обуздать жар, разгорающийся в ее теле? Почему не может забыть горячие поцелуи на кухне лондонского дома…

Над ними раскинулось огромное звездное небо, ясное и высокое. Где-то очень далеко, на пустошах, тренькала какая-то ночная птичка, в траве стрекотали цикады, а по воздуху плыл упоительный аромат. Лохматый куст маленьких алых роз, к которому привел Веронику Джон, образовывал естественный грот, и в его благоуханной глубине стояли два плетеных стула и маленький столик.

Вероника чувствовала, как кружится голова, как тяжелеют ноги и туманится взгляд. Что за травки положила в ростбиф нянька Нэн, валлийская колдунья? Что за вино подавали за сегодняшним ужином?

Рука Джона небрежно и нежно обвилась вокруг талии Вероники, и это было так хорошо, что она прерывисто вздохнула от счастья.

Они сели рядом, причем Вероника никак не могла сообразить, кто же первый придвинул стул, она или Джон.

Аромат кофе, который неведомо как оказался на столике, привнес дополнительные оттенки чувственности в эту колдовскую ночь. Вероника плыла, плыла на душистых волнах, не понимая, где находится и что делает. Словно во сне, она послушно приоткрыла рот, и Джон, тихо смеясь, вложил туда кусочек шоколада, а потом прильнул к ее губам нежнейшим поцелуем в мире.

Горьковатый шоколад таял на языке, а губы плавились от поцелуя. Вероника застыла, не в силах прекратить сладкую пытку по собственной воле.

— Тебе пора в постель, синеглазая… Знаю, знаю, я сам могу сидеть здесь ночи напролет, но ты устала. С Джеки нелегко. Я тебя провожу.