Походка пьяницы - Фредерик Пол

– Это ужасно, – искренне огорчилась Лусилла. – Мне кажется, ты несчастлив, Эгерт.

Когда Эгерт ушел, Конут сказал ей:

– Мальчишки есть мальчишки.

Лусилла бросила на него быстрый взгляд и отвела глаза. Конут сознавал, что говорит жестоко, но не знал, что она поняла причину, и надеялся, что ему удалось скрыть внезапную вспышку ревности.

Прошло немногим больше двух недель после смерти Карла, когда в дверь Конута постучал дежурный и доложил о посетителе. Это был сержант Рейм с чемоданом, набитым всякой всячиной.

– Личные вещи Мастера Карла, – провозгласил он. – Они теперь ваши. Мы временно брали их на экспертизу.

Конут пожал плечами. Пожитки не имели особой ценности. Он просмотрел содержимое чемодана: несколько поношенных предметов туалета, объемистая тетрадка с надписью «Дневник» – он нетерпеливо пролистал ее, но там были записи только о недостатках и посещаемости классов – и коробка с фотопленками.

Сержант Рейм сел.

– Вот о чем я хотел вас спросить. У него была масса фотопринадлежностей. Мы нашли несколько нераспечатанных пачек пленки, которые Мастер Карл поместил в нечто вроде облучающего устройства из люминесцентной бумаги. Наши лаборанты потратили массу времени, чтобы разобраться с этим хозяйством. Они пришли к выводу, что Карл пытался зарегистрировать излучение бумаги на пленке, но не смогли понять, с какой целью.

– Я тоже не знаю, – ответил Конут, – но могу предположить.

Он рассказал об увлечениях Карла, о бесконечных экспериментах, в которые Карл хотел втянуть и его.

– Не знаю, чего он хотел добиться на сей раз, по-моему, это как-то связано с получением изображений геометрических фигур – звезд, кругов и тому подобное. Но почему вы спрашиваете? Не хотите ли вы сказать, что он добился успеха?

– Не совсем.

Сержант Рейм открыл пакет и протянул Конуту глянцевый отпечаток.

– Все негативы были пусты, кроме одного. Вот этого. Конут изучил фото. Казалось, это был текст принтера.

Изображение не слишком четкое, но достаточно ясное, чтобы Конут мог прочесть. Некоторое время он искал разгадку, потом покачал головой.

Из букв на снимке складывалось:

«Ты проклятый старый дурак».

Глава 12

Дул свежий ветер, и натянутые под платформой поселения кабели, вибрируя, издавали бычий рев. Пневматические генераторы то грохотали, то жалобно визжали, то трещали. Но брат Лусиллы не замечал обычного шума.

Он не очень хорошо себя чувствовал, но привык всегда делать то, чего ожидают от него родители, а они ожидали, что он будет смотреть передачу из Университета, лекцию, на которой должна присутствовать его сестра. Это был класс Конута, и Роджер в полном неведении слушал обстоятельное объяснение теоремы Вильсона. Интереснее всего казались танцующие фигурки на экране, но в целом это было для него бессмысленное зрелище. Камера лишь дважды показала аудиторию, Лусилла не попалась ему на глаза ни разу.

Он сообщил об этом матери, бросил взгляд на флаг, подаренный сестрой, и отправился на работу.

К концу дня он почувствовал себя хуже. В висках стучало, голова болела, временами подступала тошнота. Работать стало трудно, а работа у Роджера была не из приятных: весь день он проводил, стоя по колено в вонючей массе из соленой воды, рыбьих внутренностей и крови.

Обычно это его не беспокоило (как не беспокоило ничто другое). Но сегодня все было иначе. Он с трудом стоял на ногах, придерживаясь одной рукой за обитый железом стол, и сильно тряс головой, пытаясь прийти в себя. Только что ему пришлось сбегать в туалет, где его сильно вырвало. И, кажется, придется бежать туда снова.

Стоящий на другом конце стола сортировщик окликнул его:

– Эй, Роджер! Ты нас задерживаешь!

Роджер потер затылок и пробормотал что-то, непонятное даже ему самому. Он начал работать, больше медлить было нельзя – уже навалилось много рыбы. В обязанности сортировщика входило отделять самок искусственно разведенного атлантического лосося от самцов. Самцы скатывались по крутому скату навстречу быстрой и неминуемой смерти, в то время как самки в сезон метания икры содержали в себе нечто слишком ценное, чтобы отбросить его в месиво из внутренностей и костей, из которого делают чистую рыбную муку.

В этом состояла работа Роджера и еще нескольких десятков людей, стоящих, как и он, у разделочных столов. Сначала они хватали бьющуюся самку за хвост и ударом оглушали ее. Затем брали тушку обеими руками, развернув брюхом к соседу, а тот своим длинным, испачканным жиром ножом вскрывал ей живот и извлекал икру. (Часто нож срывался, так что работа Роджера была не завидной.) Быстрое вращательное движение – икра отправляется в одну сторону, а выпотрошенная тушка в другую, и сортировщик берется за следующую рыбину. Иногда рыба отчаянно сопротивлялась, что было крайне неприятным зрелищем для людей с воображением, и даже самый равнодушный человек начинал испытывать отвращение к такой работе. Роджер занимался ею уже четыре года.

– Давай, Роджер! – вновь прокричал его напарник.

Роджер тупо уставился на него. Он немного пришел в себя, подбодренный привычными звуками: хлопаньем, грохотом, ревом, доносящимися с рыбоперерабатывающего завода, который располагался на нижнем уровне, ближе к морю. Роджер открыл было рот, чтобы что-то сказать, и вдруг сорвался с места. Но не успел добежать до туалета – его вырвало тут же.

Час спустя мать Роджера удивилась, увидев, что ее сын уже вернулся домой.

– Что случилось?

Мальчик попытался объяснить, но выдавил из себя несколько бессвязных слов. Наконец он с трудом осилил фразу:

– Мне нехорошо.

Мать встревожилась. Роджер никогда не жаловался на здоровье. Правда, вид у него не слишком симпатичный, но это оттого, что поврежденная часть мозга вызвала сокращение мышц лица. В самом деле, он болел не больше недели за всю свою жизнь. С сомнением в голосе мать произнесла:

– Отец вернется примерно через час, но, может, мне лучше вызвать его? Как ты думаешь, Роджер?

Вопрос был риторическим. Она Давно поняла, что сын не способен думать. Мальчик пошатнулся и выпрямился, нахмурясь. У него нестерпимо болели шея и затылок, и он не мог размышлять над такими трудными вопросами. Ему очень хотелось лечь в постель и положить на подушку подарок сестры, чтобы можно было гладить его, засыпая. Это было его единственное любимое занятие. Так он и сказал матери.

Теперь она забеспокоилась не на шутку.

– Ты и вправду заболел. Я позову врача. Иди ложись.

– Нет, не надо. Они уже осмотрели меня.

Мальчик с трудом сглотнул слюну. У него начинался озноб.

– Мистер Гарни водил меня к этому диа… диа…