Ангарский Сокол - Дмитрий Хван

С сего года Ангария серьёзно готовилась к своему первому европейскому выходу: производство снаряжённых патронов было отшлифовано до предела, копились золотые монеты, ружья доводили до предельно возможного технического уровня из расчёта имеющихся мощностей и средств производства. Матусевич, казалось, вытащил из Микуличей и Кузьмина всю информацию, что возможно было вытащить, в преддверии весеннего визита ангарцев к енисейскому воеводе.

Царство Московское. Апрель 7145 (1637).

Поляки были повержены, однако Михаил Фёдорович был весьма недоволен тем обстоятельством, что армия польская не была разбита, а ушла в свои пределы. Единственным светлым пятном был разгром одного из ляшских отрядов безвестным прежде воеводой князем Никитой Вельским, который до оного дела ухитрился изничтожить ещё немало врагов.

«Мастер малого боя», – мимолётно подумал тогда самодержец, посадив, однако, Никиту Самойловича за службу воеводой в Себеже.

Стрелецкие полки вновь занимали Полоцк и Витебск, Оршу и Мстиславль, южная армия вошла в Северские земли и заняла Чернигов. Взбунтовались и Приднепровье, и казаки, тайно поддерживаемые Московией. Щедро полилась кровь польская по Киевскому и Волынскому воеводствам. И только с величайшим трудом подавив крестьянско-казацкие волнения да сквозь зубы расширив реестр казаков и дав послабления крестьянству на принятие унии, Польша замирила мятеж. А весной в Минске было заключено перемирие сроком на три года, причём за Москвой сохранялся и Чернигов. Королю же дорого обошёлся этот смоленский поход – Владислав рассорился с могущественными магнатами и поддерживающей их шляхтой. Сейм не принял условия мира с Московией и отказался выделять оговоренную сумму царю. Магнаты, используя свою силу, вынудили Владислава отказаться от трона в пользу Яна Казимира. Владислав решил уехать во Францию. Однако в Саксонии бывший король и его слуги были зарезаны какими-то разбойниками. Поговаривали, что это было дело рук магнатов Вишневецких. Новым королём Польско-Литовского государства стал сводный брат и кузен Владислава Ян Казимир, решительный человек, участвовавший в несчастливой Смоленской войне с Московией и в европейской религиозной бойне. В момент призвания его королём Польши он находился в рядах армии Габсбургов, сражаясь против французов. Весть о смещении и несчастной смерти его брата поначалу озлобило его, и он не желал короны, но, уступив увещевавшим его посланникам сейма, Ян Казимир поехал-таки в Польшу. Кстати, появлению на польском престоле крайне религиозного и ревностного католика, готового преследовать иноверцев и вести решительное наступление на своих православных подданных, весьма обрадовались в Риме. Как опытный военачальник, Ян Казимир начал с того, что окончательно замирился со Швецией, устроив встречу польских и шведских дипломатов. К вящему удовольствию шведского канцлера Акселя Оксеншерна, польский король отказался от всяческих претензий на шведскую корону. Размежевание же в Прибалтике планировалось сторонами немного позднее, завязшая в европейской войне Швеция нуждалась в спокойном тылу. Шведы постепенно выводили свои войска из польских пределов, оставляя за собой, однако, Ригу, захваченную ещё шестнадцать лет назад, и область окрест.

Глава 6

Царство Московское, Поморье, Архангельск.

Лето 7145 (1637).

Поморский коч, умело лавируя между островами и песчаными отмелями северодвинского устья, подошёл к знакомому архангелогородскому берегу, где близ него тесно стояли склады купцов. Один из них принадлежал Савватию Ложкину, у коего святицкие поморы, по обыкновению, меняли ворвань, клык моржа да китовый ус на парусину, пеньку и кое-какую железную утварь и оснастку для кочей. Но из-за того, что поморская община, по сути, уже несколько лет не занималась промыслом морского зверя, а запасы снаряжения совершенно истощились, беломорцам пришлось платить своему знакомому приказчику Матвею, который заведовал складом Ложкина, ангарскими извозными деньгами, золотыми червонцами, ибо пушная часть оплаты уже давно была пущена на закупку скота в вологодских весях. Приказчик зорко и дотошно проследил, чтобы мужички сложили на причале всё то, что было нужно поморам, и потом, повернувшись к поморам-бородачам, с улыбкой произнёс:

– Ну, давай, друже, показывайте, что за золотишко у вас имеется?

Ярко кивнул и деловито распутал под хмурыми взглядами товарищей тесёмки на кожаном кошеле, выудив оттуда две монетки, и неуверенно протянул их приказчику.

– Ладные монеты. Ладные, да невиданные доселе. Гишпанские али фряжские какие?

– Не…

– Гляди-ко! Буквицы словенские. Че…

– Червонец, Матвей. Червонец.

Приказчик монету на зуб, вопреки обыкновению, пробовать не стал. Хватило и прикосновения многоопытных пальцев да внимательного взгляда, чтобы понять – монеты добрые и полновесные, в аккурат под золотник[1] будут.

«Мужичьё лапотное», – усмехнулся Матвей.

Помор же подумал о том, что приказчик усмехается над монетой и не хочет её признавать. Бона, даже на зуб не спробовал!

«Оммануть хочет! Ужжа ты!»

– Цену деньге не знаешь, Яр?! – воскликнул вдруг приказчик.

– Ты почто смехом-то зовёшь? – хотел было обидеться Ярко.

– Много дал. Вторую монету забирай, а мне дай три новгородки да полушку – и то верно будет, – рассмеялся Матвей, протягивая помору один золотник.

– На-ко, сколь торгова наука вперьвой сложна! Лешшой! – Ярко озадаченно взлохматил вихры.

– То-то я и смотрю – ни Вигаря, ни Борзуна нет. Ярко, теперь ты ходить за товаром будешь?

Тот кивнул и дал команду товарищам нагружать коч.

Корабль Ярко отчаливал от складских причалов, а сам хозяин лежал на мешках, сваленных на корме, и улыбался, прикрыв глаза и подставив лицо ласковому солнцу. Думал Ярко о будущем, о жене Ладе, о детишках. Об общине, что изрядно разбогатела в последнее время, вона сколько одного скота пригнали с Вологодчины! Люди приходили новые в общину вступать, мужики работящие. А всего-то надо было – свезти три раза мангазейским, енисейским да ангарским путями людишек, зимушку перезимовать на дармовых харчах да по весне домой вертаться. И всё бы хорошо, кабы не Кийский архиерей, или как его там, а то уж зело жаден взгляд его до поморского добра.

Два дня спустя.

– А эта откель? – Ложкин выудил из недельной выручки ангарский червонец. – Фряжская работа?

– Нет, не фрягами делано. Вона, словенские буквицы. Червонец. Ангарск, – указал на буковки Матвей.

– Не ведал прежде о граде сём. Ангарск… – Купец пожал плечами. – Ну да то ничего, деньга ладная.

Ложкин собрал остальные монеты и монетки в аккуратные стопочки, губами шепча только ему известный счёт, затем долго сверялся с отчётами приказчиков да списками отпущенного товара со складов.

– Славно, Матвей. Кажный раз убеждаюсь – лучший ты у меня, – похвалил приказчика купец, не поднимая головы. – Много наторговал. С людьми так же ласков, наслышан о сём премного.

Матвей поклонился купцу, приложив ладонь к груди, и, увидев характерный жест, поспешил выйти из кабинета. Но в самих дверях был остановлен вопросом Ложкина:

– Матвей, а кто, ты говоришь, тебе её дал?

– Кого дал? – не понял приказчик.

– Да золотник тот, червонец.

– Так то поморы, – удивился Матвей.

– А откель они, недалече? Знаешь кого?

– Нет, первый раз видал. Они взяли товара да ушли вскорости, Савватий Петрович.

– Ну ладно, ступай, ступай, Матвей.

«Чего бы это поморам платить за товар не промыслом своим, а золотом? Неужто ограбили кого?»

Москва, Кремлёвские палаты.

Шесть месяцев спустя.

В начале следующего года указом царя из приказа Казанского дворца был выделен в отдельное учреждение приказ Сибирский. Управляемый судьями, он ведал всеми делами Сибири. Такими как военные, административные, дипломатические и конечно же разбором, оценкой и реализацией ясака, поступавшего из Сибири. Государь всея Руси Михаил Фёдорович интересовался делами приобретаемой окраины ровно настолько, насколько бесперебойно поступала необходимая для пополнения казны мягкая рухлядь. А казна постоянно требовала расходов на войну. Правда, ляхи уже дважды за последнее время платили дань Московии за свои неуёмные аппетиты на востоке, но всё же этого было недостаточно. Хотя для Михаила не будет откровением, если поляки сызнова спробуют Московское царство на прочность, а уж тогда-то жди, лях да литва, нелюбимого тобою московита у стен Вильны или Менска! Вот только со свеями надо договор учинить о сём.

– Да токмо бают, Оксеншерна, свейский регент, ужо с ляхами свой договор имеет. Так ли, Иван Тарасьевич? – Царь внимательно посмотрел на думного дьяка Грамотина, начальника Посольского приказа.