Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

ДЖОН ДРАЙДЕН

«Издревле род людской подвержен тленью.Послушен и монарх судьбы веленью»,—Так мыслил Флекно. Долго правил он,Взойдя, как Август, в юности на трон.Себе и прозой и стихами славуОн в царстве Глупости снискал по правуИ дожил до седин, из года в годПриумножая свой обширный род.Трудами утомлен, бразды правленьяОн вздумал передать без промедленья:«Из чад своих престол вручу тому,Кто объявил навек войну уму.Природа мне велит не первородствомРуководиться, но семейным сходством!Любезный Шедвелл — мой живой портрет,Болван закоренелый с юных лет.Другие чада к слабому раздумьюСклоняются, в ущерб их скудоумью.Но круглый дурень Шедвелл, кровь моя,Не то что остальные сыновья.Порой пробьется луч рассудка бледный,На медных лбах оставив проблеск бедный.Но Шедвеллу, в его сплошной ночи,Не угрожают разума лучи.Лаская глаз приятностью обличья,Он создан для бездумного величья,Как дуб державный, царственную сеньПростерший над поляной в летний день.О гений тождесловья, ты им крепок,А Шерли с Хейвудом — твой слабый слепок.Превыше их прославленный осел,—Тебе расчистить путь я в мир пришел.Я, норвичской дерюгой стан и плечиОдев, учил народ, под стать предтече!Настроив лютню, о величье делХуана Португальского я пел.Но это лишь прелюдия звучала,Вещая дня преславного начало.Ты веслами плескал, держа свой путь,И рассекал сребристой Темзы грудьПеред монаршей баркою, раздутыйСознаньем сей торжественной минуты.Случалось ли глупцов, тебе под стать,На одеялах Эпсома качать?А струны лютни трепетным аккордомТвоим перстам ответствовали гордым.Ты славословьем переполнен был.Казалось, новый Арион к нам плыл.Писк дискантов и рев басов твой ноготьИсторг, стремясь два берега растрогать.Дошел до Писсипг-Элли твой глагол,И эхом отозвался Астон-Холл.А челн, плывущий по реке с рапсодом,Так окружен был мелким рыбьим сбродом,Что утренним казался бутербродом.Стучал ты свитком в такт, как дирижер,Азартней, чем ногой — француз-танцор.Бессильны здесь балета корифеи,Бессильна и стопа твоей „Психеи“.Обильный стих твой смыслом был богат.В нем тождесловья упадал каскад.Завистник Сипглетон о славе пекся.Теперь от лютни и меча отрекся,Виллериуса роль играть зарекся».Сморкаясь, добрый старый сэр умолк.«Из мальчика, — решил он, — выйдет толк.Мы видим по его стихам и пьесам,Что быть ему помазанным балбесом».У стен, воздвигнутых Августой (страхЗамкнул ее, прекрасную, в стенах!),Видны руины. Помня день вчерашний,Когда они сторожевою башнейЗдесь высились, от них превратный рокОдно лишь имя «Барбикен» сберег.Из тех руин встают борделей стены —Приют бесстыдных сцен любви растленной,Пристанище разнузданных утех;Хозяйкам стража не чинит помех.Но есть рассадник возле мест отравных,Плодящий королев, героев славных.Смеяться и слезой туманить взорТам учится неопытный актер.Там юных шлюх звучит невинный хор.В сандальях Джонсон, Флетчер на котурнахТам не могли снискать оваций бурных.Лишь Симкииу доступен был сей храм,Сей памятник исчезнувшим умам.Двусмысленности по нутру предместью.Словесный бой там вел и Пентон с честью.Среди руин воздвигнуть сыну тронТщеславный Флекно возымел резон:Сам Деккер предрекал: на этой куче,—Рассудка бич и ненавистник жгучий,—Успешно воцарится князь могучий,Создаст «Психею», — тупости пример,—И не один Скупец и Лицемер,Но Реймондов семейство, Брюсов племяСойдут с его пера, лишь дайте время!Молва-императрица всем как естьУспела раззвонить благую весть.Узнав, что Шедвелл будет коронован,Из Банхилла и с Ватлипг-стрит, взволнован,Потек народ. Украсили отнюдьНе Персии ковры монарший путь,Но бренные тела поэтов павших,На пыльных полках книжной лавки спавшихИ жертвой груды «Проповедей» ставших.На Шерли с Хейвудом свалился груз —Творенья Шедвелла, любимца муз.Лейб-гвардию, — мошенников, лукавцев,Отъявленных лгунов-книгопродавцев,—Построил Херингмен, их капитан.Великий старец, думой обуян,Взошел на трон из собственных созданий,И, юный, одесную сел Асканий.Надежда Рима и державы столп,Он высился в виду несметных толп.Над ликом брови сумрачно нависли,Вокруг чела витала скудость мысли.Как Ганнибал клялся у алтаря,Враждою к Риму с юности горя,Так Шедвелл всенародно дал присягуДо гроба — Глупости служить, как благу,Престол, отцом завещанный, блюстиИ с Разумом весь век войну вести.Помазанье свершил святым елеемКороль, поскольку сам был иереем.Избраннику не шар с крестом златым,Но кружку с пивом, крепким и густым,Вложил он в руку левую, а в правойБыл скипетр — атрибут монаршей славы,«Страна Любви», владычества уставы,Чем припц руководился с юных лет,Когда «Психею» произвел на свет.Помазанника лоб венчали маки.Был в сем благословенье смысл троякий.На левом рукаве уселись в рядДвенадцать сов, — так люди говорят.Ведь ястребов двенадцати явленьеВещало Ромулу судьбы веленье.И, знаменье истолковав, народСлал восхищенья клики в небосвод.В тумане забытья властитель старшийЗатряс внезапно головой монаршей.Его объял пророческий восторг.Дар божества он из нутра исторг:«О небо, с твоего благословенья,Пускай мой сын вместит в свои владеньяИрландию с Барбадосом. Пусть онПревыше моего воздвигнет трон.Пускай пером своим, набрав разгон,Перемахнет „Страны Любви“ пределы».Король умолк. «Аминь!» — толпа гудела.Он продолжал: — «Твои долг — достичь вершипНевежества и наглости, мой сын!Работая с бесплодным рвеньем отчим,Успехам у других учись ты, впрочем!Хоть „Виртуоза“ ты писал пять лет,Ума в труде твоем ни грана нет.На сцене Джордж, являя блеск таланта,Злит Ловейта, дурачит Дориманта!Где Калли с Коквудом — там смех и шум:Их глупость создал драматурга ум.Твои ж глупцы, служа тебе защитой,Клянутся: — „Автор наш — дурак набитый!“Пусть каждый созданный тобой глупецНайдет в тебе достойный образец.Не копии, — твои родные дети! —Они грядущих досягнут столетий.Да будут умники твои, мой сын,Точь-в-точь как ты, притом один в один!Пусть не шпигует мыслью чужероднойСэр Седли прозы Эпсома голодной.Риторики срывая ложный цвет,Быть олухом — труда большого нет.Доверься лишь природе, — мой совет!Пиши — и красноречия цветочки,Как Формел, ты взлелеешь в каждой строчке.Он в „Посвященьях Северных“ помогНепрошеным пером украсить слог.Искать враждебной Джонсоновой славыХудых друзей отринь совет лукавый,—Чтоб зависть к дяде Оглеби зажглаТвой дух, и папы Флекно похвала.Ты — кровь моя! Ни родственные узыНас не связали с Джонсоном, ни музы.Ученость он клеймит ума тавром,На стих чужой обрушивает гром.Как принц Никандр, любовью неуемнойНадокучает он Психее томнойИ в прах напев ее разносит скромный.Дешевку продает за чистоган;Театр суля, готовит балаган.У Флетчера накрал он отовсюду!Так Этериджа ты в свою посудуСцедил, чтоб масло и вода теклиК тебе, а мысли чтоб на дно легли.Обычай твой — не повторяя дважды,Сплесть шутку новую для пьесы каждой.Лишь в юморе я вижу цель и суть.Мне предначертан скудоумья путь.Писания твои перекосилаВлекущая в том направленье сила.Равнять ты брюхо с брюхом не спеши:Твое — тимпан возвышенной души!Ты бочку бы в себя вместил с излишком,Хоть полбочонка не займешь умишком!В трагедии твой вялый стих смешон.Комедия твоя наводит сон.Хоть желчи преисполнен ты сугубой,Твоя сатира кажется беззубой.С пером твоим ирландским, говорят,Соприкоснувшись, умер злобный гад,Что в стих тебе вливал змеиный яд.Не ямбов едких славою заемнойПрельщайся ты, но анаграммой скромной.Брось пьесы! Вместо сих забав пустыхТы облюбуй край мирный. Акростих.Восставь алтарь, взмахни крылами снова,На тысячу ладов терзая слово.Своим талантам не давай пропасть!На музыку свой стих ты мог бы кластьИ распевать под звуки лютни всласть».Но люк открывшим Лонгвиллу и БрюсуСовет певца пришелся ие по вкусу.Его спихнули вниз, хоть бедный бардПытался кончить речь, войдя в азарт.Задул подземный вихрь, и седовласыйПевец расстался вмиг с дерюжной рясой.Что осенила плечи лоботряса.При этом награжден был сын роднойУма отцова порцией двойной.

Из благозвучий, высших благозвучийВселенной остов сотворен:Когда, на атомы разъят,Бессильно чахнул мир,Вдруг был из облаковГлас вещий, сильный и певучий:«Восстань из мертвецов!»И Музыку прияли тучи,Огонь и сушь, туман и хлад,И баловень-зефир.Из благозвучий, высших благозвучийВселенной остов сотворенИ Человек, венец созвучий;Во всем царит гармонии закон,И в мире всё суть ритм, аккорд и тон.

Какого чувства Музыка не знала?От раковины Иувала,Так поразившей вдруг его друзей,Что, не стыдясь нимало,Они молились ей,Звук для людей — всегда богов начало:Ведь не ракушка, словно жало,Сердца людские пронизала.Какого чувства Музыка не знала?

Звонкий возглас медных трубНас зовет на сечь;Пред глазами бой, и труп,И холодный меч.Громко, грозно прогремитЧуткий барабан:«Здесь предательство, обман;Пли, пли по врагу», — барабан велит.

Про горе, про обидуСердечных неудачРасскажет флейты плач;Отслужит лютня панихиду.

Пенье скрипок — драма:Жажда встречи, скорбь разлуки,Ревность и страданье в звуке;В вихре этой страстной мукиСкрыта дама.

Но в мире нет искусства,Нет голоса, нет чувства,Чтоб превзойти орган!Любовь он воспевает к богу,И мчит его пеанК горнему порогу.

Мог примирить лесных зверейИ древо снять с его корнейОрфей игрой на лире.Но вот Цецилия в своей стихире,К органу присовокупив вокал,Смутила ангела, которыйЗа небо землю посчитал!

Большой хор