Джеронимо! Книга первая. Война - Анатолий Логинов

— Скорее отдыхать отправят, — ответил охранник. — В Москву летим, на встречу с Дядюшкой Джо.

— Ничего себе! — удивился шофер, крутя руль и разворачивая машину поближе к стоящему на бетонированной площадке серебристому четырехмоторному «Дугласу»…

Том ждал, чем же закончится его столкновение с генералом. И удивлялся, что в госпитале об этом не говорили только совсем тяжелые пациенты, а сверху царило полное молчание. Но на следующий день Томпсона вызвали в канцелярию и вручили направление на госпитальное судно «Сан Клементе» и ему стало совсем не до больничных слухов.

Окрашенный в безупречно-белый цвет, с нарисованными на бортах огромными красными крестами, пароход стоял в гавани Агридженто. Само название городка что-то смутно напоминало Толику, но чем это место славилось в будущем, он так и не припомнил. Еще радовало сержанта то, что он уплывал подальше от разборок из-за инцидента в госпитале, к тому же так и не столкнувшись с местной мафией.

А в это время в Москве…

В знаменитом на весь мир кабинете Генри Эдгар Уоллес, вице-президент США, оказался весьма неожиданно для себя. Вообще, его назначение было неким компромиссом с либеральными кругами демократов и республиканцев, на которое пошел Рузвельт, чтобы получить дополнительные голоса из этого лагеря. Ну и для того, чтобы иметь в правительстве человека, способного дружески разговаривать с русскими коммунистами. Причем он великолепно понимал, что при столь знаменитом и энергичном президенте, его роль была чисто декоративной. Не зря в разгар наступлений на всех фронтах, президент отправил его в Советский Союз. И уж тем более, это должен был понимать хозяин кабинета, правитель одной шестой части суши. Поэтому Генри никогда и не рассчитывал на такую встречу.

— Здравствуйте, господин Уоллес, — поднявшись и сделав несколько шагов насвстречу, поздоровался через переводчика Сталин.

— Здраствуйте, товарисч Сталин, — поздоровался по-русски Уоллес. Сталин, пожимавший ему в этот момент руку, внешне воспринял это совершенно спокойно, только в желтоватого оттенка глазах полыхнуло что-то непонятное.

— Вы хорошо говорите по-русски, — заметил он. — У Рериха обучались?

— Да, у него, — подтвердил Генри, не удержавшись и слегка нахмурившись. На выборах сорокового года ему та дружба и переписка с Гуру (так Уоллес называл Рериха), едва не стали причиной политического скандала. Негласно удалось договорится, обменяв обещание не публиковать эти письма на неразглашение сведений об Уилки, кандидате от республиканцев, прелюбодействующим с писательницей Ириной Ван Дорен. Но эта угроза продолжала висеть над его политической карьерой как дамоклов меч, хотя Генри и предпочитал не вспоминать об этом.

Видимо уловив состояние американца, Сталин не стал углубляться в эту тему, а перевел разговор на проблемы снабжения фронта и ленд-лиз. Разговор шел весьма доброжелательный, Сталин улыбался, шутил, угощал Уоллеса кофе и коньяком. Последний Генри похвалил и сделал удивленное лицо, узнав, что этот коньяк производится в Грузии.

После разговора о текущих делах, Сталин, поднявшись, привычно прошелся вдоль стола и вдруг спросил вице-президента.

— Скажите, а как вы видите наши будущие, послевоенные отношения?

— Я, — слегка растерялся от неожиданности Генри, — думаю, что мы можем сохранить накопленный нашими странами дружеский потенциал, — после чего слегка замявшись, добавил. — Полагаю, что наше и ваше общество будет идти в сторону конвергенции, усваивая лучшие черты американского образа жизни, европейского социализма, в частности шведского вашего коммунизма.

— Вы думаете, что такое…, — Сталин подошел к столу и взяв в руки трубку, принялся ее методично набивать табаком, доставая из лежащей рядом пачки папиросы и ломая их. Уоллес с с интересом наблюдал за этим действом. — такой гибрид возможен? — набив трубку, продолжил Сталин. — Это же все равно, что скрестить ужа и ежа.

— Ужа и ежа, как я думаю, скрестить невозможно, — улыбнулся Генри, — а человеческое общество, по-моему, куда более гибко устроено, чем системы размножения разных видов животных.

— Интересная мысль, — жестом предложив собеседнику закуривать, Сталин разжег трубку и на несколько секунд окутался клубами дыма. — А не получится результат таким же, как от скрещения этих двух зверей?

— А что может получится…? — удивился Уоллес.

— Как шутят наши солдаты — полтора метра колючей проволоки, — улыбнулся Сталин в усы.

Дружный смех окончательно разрядил обстановку в кабинете и дискуссия о том, считать ли шведский эксперимент социализмом, или все-таки разновидностью обычного капитализма, прошла в самой дружественной манере. Сталин, лукаво улыбаясь в усы, пытался доказывать, что никакого социализма социал-демократы построить не могут, а являются всего лишь слугами капитала, пытающимися приглушить недовольство рабочего класса. В ответ Уоллес неожиданно припомнил высказывание Ленина, что социализм есть капиталистическая монополия, поставленная на службу всему народу. От неожиданности Иосиф Виссарионович даже не сразу нашел ответ. Генри с победоносным видом усмехнулся, глядя, как его собеседник в тщетной попытке «сохранить лицо» делает вид, что занят внезапно потухшей трубкой.

Беседа продлилась дольше запланированных полутора часов, но Поскребышев, наблюдая за Хозяином, сделал вывод, что это его нисколько не расстроило, скорее наоборот. И нисколько не удивился, когда через секретариат прошло указание в соответствующий отдел об оказании негласной политической поддержки недавнему собеседнику Сталина.

Том тем временем наслаждался неожиданным отдыхом, пусть и слегка подпорченным болью ран и необходимостью выполнять лечебные предписания. Судно, выйдя из порта, безостановочно прошло прямо до Гибралтара. Там, прямо на рейде, команда «Сан-Клементе» пополнила запас мазута. Короткими гудками попрощавшись с берегами Европы, пароход взял курс на Америку…

Атлантика была удивительно спокойной. Ни шторма, ни завалящего урагана. Воруг, куда ни кинешь взгляд, стелилась тронутая легкой рябью волн гладь океана, на поверхности которой играли солнечные зайчики. Вся картина дышала таким умиротворением, что не верилось, что где-то может быть по-другому. Атлантический океан словно решил отдохнуть от обычных буйств, предоставив эту возможность людям. Которые не преминули ей воспользоваться — недалеко от курса санитарного транспорта проходил очередной конвой, попавший в зубы «мальчиков Деница». Хмурый радист сообщил Тому по секрету, что из конвоя, идущего в Африку, уцелела едва половина.

Не верилось, что где-то совсем недалеко от них пароходы пытаются ускользнуть от мчащихся к ним стальных сигар, а те, кому не повезло, зарываются в такие же баззаботные волны, покрытые пятнами мазута и головами плавающих людей.

Толик, узнав о том, что пароход совершенно не собирается идти на помощь тонущим, сначала удивился. Узнав, что таким кораблям вообще запрещено приближаться к конвоям и даже останавливаться для того, чтобы подобрать потерпевших кораблекрушения, удивился еще больше. Как-то не увязывалась такая политика с привычным стереотипом «американцы всегда спасают своих».

Потом он прошелся по шлюпочной палубе и долго стоял, вдыхая и выдыхая отдающий солью воздух и пытаясь успокоиться. Изнутри медленно поднималось тошнотворное ощущение полного абсурда и понимания абсолютной чуждости этому миру. Всё, к чему он привык, здесь еще не существовало. Даже его родители еще не могли даже встретится, представляя из себя натуральных младенцев. Никого из родственников и друзей, даже тех с которыми он давно потерял связь здесь не было. А те, кто были никогда бы не признали в незнакомом американце своего родича. Хотелось взвыть или прыгнуть за борт, до того ему стало плохо. А ведь впереди еще два года войны, потом Холодная война… мир дважды окажется на грани ядерного апокалипсиса и только разрушение его родной страны на время отодвинет третью мировую. И все это ему придется пережить…

Пусть он и сделал попытку изменить будущее, но насколько удачную, ему останется неизвестным возможно до самой смерти. Но если раньше ему было не до всех этих переживаний, война и выживание просто не оставляли времени задуматься о чем то постороннем, то сейчас он был ничем не занят. Даже раны практически зажили и не напоминали о себе. Вот и появилось время на то, что обычно проходило мимо сознания, но видимо постепенно откладывалось где-то внутри.

Неизвестно, чем бы закончился этот приступ черной меланхолии, столь неожиданно навалившийся на попаданца, если бы не тот же радист, Майкл МакГрат. Непонятно как нашедший Тома на той же шлюпочной палубе Майкл сразу заметил, что с ним творится что-то неладное.

— Эй, Том, ты что? Баньши услышал? — с ходу начал тормошить застывшего с непонятным видом побледневшего приятеля радист (еще бы, вместе уже пару бутылок великолепного ирландского раздавили). — Может, тебе к врачу?