Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Название понравилось — и под ним мы пошли в бой.
Я, как и многие соратники, решил баллотироваться в депутаты.
Уровень амбиций зашкаливал, но претендентов много, не последнюю роль играли возможности поставить на службу общему делу те или иные ресурсы, каковых у меня почти не было. Кроме того, казалось очевидным, что российский парламент пока еще будет играть второстепенную роль при союзном парламенте (распад СССР тогда не рассматривался в качестве ближайшей перспективы, хотя тезис «отодвинете партию — распадется СССР» был очень популярен[48]). Но вот взять власть в Москве — столице СССР и РСФСР — задача важнейшая. Революции свершаются в столицах.
Итак, я согласился баллотироваться в Моссовет. Что касается конкретного избирательного округа, выбрал его по месту работы — в Калининском районе Москвы[49]. Руководство родного института мое выдвижение в депутаты не поддержало, но я на это и не рассчитывал. Однако не провести собрание по выдвижению кандидатов в депутаты они не могли: по партийной линии поступала соответствующая разнарядка, кого из вождей или нужных людей выдвигать в депутаты. Такое собрание прошло и у нас, и тут коллектив с изрядным удовольствием, в пику начальству, выдвинул и меня. К тому времени я стал довольно известной в демократических кругах фигурой и по тому же алгоритму получил поддержку ряда других организаций. Особенно запомнилась активная работа Владимира Ананича, который на собрании трудового коллектива своего мединститута «в контру» собственному директору выдвинул меня. Итог был приятен мне и неприятен директору.
Зарегистрировался кандидатом без проблем. Ходил по своему избирательному округу, агитировал. Упор делал на общих проблемах — как политических, так и городских. А городские проблемы с каждым днем становились все яснее: прилавки магазинов окончательно опустели. Помню, в Бибирево, в универсаме на Широкой улице, на продовольственных прилавках красовались только пластмассовые танки (чтобы уж совсем не были стерильно пустыми). Я тогда шутил: коммунисты добились наглядной реализации лозунга «Пушки вместо масла».
Так дни и летели: мы координировали работу кандидатов «Демократической России», организовывали многотысячные митинги и шествия и параллельно вели свои избирательные кампании.
А еще — дела домашние, да основная работа, за которую зарплату получал. В делах домашних я тогда, конечно, был помощником неважнецким. Дети неделями не видели отца. Я же находился в упоении битвы с коммунизмом, возможность победы над которым с каждой неделей казалась все более реальной.
В этой суматохе и представить не мог, какой удар готовит судьба.
Смерть Сахарова
15 декабря 1989 года. В ночи будит телефонный звонок. Лев Шемаев.
— Жень, это правда?
Голос такой, что отшучиваться сразу расхотелось.
— Ты о чем?
— Что Сахаров умер.
Сразу мысль — умер или убили? Уж очень выгодна была его смерть радикалам и среди коммунистов, и среди некоторых ельцинистов, ревновавших к Сахарову. Позднее узнал, что, как и следовало ожидать, такой вариант «органами» рассматривался, но не при Горбачёве[50].
Звоню Шабаду. Тот же вопрос:
— Это правда?
Толя чуть не рыдает.
— Правда. Сегодня ночью. В «рабочей» квартире. Вроде сам.
Андрей Дмитриевич накануне выступил на заседании МДГ с требованием объявить МДГ оппозицией и продолжить борьбу за отмену 6-й статьи Конституции СССР. Призвал к проведению предупредительной забастовки в поддержку этой позиции. В группе начались разброд и шатания. Однако Андрей Дмитриевич своим выступлением переломил эти настроения. Приехав домой, поужинал и уединился в своей «нижней» квартире на улице Чкалова, чтобы отдохнуть перед доработкой текста и подготовкой к выступлению на Съезде.
Обеспокоенная долгим отсутствием мужа, Елена Георгиевна пошла его проведать. Нашла уже остывающее тело.
При написании книги я просматривал в архиве номер газеты «Известия», вышедшей в день смерти Андрея Дмитриевича. Последнее упоминание Сахарова в стенограмме Второго Съезда народных депутатов СССР: «Сахаров А. Д. (Не слышно)».
Поразительно символична эта запись! «Не слышно» преследовало одного из лучших людей в истории нашей страны в последние 25 лет его жизни, когда он пошел поперек власти и народа и в итоге оказался прав!
Миновал первый шок. Что делать? Договорились, что поеду в Мосгорисполком — обсудить организацию похорон с властями города. Воля Елены Георгиевны — похоронить на Востряковском кладбище, на семейном участке.
В исполкоме Моссовета (правительство города) меня встретили сотрудники юридической службы Архипов и Лебедев. Оказалось, «наверху» все обсудили и решили. Панихида с коллегами в родном ФИАНе, потом — гражданская панихида во Дворце молодежи на Комсомольском проспекте. Похороны — на Востряковском кладбище.
Что ж, достойно. Возражений нет. Вот только… Стараясь выглядеть как можно будничней, говорю:
— Нужно еще согласовать маршрут траурного шествия.
Они аж подпрыгнули:
— Какое шествие?! Никакого шествия не будет!
— Шествие будет, — сказал я. — Так что давайте лучше все согласуем. Не будете же вы на глазах всего мира разгонять мирных людей, идущих за гробом.
— Молодой человек, да кто вы такой, что вы себе позволяете! Никакого шествия не будет.
— Шествие будет.
В комнату постепенно стали подтягиваться еще какие-то люди, в основном игравшие роль молчаливой массовки. На меня продолжали давить в духе: «Да вы кто, да мы вас… скажите спасибо: вон вам для панихиды какой дворец выделили…».
Понимая, что меня провоцируют, только и ждут какой-нибудь резкости, сижу и, как попугай, продолжаю бубнить: «Шествие будет, вы не станете разгонять». Думаю, продолжалось это минут тридцать.
Участники «молчаливой массовки» периодически выходили, видимо, чтобы проинформировать «кого следует». В ход пустили весомый аргумент: кто вы, дескать, такой, чтобы самовольно предъявлять ультиматумы? Что ж, логично. Договариваемся о перерыве. Еду в Московский дворец молодежи, где в полном составе во главе с Еленой Георгиевной Боннэр (как смогла она выдержать и это — бог весть) уже заседает наша самочинная группа по организации похорон. Доложил о ходе переговоров. К большому моему удивлению, точки зрения разделились. Оказывается, и здесь на наших давили, угрожая столпотворением, новой Ходынкой.
Разгорелся спор. Даже Елена Георгиевна не выдержала:
— Женя, ну может быть, действительно пойдем навстречу Михаилу Сергеевичу?
А меня заклинило. Нельзя, говорю, чтобы похороны Андрея Дмитриевича не стали массовым политическим действием. Его последний день рождения был отмечен митингом в Лужниках. И в последний путь надо проводить там же. На том и порешили.
Вернулся в Моссовет, готовый к новой схватке, но вдруг, как по мановению волшебной палочки, все благополучно окончилось. Нам согласовали проведение панихиды 16 декабря и до 12 часов 17 декабря. Потом — траурное шествие
