Обнаженный Бог: Финал - Питер Гамильтон

Мерфи выждал семьдесят минут, прежде чем приказал отключить камеру ноль-тау. На женщине, находящейся внутри, был изорванный и обгоревший лабораторный халат со штампом разведки флота на плече. Пошатываясь, она вышла оттуда, громко рыдая и придерживая кровоточащую рану у себя на животе. С помощью программы распознавания Мерфи идентифицировал ее как Тоши Ньюмор, одну из биофизиков из секции вооружения.

– Дьявольщина, – простонал Мерфи. – Доктор Гилмор! – вызвал он. Ответа не было. – Доктор?

Коммуникационные процессоры в аварийном лабораторном комплексе доложили, что они не могут распознать нейросеть доктора Гилмора.

Мерфи бросился в главный коридор и заорал на свой взвод, чтобы следовали за ним. Он кинулся в офис доктора Гилмора в сопровождении десяти человек.

* * *

Как только черная оболочка камеры ноль-тау захлопнулась за Жаклин Кутер, Пирс Гилмор вернулся в свою лабораторию. Он не протестовал против строгих приказов Хьюлетта, который запретил им покидать лабораторный комплекс. В действительности он это даже одобрял. Он находился в жутком шоке, когда Кутер сбежала, да еще на верхушке астероида, сотрясающегося и вибрирующего вследствие взрыва антиматерии. При данных обстоятельствах подобные предосторожности были и логичны, и разумны.

Офисная дверь захлопнулась за ним, частично заработало освещение. Нормы расходования энергии позволяли ему освещать только четыре потолочные панели, учитывая, что стоял холодный зимний вечер. Ни одно из голографических окон не действовало.

Гилмор подошел к кофеварке, которая все еще самодовольно булькала, и налил себе чашку. После недолгого сожаления он выключил кофеварку. Возможно, при эвакуации в новое помещение не окажется достаточно места, чтобы взять с собой кофеварку и его любимые китайские чашки. Если вообще найдется какое-то место для личных вещей. Когда требуется эвакуировать по три тысячи человек в неделю, количество багажа, которое разрешено брать с собой, сводится практически к нулю. Трубочка из солярия, проходящая под орхидеями, тоже была отключена. Несколько этих редких растений чистого генотипа готовы были расцвести, их мясистые почки почти лопнули. Теперь этого не произойдет. Не будет больше света и чистого воздуха, скоро наступит жара. Лаборатория безопасности находилась ближе к поверхности, чем большинство обитаемых секций астероида, они потеряют больше всех. Мебель, оборудование – все будет утрачено. Единственное, что останется, – это их файлы.

Пирс сидел за своим столом. В самом деле, ему ведь надо спланировать порядок действий, обеспечить готовность сохранения информации, когда они переедут в другое убежище. Он поставил чашку на кожаную поверхность, рядом с другой пустой чашкой. Но раньше той чашки там не было.

– Привет, доктор, – сказала Жаклин Кутер.

Гилмора передернуло, но он, по крайней мере, не подскочил на месте и не закричал. Она не получила удовлетворения, так как ей не удалось увидеть его замешательство, которое в их взаимной игре было выигрышем в очках. Его взгляд сосредоточился на пустой секции стены прямо у него над головой.

– Жаклин. Сердца у вас нет. Бедному лейтенанту Хьюлетту вовсе не нравится, чтобы его таким образом одурачивали.

– Можете прекратить вызывать помощь, доктор. Я вывела из строя процессоры в этой комнате. И вовсе не моей энергистической мощью; не было ни малейших затруднений в том, чтобы поднять по тревоге AI. Кейт Морли кое-что понимает в электронике, прослушала парочку теоретических курсов.

Пирс Гилмор попробовал процессорное устройство, вделанное в его рабочий стол. Оно ответило, что его связь с коммуникационной системой Трафальгара отключена.

Жаклин хмыкнула, обходя вокруг стола и появляясь в поле зрения Гилмора. В руке она держала процессор, его маленький экран ожил от графиков, которые отражали его сигналы.

– Не хотите ли еще что-нибудь попробовать? – легкомысленным тоном поинтересовалась она.

– AI заметит, что процессоры отключены. Даже если бы это не было вызвано помехами, сюда пришлют взвод морпехов, чтобы проверить.

– Правда, доктор? Масса систем была повреждена вибрацией. Меня, как известно, схватили и поместили в ноль-тау, а морпехи уже очистили весь этот этаж. Я думаю, это дает нам достаточно времени.

– Для чего?

– О боже мой. Это что же – неужели я наконец ощущаю страх у вас в мозгу, доктор? Первый раз за много лет он вас победил. Возможно, это даже намек на угрызения совести? Раскаяние в том, на что вы меня обрекли?

– Вы сами себя обрекли, Жаклин. Мы просили вас быть нашим союзником, вы отказались. И весьма резко, как я припоминаю.

– Я не виновата. Вы меня мучили.

– Кейт Морли. Майнард Кханна. Продолжить?

Она остановилась прямо напротив стола, воззрившись на Гилмора.

– Ах вон что. Две несправедливости составляют одну справедливость? Это и есть та вера, в которую я вас обратила, доктор? Страх действует на самые блестящие умы. Он приводит их к отчаянию. Он заставляет их испытывать жалость. Есть еще какое-нибудь оправдание, которое вы хотели бы предложить?

– Если бы я стоял перед судом, справедливым и честным, я предложил бы несколько оправданий. Нечего тратить такие аргументы на фанатичку.

– Как мелко – даже для вас.

– Присоединяйтесь к нам. Еще не поздно.

– Даже клише не меняются за пятьсот лет. Это многое говорит о роде человеческом, или вы так не думаете? Определенно это что-то такое, что мне нужно знать.

– Вы переходите к абстрактным концепциям. Ненависть к себе самому – общий признак больного рассудка.

– Если это я – нездоровая и ни к чему не способная, почему же в конечном счете неприятности у вас?

– Тогда перестаньте быть проблемой и помогите нам с решением.

– А мы вовсе не представляем собой проблемы. – Ее рука хлопнула по столу, заставив обе кофейные чашки подпрыгнуть. – Мы – народ. Если бы этот простой факт мог запечатлеться в вашем фашистском мозгу, тогда бы вы смогли посмотреть в ином направлении, в том, которое смогло бы положить конец нашим страданиям. Но это за пределами ваших возможностей. Чтобы думать в этом направлении, нужно быть гуманным. А после всех этих недель изучения я пришла к единственному определенному выводу – вы не гуманны. И никогда не сможете стать человечными.

– У вас нет ничего, никакой моральной основы, из которой можно расти. Латон и Гитлер были святыми по сравнению с вами.

– Вы воспринимаете свою ситуацию слишком уж лично. В конце концов, ясно, что вы едва ли сможете отступить от своей позиции. Для этого у вас смелости не хватит.

– Нет. – Она выпрямилась. – Но я могу совершить свой последний благородный поступок. И оградить флот Конфедерации от вашего так называемого таланта – это будет для меня достаточным достижением. Ничего личного, понимаете ли.