Улпан ее имя - Габит Мусрепов

Сам Мусреп за домашние дела принимался два раза в году – и тогда уж работал от восхода до заката, а закаты летом в их краю поздние. Он даже домой не ездил ночевать – десять дней весной и двадцать дней в конце лета. Асрепа он к сохе не подпускал в дни сева, и косу ему в руки не давал. Один управлялся – на два их двора. Для семьи брата он обычно сеял десятину пшеницы, а для себя десятину овса. Накашивал сена. Убирал хлеб, когда приходило время, и тяжелым зерном наливались колосья. Свой овес он убирал в зеленом виде, так он и шел в скирду, сено получалось не хуже пырея, который любят лошади.

На этом его заботы кончались. Асреп занимался обмолотом, возил мешки в сарай. А Мусреп – сразу в седло, и только кони и охотничьи собаки могли бы поведать, где его носило.

В доме не нашлось ни капли воды, а и нашлась бы – не на чем вскипятить, и уже в сумерках Мусреп отправился в дом к старшему брату. Он знал – стоит похвалить его жену, сказать – какая она щедрая, и Жаниша накормит его, напоит чаем с баурсаками. Она, конечно, давным-давно разгадала его неуклюжую лесть: ни в аулах керей-уаков, ни в аулах аргын-кипчаков, ему не доводилось пить такого чая, какой заваривает она… Но Жаниша каждый раз начинает хвалиться своим умением вести хозяйство и подкладывает ему кусок за куском.

У Асрепа в кухне он увидел девушку – девушка сидела у плиты, в которой плясал огонь, грелась и сушила у топки мокрую одежду. В тепле ее клонило ко сну, она не сразу услышала, что кто-то вошел, и Мусреп успел рассмотреть ее ноги. Ничего не скажешь! Круглые розовые пятки, упругие икры… Такие ножки, насколько он мог судить – редкость у казашек, которые полжизни проводят в седле.

Но долго любоваться не пришлось – девушка встрепенулась от скрипа двери, быстро подобрала ноги и отвернулась. Мусрепу было достаточно и того, что он видел, – миловидная, носик прямой, чуть вздернутый, в тепле она раскраснелась, и румянец покрывал смуглые щеки. Жаниша поднялась:

– Садись, мырза-джигит!.[49].

Чай они успели выпить. У дастархана, ближе к двери, сидела пожилая женщина, незнакомая: Очевидно, мать этой девушки, догадался Мусреп.

– У вас гости… – сказал он.

– Мы же не то, что ты, – кольнула его Жаниша. – Сорок, а не женится! Мы люди семейные, у нас часто гости.

– Ничего, – отмахнулся он. – У меня еще все впереди. Есть же у меня старший брат, сосватает кого-нибудь, не пропаду.

– Чьих только дочерей он не сватал! Но на тебя не угодишь!

– Потому что он не на девушку смотрит, а смотрит, кто у нее отец, – отшутился Мусреп. – А я же не отца в дом беру.

– Смотри, как важничает… – погрозил ему кулаком Асреп. – Больше я твоими делами не занимаюсь, ты сам…

Жаниша прервала их:

– Хватит тебе… – сказала она мужу. – А то наши гостьи подумают – вы еще подеретесь. Мырза-джигит, поставить для тебя чаю? И ужин почти готов. Может, ужина дождешься?

– Чай можно выпить и после ужина.

Пока Жаниша хлопотала возле плиты, братья разговаривали о своих делах. Асреп сложил в скирду не десять, как рассчитывали, а пятнадцать арб зеленого овса, и сена – тридцать арб, должно хватить на два года. Мусреп сомневался, что там за арба у Асрепа, не больше гнезда коршуна… Но, правда, в нынешнем году он потрудился на совесть, сена накосил много…

– Ах ты, щенок! – возмутился Асреп. – Ты называешь потрудился – торчал на лугу и махал косой! Попробовал бы возить сено, скирдовать… Будущим летом я тебе покажу, как взваливать все на мои плечи!

Такие разговоры у них случались каждую осень, и Жаниша, не обращая внимания, подала ужин. В глубоком блюде желтела пшенная каша, а поверх – посередине – ютилась небольшая горка мяса. Жаниша позвала и девушку, которая по-прежнему сидела на кухне у плиты. Но та не откликнулась и не пришла. Разве заставишь девушку – ей вот-вот замуж выходить – прийти к дастархану босиком. Жаниша в чашке отнесла ей ужин.

А мать девушки ела неторопливо, набирая в ложку немного пшена, и ни разу – не притронулась к мясу. Она соблюдала достоинство, будто и не голодна нисколько, а к дастархану села, только уступая просьбам хозяев.

Асреп проявлял о ней заботу:

– Е-е, женеше… Ты поглубже черпай ложкой. Этого добра – пшена – у нас сколько угодно. Ты не стесняйся. Нечего стесняться. Это мой брат, младший А моя баба избаловала его, он у себя и печку не топит, и еды у него нет…

Он успевал и поговорить, и поесть, и то и дело пододвигал к гостье кусочки мяса.

– А как твое имя? – спросил он.

– Науша…

– А как мужа зовут?

– Мужа звали Шакшак.

Асреп вспомнил старую в степи историю – про человека, которого звали так же и к которому судьба оказалась не милостивой.

– Ойбай-ау! – воскликнул он. – Рассказывали – после смерти знаменитого Шакшак-бия его бедные жены разошлись по всей земле. Может быть, ты одна из них?

– Какой там бий, боже мой!.. Он был аргын, из основного колена. А мой муж из караулов. Сапожник… А я – шила для аульных женщин, тем и кормилась. Но вот три года сравнялось, как он ушел от нас…

– Дальше можно и не рассказывать… Кто имеет родственников, сам догадается! Ешь… Ешь смелее, ты ни разу не поддела ложкой хоть бы кусочек мяса!

Женщина искренне сказала Асрепу:

– Да отблагодарит тебя бог за твою доброту. Я и мечтать не могла, что мы с дочерью будем сегодня вечером под крышей, в тепле. Я думала – заночуем в лесу, под боком у нашей верблюдицы. А не приведи господь – вдруг какой-нибудь голодный бродяга отобрал бы ее!..

– Ничего… Бог милостив! Завтра доберетесь до Кпитана, а там до Болатная рукой достанешь. Ешь досыта… И твоя дочка пусть не стесняется. Каша еще сытнее мяса. Бай, как говорится, дорожит своим скотом, а бедняк своим здоровьем. Ешьте…

На следующее утро Мусреп встал пораньше, сводил лошадей к водопою. Когда он возвращался с озера, то увидел – девушка вела верблюдицу в поводу мимо окон Асрепа, а мать сидела наверху… Видно, выбрались в дорогу сразу, чтобы засветло достичь Кпитана. Дождь не переставал. Заметив Мусрепа, девушка остановилась – по привычке, впитанной с молоком матери, не переходить дорогу мужчине. За ночь она выспалась, отдохнула. Красивая… Мусрепу захотелось, чтобы она взглянула на него, чтобы и потом обернулась, уходя…

– Счастливого пути… – обратился он к ней. – Хоть бы перестал этот дождь, не мочил бы вас всю дорогу!

Правый сапог у нее, просохший за ночь у огня, сейчас разинул пасть. Мусреп пожалел, что накануне пообещал Есенею ехать вместе с ним, мог бы остаться, чем-то помочь этим бездомным.

Он поставил лошадей в конюшню – Кулан-туяка и рыжего, пустил их к овсяной скирде и сразу вышел.

Белая верблюдица уходила дальше и дальше. Прозрачный занавес ливня размывал ее очертания. Девушка, наверное, набрала полные сапоги и идет сейчас с мокрыми ногами. И сверху заливает. Хуже нет – бесприютности… А она, если приглядеться, рослая, крепкая. Не хитро выглядеть красивой в нарядной одежде. А эта девушка, стоило ей немного отдохнуть, может нравиться и в нелепой мужской шапке, должно быть, отцовской… И в мужских штанах – туда две таких можно запрятать… Бедная… А могла бы стройной быть, как тополь. Что ее ждет в Кпитаие? В Болатнае, куда они собрались?

Асреп случайно увидел из окна, что Мусреп почему-то стоит под дождем, стоит и смотрит вслед ушедшим, которые были у них в эту ночь случайными гостьями.

– Катын, катын… Посмотри-ка на него, – подозвал он к окну Жанишу. – Кажется, твой мырза-джигит – готов! От горя, что они уходят, у него даже подбородок обвис. Позови-ка его!..

Жаниша приоткрыла дверь:

– Мырза-джигит! Что ты там мокнешь под дождем? Куда смотришь? Иди к нам, чай будем пить.

Мусреп бросил последний взгляд – завеса дождя почти совсем скрыла белую верблюдицу. В доме, только он сел, старший брат принялся над ним подтрунивать:

– Послушай… Ты столько шляешься по разным аулам. Неужели не мог присмотреть девушку, чтобы она поила тебя чаем, а не моя Жаниша?..

– А разве я девушку езжу искать?

– Воображаешь, она сама тебя разыщет? Или надеешься, бог тебе ее пришлет?

Мусреп поймал себя на том, что у него нет сейчас желания спорить с братом, отшучиваться…

– Кто же станет противиться, если сам бог побеспокоился?

– Да? А тогда скажи – тебе нравится девушка, которая ушла отсюда утром и увела свою верблюдицу?

– А тебе?

– Ну, хромает на одну ногу… Ну, на один глаз косая. А так – ничего девчонка.

– Ты прав.

Жаниша у самовара подумала – что-то Мусреп не похож на себя, отвечает кратко, не разводит долгих пререканий, как принято между братьями.

А Асреп был решителен:

– Прекрати болтать! – сказала он, хоть Мусреп и не болтал. – Среди девушек это – первая ханум! И ты возьмешь ее в жены!

– Как это – возьму?

– Об этом я позабочусь! Я!

– Как хочешь…

– Ах ты, щенок! – возмутился Асреп. – Смотри-ка, он еще и важничает, одолжение мне делает! Я это, что ли смотрел ей вслед, а подбородком чуть ли не в грудь упирался? Я?.. Будешь так шататься, попадется тебе какая-нибудь завалящая злоязыкая баба, и пропадешь ты. Но я не допущу этого!