Под знаком змеи.Клеопатра - Зигфрид Обермайер

Еще прежде, чем я осмелился высказать просьбу посмотреть могилу Александра, царица сама заговорила об этом:

— Хотя мои предки ввели обычай, по которому увидеть гробницу могут только лица знатного происхождения, но вы, мои друзья, для меня ближе всех царей в мире.

Саркофаг Александра был установлен в восьмиугольном, покрытом куполом помещении, по стенам которого были изображены двенадцать подвигов Геракла, причем по облику этот герой напоминал Александра Великого. Он покоился в хрустальном саркофаге, который, однако, был не особенно прозрачен. Сквозь легкую дымку можно было увидеть завернутое в пурпурную царскую мантию тело, лицо, закрытое покрывалом, золотые латы мерцали на груди, в центре их отчетливо было изображено солнце.

Стоит ли мне сказать здесь о том, что скрыла Клеопатра? Я чту историческую правду и хотел бы заметить, что всего за пятьдесят лет до того, как мы его увидели, этот саркофаг был из чистого золота. Птолемей XI Александр, постоянно нуждавшийся в деньгах, велел переплавить его и заменить хрустальным. Этот царь, кроме того, убил Беренику III, свою мачеху и соправительницу. Но народ так любил ее, что александрийцы вытащили его из дворца и убили. Царица, видимо, предпочла не рассказывать нам об этих бесславных событиях.

Глава 10

Александрийцы всегда принимали живое участие во всем, что касалось царского дома. О погребении было объявлено заранее. Торжественная процессия должна была проследовать из Брухейона к Семе, городу мертвых. По пути траурное шествие должно было отклониться на восток и пройти через несколько населенных кварталов.

Мумия покоилась в позолоченном и богато расписанном саркофаге, который несли двенадцать юных жрецов. За ними следовали живые изображения или символы египетских и александрийских богов. Несли статую в человеческий рост, изображавшую бородатого Сераписа с Цербером у ног, Исиду и Нефтиду представляли храмовые танцовщицы, а Гора, Анубиса и Птаха — переодетые жрецы. Улицы оглашались пронзительными криками плакальщиц, музыканты Серапей-она наигрывали ритуальные мелодии, а у ворот в Сему я вновь увидел мою Натаки, которая танцевала с таким отрешенным видом, что и на себя была не похожа.

Церемонию «Отверзания уст» производил верховный жрец храма Птаха из Мемфиса, который, как и прежде, считался первым жрецом в Дельте — хотя это и не нравилось Серапейону. Этот магический обряд сообщает мумии новую жизненную силу и состоит из множества отдельных действий. Я назову только самые важные из них: приносится очистительная жертва, мумию окуривают фимиамом и помазывают елеем, затем по саркофагу проводят пером и касаются лица теслом, — кроме того, забивают ягненка и благословляют саркофаг его правой передней ногой, что должно придать умершему новую телесную силу.

Вся церемония погребения продолжалась бесконечно долго, но все же к вечеру завершилась. Саркофаг опустили в гробницу под приветственные крики толпы:

— Да живет Осирис Птолемей!

— Да живет он в радости миллионы и миллионы лет!

— Да воскреснет он вновь, подобно Осирису!

— Да поплывет он по небу в солнечной ладье Ра!

Тут меня все же охватило сожаление, что этот молодой

человек умер так рано, и я от всего сердца пожелал ему обрести новую жизнь в новом, лучшем мире.

Потом внезапно возникла новая проблема, правда, не такая большая. Клеопатре все больше нравилась ее новая служанка. Она не только искусно обращалась с волосами, но была еще прилежной, умной и умела держать язык за зубами. Даже строгая Шармион подружилась с этой веселой малышкой и по-матерински опекала и учила ее.

В одном из доверительных разговоров Клеопатра сказала:

— Я хотела бы, чтобы Ирас всегда была рядом со мной — но не только потому, что я ее очень ценю, есть причина и поважней. Если она беременна от Птолемея, то я первой должна узнать об этом, чтобы принять соответствующие меры. Нельзя, чтобы стало известно, что она носит под сердцем ребенка моего брата, ребенка, которого не должно быть. Тогда вновь возродятся надежды сторонников Птолемея, а я хочу предотвратить это. Есть только две возможности: я велю убить девушку или объясню ей, что она не должна рожать этого ребенка, если хочет спасти свою жизнь. Так как я ее очень ценю, то склоняюсь ко второй возможности. Ты что-то хочешь сказать, Протарх?

— Только то, что я согласен с тобой, царица!

Теперь мы действовали вместе. Мне следовало найти

надежное средство, а царица должна была пока рассказать Ирас о том, что ей предстоит.

Я никогда раньше не сталкивался с подобными случаями и решил узнать об этом в мусейоне. Мне удалось разыскать среди врачей специалиста по женским болезням, но ведь о том, что меня интересует, нельзя было спрашивать открыто. Я вспомнил, как отец говорил мне, что любое средство, которое применяют для усиления схваток, если роды слишком медленные, может вызвать также преждевременные схватки и роды или смерть ребенка.

Я представился личным врачом царицы, в ответ на что мой собеседник осведомился, не являюсь ли я также преподавателем?

— Да, — ответил я, — но мои многочисленные обязанности при дворе не позволяют мне уделять преподаванию много времени.

Затем я скромно и с достоинством попросил совета.

— Знаете, конечно, личный врач царицы необязательно должен присутствовать при родах, но, если все же это случится, мне хотелось бы знать, что предпринять, если схватки будут недостаточно сильными.

Врач прочел мне какую-то длинную запутанную лекцию, процитировал целый ряд противоречивших друг другу авторов, но так и не сказал ничего существенного. Мне пришлось несколько раз возвращать его к интересующему меня вопросу, пока я наконец не узнал то, что хотел. Он назвал несколько средств, однако их было очень трудно получить и, кроме того, они были довольно опасны. Таким образом, осталось два испытанных и сравнительно безопасных средства: пророщенное отравленное зерно пшеницы, ржи и ячменя — для орального применения или впрыскивание, во влагалище масла можжевельника. Я подробно записал оба этих способа и приобрел оба средства тут же в мусейоне, где была лучшая лекарственная лавка во всей Александрии.

В Брухейоне мне сообщили, что Ирас уже ждет меня. Она, как и Шармион, жила в непосредственной близости от царицы, в одном из небольших покоев, предназначенных для ее ближайших слуг. Во взгляде ее больших черных глаз сквозили одновременно испуг и упрямство, а ее маленькое красивое, слегка полноватое тело тревожно вздрагивало. В волнении она села, потом встала, подошла к окну, затем к двери. Я попытался успокоить ее:

— Царица уже объяснила тебе, почему не должен родиться этот ребенок. Ты ведь ее личная служанка и привлекаешь столько же внимания, как и какое-нибудь государственное лицо. При дворе всем известно, что в последний месяц ты была любовницей умершего царя. Ты не можешь, как какая-нибудь рабыня на кухне, незаметно родить этого ребенка где-нибудь в уголке. О твоей беременности всем станет известно. Отпрыска Птолемея с нетерпением ждут сотни, если не тысячи противников нашей царицы, и не только в Александрии. Конечно, плохо, если это девочка, но гораздо хуже и опасней будет, если ты родишь мальчика, Птолемея Пятнадцатого. Но тут ведь ничего нельзя предсказать.

— Обо всем этом царица уже сказала мне, — прошипела она, — и сделала это гораздо лучше и деликатнее, чем ты, грубый чурбан. Я уже знаю, что должна избавиться от ребенка, так давай лучше поговорим о том, что предстоит для этого сделать.

Я дал ей три тщательно отмеренных дозы отравленного зерна, решив обойтись пока без масла можжевельника. Когда начались преждевременные схватки, очень болезненные, царица послала за опытной повитухой. Только на следующий день я узнал, что должна была родиться девочка.

Ирас, которая до этого смотрела на меня как на врага, теперь быстро изменила свое отношение ко мне и стала даже слегка кокетничать — думаю, тогда еще просто из желания подурачиться. Трудно представить себе большее различие, чем между ней и Шармион. Высокая, сероглазая, спокойная и молчаливая македонянка была полной противоположностью этой маленькой, пухленькой, живой, черноглазой сирийке, которая была очень разговорчивой, но никогда — и за это она до конца оставалась любимой служанкой Клеопатры, — никогда не выдавала тайн своей госпожи.

Итак, у нашей царицы появились условия для спокойного и долгого правления. Но предстояло уладить еще две проблемы: одну — внутреннюю и одну — внешнеполитическую. Последняя так и осталась неразрешенной до самой смерти Клеопатры, а первую оказалось довольно легко разрешить. Те, кто полагали, будто сторонники Птолемея XIV успокоятся после его смерти, сильно ошибались. Вскоре поползли слухи о том, что царица устранила своего брата, чтобы потом вступить в сговор с Римом и добыть трон для Цезариона. Те, кто распространял эти слухи, были не особенно осторожны, так что шпионам Клеопатры вскоре удалось выйти на трех самых важных из них. Они сразу же были схвачены за государственную измену и оскорбление ее величества. Конечно, было бы очень легко потихоньку убить их в тюрьме, но Клеопатра настаивала на открытом процессе.