Сердце крысы - Лариса Миронова

Тогда, падая в подземном переходе, я не сразу ощутил боль. Но уже потом, лежа в больнице после первого припадка, я вдруг всё отчетливо вспомнил.

… Я сижу в кинотеатре, потом, в середине второй серии, вдруг выхожу, иду в буфет, беру пару бутылок пива, которое вообще не пью! Потом буфетчица, с рыжей челкой до щеки, берет меня за руку и ласково улыбается…

Потом толпа повалила из зала, я прикололся к двум дебилам – покурить бы…

А! Вон тот, на скамейке, скукожился! Что? Жмешься? Я посмотрел ему в глаза – это был я.

23

Я, как и любой, претендующий на звание интеллигента индивид, считал своим долгом изучать историю. Хотя занятие это было весьма непростым – наши исторические трактаты скорее запутывали, нежели проясняли суть вопроса. К примеру, из них вы могли бы почерпнуть удивительные по своей глубине заблуждения типа: неандерталец зародился в Европе сто тысяч лет назад, а его первичная родина – Африка. И что его прямые предки – обезьяны, которые встали на ноги, по – тому что леса сгорели, и больше им незачем не по чему было лазать!

Продираясь с большим трудом сквозь дебри блудомыслия вновь испеченных академиков, я всё же сумел составить некое представление о ходе событий, научившись извлекать полезную информацию из самой же информации, какой она есть.

И вот первое открытие. Войны, уносившие столько людских жизней, напрямую способствовали увеличению поголовья крыс! Времена, когда люди невыносимо страдали, для крыс были золотым веком…

В средневековье не раз случалось, папа отлучал от власти королей и императоров, когда те восставали против папской власти. В шестнадцатом веке подобная судьба постигла и крыс. Один епископ даже наложил на них церковное покаяние…

Мы в наши дни склонны улыбаться такой нелепой форме борьбы с крысиным народом, но в действительности это означало только одно: люди применят то средство, которое кажется им в данный момент самым сильным.

Самое сильное влияние крысы имели, конечно же, на искусство. Руководствуясь тезисом: «Искусство – это всё то, что может сойти с рук!», они устроили, кажется, в Бельгии специальный крысиный театр.

Показ представления, которое всегда проходило на ура, заканчивался всеобщим хороводом вокруг чучела кошки, и это безотказно действовало на зрителей – овации не прекращались вплоть до следующего представления.

Среди многочисленных грехов, лежащих на совести крысиного народа, самый тяжелый – распространение всевозможной заразы, в том числе, политической.

Им даже приписывали такое свойство, как перенос бацилл неверия в силу действовавшего правительства!

Углубляться в список грехов, совершенных крысами, составленный предвзятым человечеством, это всё равно, что стоять над бездонной выгребной ямой.

Однако самое страшное, что приписывалось крысам, так это то, что их не сдерживают никакие препятствия при расширении своей диаспоры.

Они не предъявляли паспортов, когда сходили на берег в заокеанских городах, и запросто поселялись в них на правах коренных жителей. Крысы были повсюду.

Так вот на чем зиждется мировая ненависть к моим несчастным соплеменникам!

Пока я наедине с самим собой веду неспешную беседу, а Пасюк в прострации плетет и плетет кружева волшебных доисторических рассказок, дела в нашей стае идут так паршиво, что исправить положение уже не представляется возможным – даже чисто теоретически.

А когда я, стряхнув со своих вежд пыль веков, предпринимал очередную попытку растормошить и вернуть к жизни Пасюка, он, эта крысиная Шехерезада, ничтоже сумняшеся, заводил очередную длиннющую байку про наше светлое прошлое и – ни словечка не молвил о нашем непредсказуемом будущем…

Нет, иногда мне кажется, что лучшая смерть – это в зубах огромного терьера!

24

Самым выдающимся из моих последующих завоеваний на любовном поле битвы, мужчин за женщин и женщин – против всех, была Елена – циничная, приземленная женщина. Невежество её было чудовищным. Она не отличала Конго со столицей Киншас от Конго со столицей Браззавиль. И на усвовение этой простой информации ей понадобилось три дня. А вот за что взяли американского сенатора, лишив аж всех привилегий – по случаю вовлечения в занятия оральным сексом своей молоденькой и симпатичной секретарши, я ей не смог растолковать и за неделю.

В ней выдающимся было всё – от удивительно выпуклых форм (некоторые её параметры точно соответствовали мировым стандартам красоты – 90 на 60, здесь только надо уточнить, что 90 – это её талия, а 60 – объем бедра, точнее – ноги выше колена), до свойств характера. Она так ловко прибрала меня к рукам, страшно сказать! И это было для меня большое благо. Она не только сняла с меня обязанность ломать голову над целой кучей проблем и житейских вопросов, но и ещё весьма успешно развлекала меня, вконец заеденного рефлексией лорда!

Речь её почти целиком состояла из каких-то дурацких выпендрежек, что к ней, однако, весьма шло. Внешне она была похожа на Зинаиду Гиппиус, только тела у неё несомненно больше. Ася, уже подзабытая к тому времени моим больным «я», казалась мне, теперешнему и куда более здоровому, ангелом во плоти и с крылышками, по сравнению с ней, этой кошмарной рыжей ведьмой. Хотя она, как и всякая другая женщина, в глубине своей мелкой души, свято верила, что и она – самый, что ни есть, кондиционный ангел. Но если она и была в родстве с ангелом, то, скорее всего, с самим Авадонном, иудейским ангелом смерти.

Да, это была инфернальная сила в самом непрезентабельном варианте.

По-нашему, чертовка. К тому же, она была чертовски хороша. То есть, чертовка в квадрате.

Нормальный человек говорил: «Мне надо выйти на станции „Парк культуры“». Елена говорила: «Вытряхивайся поживей, приехали, не видишь что ли – „Крах культуры“! Она вообще любила переиначивать все названия – и улиц, и станций метро. Про „Парк культуры“ я уже рассказал.

„Ботаничесмкий сад“ у неё стал – „Плотонический зад“, „Кропоткинская“ – „Наркотинская“, „Арбатская“ – „Старобрятская“, „Беляево“ – „Гуляево“, „Библиотека имени Ленина“ – „Дискотека имени Леннона“, „Марьина роща“ – „Бред барина теща“, „Крестьянская застава“ – „Христианская забава“, „Китай-город“ – „Кидай в огород“, „Красные ворота“ у неё, конечно, превратились в „Квасные“. И если бы у нас в те времена ящик показывал сериалы, то, без всякого сомнения, она тут же переименовала бы любимое „мыло“ всех домохозяек Бразилии в „Сам ты Барбара!“…

И так во всем – словечка в простоте не скажет.

Она действительно была забавной и очень мне нравилась – за эту её поэтичную легкость отношения к сермяжной прозе нашей жизни, но замуж за меня выходить отказалась.

Однако она охотно продолжала со мной общаться на моей территории и даже кой-какое барахлишко своё ко мне притащила.

„Детей у нас не будет!“ – в самом решительном тоне сказала она после первого прецедента. – „Ну, почему так? Может, потом, после хорошей разминки и начнем размножаться, как кролики?“ – спросил я, правда, не очень в глубине души желая положительного ответа и для того, главным образом, чтобы, в такой удобный момент, пролить побольше дешевого бальзама на её женское тщеславие.

„Дети – это досадные издержки производства на фабрике любви“, – сказала Елена, на этот раз, похоже, не ерничая, – и я вздохнул с облегчением – ещё одной проблемой стало меньше.

Каково же было моё удивление, когда в один злосчастный день она вдруг заявила, что срочно уезжает, куда – не сказала, а через полгода позвонила и зарезала без ножа – родила ребенка, и это несчастное дитя усыновил её какой-то там приятель…

Ах ты, змейка зеленая! – думал я по ночам, когда почему-то вдруг не спалось. – Я тебя без устали на груди пригреваю, а ты, мерзавь такая крашеная, в самую селезенку жалишь?»

Но сколько я ни распалялся злобой и обидой, кроме презрения к себе у меня ничего не выковывалось. Олух я царя небесного! Именно в этом – голая правда. Замуж она не собирается! Слушай, дубрава, как роща шумит…

Больше мерзавить её мне хотелось, однако в такие чахоточные ночи я думал о том, что вот с таким вот глухим сердцем и толстенькой душонкой вряд ли вообще когда-нибудь удастся привязать к себе женщину надолго, навсегда…

Тепла, что может заглушить страх одиночества и неудач, отныне не удастся заглушить, – но ты всё же не плачь…

(Конечно, рифма «неудач» и «плачь» достойна разве что поэта Незнайки из Солнечного города, но я продолжал!)

…И пусть в тебе живет унылое бесстрастье… пусть холод пустоты безвыходно глубок… и что-то будет суррогатом счастья…

(Мне это всё очень не нравилось, но раз это меня успокаивало – как наркотик, я вынужден был смиряться!

И я продолжал.)

… И возникающий в финале, такой тяжелый и прощальный, светло-зеленый взгляд печали…

(Конечно, ни один начинающий поэт, не говоря уже о маститых бумагомарателях, не поставит рядом «в» и «ф», не говоря уже о рифме на «ле» и «ли», но я продолжал…)