Когда плачет скрипка. Часть 1 - Виктор Дан

Спустя несколько секунд он был уже на верхнем балконе. На его счастье балконная дверь оказалась открытой. В комнате за обеденным столом он увидел серьезно перепуганное полураздетое по случаю жаркого дня семейство: муж, усатый толстяк, жена и сын, лет двенадцати.

Муж механически продолжал жевать.

– Мальчик, покажи выходную дверь! – и, спохватившись, добавил. – Не волнуйтесь, я из милиции. Извините за беспокойство!

Сын было дернулся, но мать остановила и пошла открывать сама. Михаил последовал за ее пышными ягодицами в купальнике и вышел на лестничную площадку совсем без слов.

На цыпочках поднялся еще на два этажа и вызвал лифт.

Во дворе он обернулся, бросив взгляд на окна Марковой. Все было тихо. Прошел мимо черной «Волги» и запомнил ее номер. По номеру понял – машина милицейская.

Когда он добрался городским транспортом до общежития, его уже ждала у подъезда знакомая машина и в вестибюле знакомая троица, которую теперь мог разглядеть с близкого расстояния.

Они были в штатском, но один представился:

– Капитан Бойко! Вы практикант Гречка?

– Да.

– Прошу следовать за мной.

– У Вас есть ордер на арест?

– Нет.

– Тогда на каком основании?

– Вас приглашают просто на беседу, – пришел на помощь второй, самый молодой. «Третий, наверное, водитель», – решил Михаил.

– Кто?

– Там узнаете.

– Позвольте Ваше удостоверение! – обратился к капитану Михаил.

Тот с некоторым колебанием протянул Михаилу в развернутом виде, не передавая в руки, удостоверение. Михаил быстро записал номер и фамилию в записную книжку.

– Я должен подняться на пять минут в комнату переодеться.

– Мы пойдем с Вами!

– Зачем? Я не собираюсь убегать. Я могу просто не поехать. Пусть тот, кто хочет со мной беседовать, приезжает сюда или завтра на работу, в Управление.

Троица переглянулась молча.

– Хорошо, – сказал капитан. – Только пять минут!

Михаил надеялся застать Анатолия, но того не было. Он быстро написал две записки почти одинакового содержания: "Меня забрал капитан Бойко на беседу с кем-то, Прошу сообщить об этом в девять утра Манюне” и номер телефона Манюни.

Одну записку он оставил для Анатолия, другую передал вахтерше в вестибюле общежития.

Его отвезли куда-то на окраину в отделение милиции и оставили ждать в комнате дежурного.

Как только сопровождающие удалились, дежурный, разбитной молодой парень, попросил Михаила перейти в другое место, повел по коридору и почти втолкнул в комнату, которая оказалась камерой с умывальником, унитазом и двухъярусными нарами справа и слева от зарешеченного окна.

Дверь сзади захлопнулась. Михаил понял, что он в мышеловке. Он не стал стучать и возмущаться. Возможно, его просто запугивают. Подержат до утра и утром извинятся за недоразумение.

Он сел на привинченный к полу табурет у небольшого столика, очевидно, для приема пищи, почти у двери и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. Камера открылась. Вошел молоденький солдатик в форме внутренних войск, за ним виднелись головы других. Руки солдатик держал за спиной, он был без ремня. Михаил сразу сообразил, что к чему.

Он быстро прошел между нарами и стал спиной к окну. Теперь к нему пройти можно было только по одному. Его мощная фигура сразу остановила первого солдатика и того оттеснили в сторону.

Вперед вышел более рослый светловолосый парень с нахальной физиономией. Всего их было четверо. На руках намотаны ремни.

Михаил заговорил первым:

– Ребята! Я следователь МВД, и вы делаете большую глупость. Я здесь незаконно, меня пригласили для беседы с каким-то начальником и обманом заперли в камере.

– Давай, выходи! Побеседуем! – сказал нахальный, переминаясь от нетерпения.

– Пусть говорит! – робко вставил первый солдатик.

– Я служил в Афгане в ВДВ и меня учили убивать одним ударом. Гарантирую, половина из вас станет трупами, а другая – инвалидами…

На несколько секунд установилась тяжелая тишина, потом нахальный продолжил свое:

– Да он травит, чтобы запугать!

Михаил сдернул матрац с нижних нар на пол и ударом ноги разнес доску-тридцатку на две половинки. Этот маневр нужен был ему не столько для демонстрации силы удара, сколько для того, чтобы еще больше затруднить движение нападавшим.

– Вы как хотите, а я ухожу! – солдатик пробирался к выходу.

– Ребята! Прошу вас уйти! Я ведь сообщил, где нахожусь. Завтра утром здесь будет половина ГорУВД!

За первым солдатиком потянулся второй, затем третий. Нахальный ушел последним, играя желваками, что должно, наверное, означать угрозу, дескать, разговор еще не окончен и последнее слово за ним.

Михаил даже пожалел, что вышло так хорошо и ему не пришлось что-нибудь сломать нахальному. Хотя бы ключицу. Он умел это делать молниеносным движением.

Михаил вытащил куски разбитой доски и припрятал так, чтобы ими можно было воспользоваться в случае чего. Матрац бросил на нары и сел на прежнее место.

Прошло больше часа. Дверь опять загремела, и в камеру вошли двое молодых парней. Дверь закрылась.

Один из них высокий, массивного телосложения и уже с животом, сразу направился к унитазу и стал мочиться. Другой, длинноволосый, среднего роста, переминался в ожидании очереди.

Первый мочился долго, потом крякнул довольно, прошел, застегивая брюки, между нарами и сел на нижние нары у окна. Помочился второй и, не смывая, отошел. Он застегивал ширинку и нахально смотрел на Михаила. Застегнул, картинно повертел носом:

– Слышу запах мента!

– А я слышу вонь ментовской суки! Смой унитаз после себя для начала!

– Ах ты, падла! Ты еще вякаешь! – он перешел почти на визг, взбадривая себя.

– Смой! Смой! – вмешался здоровяк.

Недоумевая, длинноволосый дернул ручку сливного бачка, и почти сразу с воплем бросился на Михаила, пытаясь ударить в лицо ногой.

Михаил был готов к нападению, блокировал удар и резким вращением захваченной ноги повалил нападавшего на пол лицом вниз. Еще через секунду нога была захвачена для болевого приема и Михаил слегка нажал.

Длинноволосый завопил от боли. Вопли перемежались с ругательствами.

Михаил обратился к толстяку:

– Скажи ему, чтобы замолчал, а то сломаю ему ногу.

– Отпусти! Он больше не будет, – потом добавил, обращаясь к длинноволосому, когда тот поднялся с пола. – Садись на нары и молчи! Дай поговорить с человеком. – И уже обращаясь к Михаилу. – Призыв какого года?

– Восемьдесят четвертого.

– А я и он – восемьдесят седьмого. Он водила. Познакомились, когда однажды выручали колонну наших машин. Узнали, что земляки, обменялись адресами. Теперь вот вышиваем вместе… Тебя узнал по парашюту. Чувствуется школа «прапора» Моргуна. Помнишь стишок, который передавался от призыва к призыву: «Моргун и глазом не моргнет, как в дугу тебя согнет!»

– Конечно, помню! Может быть, благодаря ему я и выжил в той мясорубке.

Михаил посмотрел на запястье своей правой руки, где была маленькая татуировка десантного парашюта, эмблема их учебки. При всем своем отвращении к татуировкам и, тем более, к той войне, этой татуировкой Михаил в душе гордился как знаком солдатского братства.

– Будем знакомы! Женя, – толстяк протянул руку с такой же татуировкой. – Василий, – он кивнул на нары.

– Михаил.

– Как ты сюда попал?

– Есть такая дрянь – прокурор города. Он в свое время сфабриковал дело. Слышал об убийстве скрипачки четыре года назад? – Женя согласно кивнул, и Михаил продолжил. – Посадил невиновного парня и прослыл героем. Теперь мешает раскрутить это дело. Самое смешное и подлое, что он мстит мне, беззащитной, как он считает, пешке. Я всего-навсего студент-практикант. Следствие ведет начальник отдела Манюня. Слышал?

Женя опять кивнул.

– Теперь понятно. Нас загребли в кафе. Пристали к нам два солдата ВВ, и я собрался было дать им в зубы. Вдруг врывается сразу целая ватага и с ними мент. Он когда-то уже брал меня за драку. Тогда я доказал, что прав. Сейчас, говорит, тебе не отвертеться. Если хотите уйти без протокола, то отделайте хорошенько мента, который проштрафился и сидит у нас.

– Как раз после этого вас бы и посадили. Он бы сказал, что это сугубо ваша инициатива.

– Вася слабонервный. Боится милиции. Не хочет испортить себе биографию, мечтает работать за границей. Ты его прости.

Вася уже похрапывал.

– Пора на боковую! – Женя откровенно зевал и потягивался. – Пиво расслабляет…

До утра ничего не произошло. Однако Михаил спал плохо. Он был перевозбужден. Воспоминания нахлынули чередой.

Глава 8 Ночь воспоминаний

Через несколько дней Михаилу предстояла поездка на могилы родителей, и ему все чаще вспоминался тот трагический май. Отец любил майские праздники, не упускал случая побывать в райцентре на демонстрации. Колхоз и школа обязаны были всегда направлять своих представителей в колонну демонстрантов. В тот год они отправились всей семьей.