Счастливец. Друг человечества - Уильям Локк

— Ну как? — спросила она с едва уловимым отблеском насмешки в глазах, потому что знала, откуда он идет.

— Как-нибудь на днях я захвачу его с собой и научу стрелять, — ответил полковник.

10

Настала охота, и Поль, который уже мог выходить из своей комнаты, сидеть на солнышке и бродить по газонам, хотя ему еще было предписано рано ложиться спать, блуждал среди странных представителей и представительниц аристократической касты как в блаженном сне. Многое из их разговоров о спорте и личных делах было ему непонятно. Оказывается, каждый мужчина убил что-то где-то и каждая дама знала всех и все интимные секреты. Поэтому когда разговор становился общим, Поль, который ничего не убил и никого не знал, слушал в молчаливом удивлении. Но и состояние постоянного удивления было блаженством.

Все было так ново, так пленительно. Ибо разве не был этот мир аристократов — здесь были лорды, леди и выдающиеся личности, имена которых он читал в газетах — его мир, для которого он был рожден? И они не всегда говорили о вещах, которых он не понимал. Они принимали его в своем кругу любезно и вежливо. Никто не спрашивал, откуда он пришел и куда собирается идти. Как гость Уинвудов, он был для них человеком их круга.

Конечно, если бы Поль чувствовал себя достойным соперником того знаменитого актера, фотография которого, выставленная в лондонской витрине, побудила его к сценической деятельности, он не стал бы скрывать своей профессии. Но между кумиром лондонской сцены и безвестным членом провинциальной труппы лежала пропасть. Одну бесценную вещь он во всяком случае вынес из театрального мира: фрачную пару, составлявшую часть его сценического гардероба. Были и другие вещи, которым он не придавал достаточного значения: свободные манеры, победа над скрипучим ланкастерским диалектом и умение владеть своими ногами и руками.

Однажды он испытал большое потрясение. Гости собрались в гостиной, когда вошла леди, навсегда памятная ему великая леди, маркиза Чедлей, которая говорила с ним и улыбалась ему на фабрике в Блэдстоне. Страх холодными тисками сжал его сердце. Он готов был, сославшись на слабость, скрыться в безопасный мрак своей комнаты. Но было слишком поздно. Уже составилась компания для обеда, и ему пришлось предложить руку своей соседке. Обед был для него пыткой.

Он не знал, о чем говорить со своими соседями. Не осмеливался взглянуть через стол, где, на виду у всех, сидела леди Чедлей. Каждую минуту он ждал — смешной страх нечистой совести, — что к нему подойдет полковник Уинвуд, хлопнет его по плечу и попросит убраться вон. Но ничего подобного не случилось. Потом, в гостиной, судьба толкнула его в угол, где сидела маркиза, и он почувствовал ее устремленный на него взор. Он поспешно отвернулся и вступил в беседу со стоявшим рядом молодым военным. И тут же услышал голос мисс Уинвуд:

— Мистер Савелли, я хотела бы представить вас леди Чедлей!

Страх еще сильнее охватил Поля. Как мог бы он объяснить, что по праву занимает место в этой гостиной? Однако он овладел собой, решив мужественно встретить опасность. Леди Чедлей милостиво улыбнулась ему — он хорошо помнил ее улыбку! — и предложила сесть рядом с ней. Она была стройная брюнетка лет сорока, которая, и это чувствовалось, могла иметь вид величественный и неприступно-холодный. В волосах ее сверкали бриллианты и большая бриллиантовая брошь блестела на черном бархате платья.

— Мисс Уинвуд рассказала мне, какую тяжелую болезнь вы перенесли, мистер Савелли, — приветливо заговорила она. — Когда я слышу, что кто-нибудь болел воспалением легких, я всегда испытываю желание выразить свое сочувствие.

— Это очень любезно с вашей стороны, леди Чедлей! — сказал Поль.

— Товарищеское чувство! Я сама чуть было не умерла от пневмонии. Надеюсь, что вы скоро вполне оправитесь.

— Я чувствую, что мои силы прибывают с каждым днем. Это особенная, новая радость.

— Не правда ли?

Они беседовали о радости выздоровления. Потом вернулись к болезни.

— Вы счастливее меня, — заметила леди. — Вы заболели в комфортабельном английском доме. А я… я — в холодном каменном палаццо во Флоренции зимой. У! Забуду ли я это когда-нибудь? Мне не хотелось бы плохо говорить об Италии с итальянцем.

— Я итальянец только по происхождению, — воскликнул Поль, впервые за весь вечер смеясь непринужденным смехом. Он смеялся, может быть, несколько громче, чем нужно, потому что впервые ему стало ясно, что он нисколько не напоминал ей маленького грязного мальчика в Блэдстоне, и холодный страх уступил место теплой волне возбуждения. — Вы можете дурно отзываться об Италии или всякой другой стране, кроме Англии, сколько вам будет угодно.

— Почему же нельзя мне дурно отзываться об Англии?

— Потому что это благороднейшая страна в мире, — ответил Поль и, видя одобрение в ее глазах, уступил внезапному порыву. — О, если бы только можно было сделать для нее что-нибудь великое!

— Что же вы хотели бы сделать?

— Что-нибудь! Петь для нее. Работать для нее. Умереть за нее. Невыносимо больше сидеть вот так и ничего не делать. Если бы можно было опять работать и работать, — прибавил он менее лирично, но все с тем же энтузиазмом. — Сейчас мне ясно, что в Великобритании так возросло сепаративное национальное чувство составляющих ее отдельных народностей, что скоро она, кажется, станет только чисто географическим понятием. Я не уверен, будет ли страна всегда хорошо ощущать биение великого сердца метрополии. И не знаю, пробудится ли Англия снова.

— Да, вы правы, — согласилась леди Чедлей. — А вы хотели бы стать тем, кто ее пробудит?

— Трудно сказать! Это — мечта! Но если бы Англия снова могла пробудиться — как было бы удивительно и прекрасно!

— На мой взгляд, нет мечты, более достойной осуществления.

— Вы верите в нее? — спросил Поль. — Я думаю…

Полковник Уинвуд, радушно переходивший от одной группы гостей к другой в большой гостиной, где уже было расставлено несколько столов для бриджа, незаметно приблизился. Леди Чедлей, смеясь, прогнала его взглядом. Любопытные мнения Поля, как и вообще резко выражаемые настроения современной молодежи, интересовали и забавляли ее.

— Так вы не хотели бы пробудить Англию?

— Я мечтал о стольких вещах, — отвечал Поль, боясь выдать себя. Ибо, говоря правду, это новое стремление зародилось в нем всего несколько минут тому назад. Но оно вошло в жизнь, как Афина-Паллада, уже вооруженное с ног до головы.

— И все эти мечты сбылись?

Его большие глаза смеялись, и кудрявая голова греческого бога слегка наклонилась.

— Те, которые достойны называться мечтами.

Позднее, когда надо было уходить спать и он желал доброй ночи мисс Уинвуд, она сказала:

— Вы — счастливый молодой человек, Поль.

— Не знаю, но… — Он смотрел на нее, улыбаясь вопросительно.

— Леди Чедлей — самая влиятельная женщина в Англии, благосклонность которой может быть особенно полезна молодому человеку.

Поль лег спать взволнованный. Великая леди, признавшая божественный огонь в мальчике на фабрике, вновь признала его во взрослом мужчине. Она почти прямо сказала, что было бы прекрасно, если бы он стал тем, кто пробудит Англию. Пробудить Англию! Этот лозунг звучал в его мыслях, пока он не заснул.

Вскоре наступило время, когда тот, кто должен был пробудить Англию, пробудился с сознанием, что придется отправиться в спящую страну с одной гинеей в кармане. Будущее не пугало Поля, вполне уверенного, что его мечты сбудутся. Но он был очень озабочен, более озабочен, чем раньше, ибо следовало покинуть Дрэнскорт с сохранением престижа, подобающего человеку, которому предстоит пробудить страну. Однако эту последнюю сцену нельзя было разыграть на гинею. Тут необходимы были и крупные чаевые слугам, и первый класс железной дороги. Будучи в Лондоне, он мог бы заложить кое-что, и одна знакомая квартирная хозяйка в Блумбсбери предоставила бы ему кредит на две или три недели. Но он должен был с блеском отбыть в Лондон, так, чтобы он мог, когда колесо Фортуны снова позволит ему посетить удивительных аристократических друзей, вернуться к ним незапятнанным. Но эта жалкая гинея!

Поль искал выхода. Оставались часы с цепочкой, которые представлялись ему символом его высокого звания. Он мог бы заложить их за десять фунтов, хотя это было все равно, что заложить кровь сердца, — но где? Не в Морбэри, во всяком случае, если даже допустить предположение, что там есть закладчик. Ближайший большой город, где он мог бы с уверенностью найти ссудную кассу, отстоял на расстоянии часа езды по железной дороге.

И вот в день, предшествующий тому, на который он назначил, несмотря на гостеприимные протесты полковника и мисс Уинвуд, свой отъезд, Поль под предлогом частных дел отлучился и вернулся с более тяжелым карманом и с более тяжелым сердцем. Бедный мальчик так гордился золотым украшением своего жилета. Он имел привычку любовно перебирать цепочку пальцами. Теперь ее не было. Он казался себе голым, опозоренным. Оставался только его агатовый талисман. Поль вернулся как раз к чаю в жакете, застегнутом на все пуговицы. Но вечером ему пришлось появиться во фраке.