Посланник - Иван Владимирович Булавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сказал бы, что ты заливаешь, — Петрович подозрительно прищурился на меня, — но специалистов по паукам у нас нет, тварь редкая, а потому будем считать, что всё так и было.
— Так можно сходить туда и посмотреть, — предложил я. — Возможно, трупы до сих пор там лежат.
— Обязательно сходим, — кивнул Петрович. — Только сперва поймём, как ты оттуда вышел. Территория завода закрыта паутиной, жгучей плесенью, а ещё ядовитыми растениями. Ни туда, ни оттуда хода нет. Через подземный коридор можно, да там ещё с писаными неясно.
Когда оделся, почувствовал себя ещё лучше, а заодно ощутил зверский голод. Тело стало сильнее, а мускулы требовали работы. Но сперва поесть. Я отправился в сторону столовой, там сегодня сидела миловидная худощавая девушка с короткой стрижкой. Волосы русые, глаза зелёные, на лице грусть. При этом совсем молодая, если она тут с самого начала, то ей тогда было… лет четырнадцать.
— Что есть будете? — спросила она.
— Да… что дадите. А большой выбор?
— Борщ, гречка, могу просто бутербродов с тушёнкой сделать, тоже вкусно. И чай сладкий, — она откинула с глаз чёлку и посмотрела мне в глаза. — Вы недавно здесь?
— Да дня четыре всего, а что, так заметно?
— Конечно, я тут всех знаю, а вас раньше не видела. Вы странный. Как занесло сюда?
— Водителем был, — я решил отделаться полуправдой. — В столовой злоумышленники напоили отравой, а очнулся уже здесь.
— Понятно, — она не стала вдаваться в подробности. — Садитесь, сейчас гречка с подливой будет. Меня Марина зовут, я из санатория.
— Дмитрий. Я в местных реалиях не разбираюсь, — скромно сказал я, присаживаясь за стол, — не знал, что тут и санаторий есть.
— Есть, только там мы живём, — она поставила передо мной большую миску из нержавейки, где горой была навалена гречка, а сверху налита подливка с кусочками мяса. — Женское общежитие. А мужчины к нам в гости ходят. Чаю сколько?
— Один стакан. А как получилось такое общежитие? — спросил я, — Я думал, женщин первыми эвакуировали.
— Эвакуировали, да не всех. — Она положила рядом два кусочка хлеба, после чего присела рядом. — Нас, например, забыли.
— Вас? — спросил я уже с набитым ртом.
— Нас — это заключённых, — она улыбнулась, но в глазах стояла грусть. — Тут колония была, женская, для малолетних. Вот и мы там были. Хорошо помню те дни, нас, может быть, эвакуировали бы потом, да только поздно стало. Когда совсем припекло, и военные не справлялись, администрация просто отпустить нас хотела, чтобы своим ходом из города выбирались.
— Не отпустили? — я продолжал жевать, каша оказалась неожиданно вкусной.
— Никто не пошёл, там снаружи такое творилось, а в зоне хоть колючка была и забор. Охрана в бой вступила, полегли почти все. Потом тварей накрыли с самолётов чем-то, да так, что всё вокруг в огне было, половину зоны снесли. В нашем отряде выжившие собрались, семьдесят девок и одна надзирательница, четыре дня просидели, потом она нас вывела наружу, тут уже мужики местные начали порядки наводить. Хорошо хоть нормальные мужики попались, в других местах не так. Нас они в санаторий сразу поселили, там почти всё цело было, и место такое, что опасности нет. С трёх сторон лагеря поселенцев.
— И как вы там живёте?
— Нормально, надзирательница эта, Любовь Наумовна, она у нас с тех пор старшей. У неё вся семья тогда погибла, теперь мы — её семья. Мы там стараемся помогать, шьём, вяжем, ходим за ранеными, иногда приходим в лагеря работать, как я сейчас. Нас не обижают, иногда кто-то с кем-то поженятся, уходят из санатория.
— А почему потом не выбрались? Есть ведь возможность.
— Большинству идти некуда, родственники погибли, а если живы, то неизвестно, где их искать после эвакуации. Семеро на Большую землю выбрались, а одна обратно вернулась. Не нашла никого, к тому же документов нет, срок, по идее, кончиться должен, да только нахождение здесь в зачёт не пошло. Короче, месяц её по инстанциям гоняли, потом она плюнула на всё и с караваном обратно добралась.
— А сама чего замуж не вышла?
— Не нравится никто, — она широко улыбнулась, — Да и старые тут мужики почти все.
На меня она при этом смотрела каким-то странным взглядом.
— Да я тоже не мальчик.
— А выглядите молодо, чаю ещё подлить?
Чаю она мне подлила, потом снова села и уставилась.
— Как там? На Большой земле?
Вот и что ей отвечать? Про Большую землю я рассказать могу, только не про ту.
— Бардак, теснота в городах, в сёлах тоже, постепенно землю обратно отвоёвывают, глядишь, застанем время, когда город заселится заново.
— Да, а пока можно вокруг сады фруктовые посадить, тварей опасных почти выбили, вот и занялись бы садоводством. Сейчас ведь климат такой, что хоть пальмы выращивай. Зимы-то и нет совсем.
Мы ещё поболтали немного, потом пришло время уходить.
— Ну, вы меня не забывайте, — сказала она. — Марина Еремеева, спросите, если надо. А то в санатории ещё две Марины есть. Глядишь, погуляем вместе.
— А чего ты мне всё выкаешь? — спросил я, уже стоя в дверях. — Вроде, не очень старый.
— Любовь Наумовна приучила, — с гордостью ответила она. — У нас там как в институте благородных девиц, все книги читают и вежливые. Но, если хочешь, буду на ты.
При этом она даже чуть-чуть покраснела.
Я попрощался и вышел. Странная картина. Вот девки, причём, зэчки, из колонии, то есть, антисоциальные. А с ними надзирательница, которая как-то власть удержала, а они её почему-то до сих пор как мать воспринимают. И выбраться не могут, некуда. После катастрофы не пустились во все тяжкие, хотя с таким количеством свободных мужиков даже подобие приличий сохранить сложно. Организовали подобие коммуны. И мужики в гости ходят. Кстати, надо будет навестить. Выясню только сначала, чем сегодня заниматься буду.
Отправился к Рогову, но того на месте не оказалось, бегал куда-то по делам.
— Сядь, подожди, — предложил Петрович, указывая на стул. — А чего хотел-то?
— Да ничего особенного, только узнать, что делать. Состояние у меня нормальное, могу делом заняться.
— Давай так, сегодня больших дел не планировали, потому иди в конец коридора, там спуск на уровень ниже, а там котельная, точнее, электростанция. Там сегодня один человек в смене, тяжко ему, помоги. А ближе к вечеру ко мне возвращайся, посидим над железом, поможешь кое-чем, да и ствол тебе нужно подыскать. Обрез-то свой ты пролюбил.
— Точно, — я и не вспомнил
