Дневник немецкого солдата - Пауль Кёрнер-Шрадер

— Пойдем, унтер, пойдем, — позвал он меня во двор.

Думая, что ему нужен корм для лошади, что случалось и раньше, я пошел на кухню, взял картофельные очистки и вышел во двор.

Было темно. Я заметил, что возле лошади кто-то стоит и гладит ее. Это был Алексей.

Я испугался. Это же безумие — приходить прямо сюда, в расположение воинской части…

Алексей тихо сказал:

— Товарищ Карл, все идет хорошо. Дело теперь за тобой, нужны документы.

Я еще больше встревожился, но Алексей облегчил мне задачу:

— Придет немецкий унтер-офицер и заберет документы, которые ты обещал. Он выполнит и все остальные формальности. А наш человек сможет тогда ехать через Берлин туда, куда надо. Унтер-офицера зовут Вендель, он придет завтра в десять утра.

Алексей сел в сани рядом со стариком, и через мгновение они скрылись в темноте. Мне стало ясно: партизаны настолько осторожны и хитры, что вряд ли отправят Гринвальда в пекло просто так. Он должен выполнить какое-то задание, и, видимо, очень важное.

На следующее утро к нам в канцелярию явился незнакомый высокий унтер-офицер. От него несло, как из винной бочки.

— Вендель, — представился он кратко.

Он был настолько пьян, что даже косил. Это мне не понравилось. Как можно в пьяном состоянии выполнять столь важное политическое поручение!

— В чем дело? — спросил фельдфебель Бауманн.

— Я знаю, что ему нужно, — поспешил я вмешаться. — Он пришел за документами ефрейтора Фризе. Нам их принес приятель Фризе. Ефрейтор недавно умер.

— Совершенно верно, — кивнул Вендель.

Бауманн сказал:

— Давай отправляй. И без того здесь скопилось много барахла.

Я отпер металлический ящик и вручил Венделю солдатскую книжку, медальон, несколько фотографий и письма этого Фризе.

Вендель все проверил и пробормотал:

— Точно. Те самые документы. Большое спасибо. Так вот и отправляется наш брат один за другим на тот свет. Прямым сообщением. Скоро очередь дойдет и до нас. Полный порядок. Хайль!

Он откланялся и затопал вниз по лестнице, повернув спьяну к главному входу, который у нас на замке.

Я нагнал его внизу, в вестибюле, где валяется одежда, оружие и всевозможное снаряжение. Разумеется, о Гринвальде — ни звука. Я заговорил с Венделем так, будто эта передача документов — дело обыкновенное и вполне законное.

Вендель осклабился. Я спросил его:

— Ты, собственно, из какой части?

— Я?.. Из управления тыла. Унтер-офицер Вендель, ведаю складом материально-технического снабжения. А ты здесь замещаешь шписа, не так ли?

— Здесь у нас только взвод. Я представляю начальство, командую приемным покоем и казначейством.

Вендель уставился на обмундирование и оружие.

— У вас тут этого добра больше, чем дров, — сказал он, — а у меня в нем нужда. Нельзя ли у вас получить несколько винтовок с патронами?

— Почему же нет? Мы будем рады избавиться от них. Приноси необходимые документы на передачу и забирай это барахло.

Уже на следующий день Вендель явился с салазками. Я успел предупредить фельдфебеля, что из управления тыла приедут за оружием. Пусть лучше все будет гласно. Сдача оружия — дело обычное, это может пройти и незамеченным. Тем более что все официально оформляется.

Вендель выписал квитанции на сдачу и прием, одну забрал себе, другую оставил мне. Все как будто в порядке. Странно лишь то, что унтер-офицер сам принимал оружие и упаковывал его в одеяло.

Несколько дней спустя он снова пришел, на этот раз за патронами. Но теперь он был настолько пьян, что и лыка не вязал.

Не проходило недели, чтобы Вендель не являлся за оружием. Он никогда не присылает кого-нибудь вместо себя. Это наводит меня на размышления.

Вечером с последним возом торфа приехал Алексей. Он спросил меня:

— Какое на тебя производит впечатление этот унтер-офицер Вендель? Как ты думаешь, что он собой представляет с точки зрения политической?..

В тот вечер я узнал, что Вендель работает за деньги. Он поставляет партизанам обмундирование и оружие и получает за это чистоганом. Я сказал Алексею, что к Венделю отношусь отрицательно и что его пьяная рожа меня раздражает.

— А старик твой, который возит торф, он-то чем дышит? — спросил я в свою очередь.

— У него доброе сердце, — сказал Алексей и по-мальчишески подмигнул мне.

Он молод, Алексей, хотя и притворяется стариком. Он выработал даже старческую походку, отпустил бороду, но глаза его выдают. Его молодые глаза светятся мужеством и честностью.

— Если твой возчик — вполне надежный человек, то он мог бы вечером кое-что прихватывать, — пообещал я.

— Это прима, дважды прима, если ты будешь нам помогать, — обрадовался Алексей.

Сегодня весь вечер я листал скоросшиватель, ища один документ.

— Что ты там роешься? — спросил меня Бауманн.

— Да тут как-то поступил приказ полевой комендатуры, согласно которому нам разрешается отдавать картофельные очистки на корм лошадям местного населения, используемым на работах вермахта.

— Ты его читал?

— Да.

— Так не ищи. Скажи об этом на кухне, и кончено.

— Мне нужен приказ, чтобы потом не говорили, что мы подкармливаем у русских лошадей.

— Вчера эта кляча снова свалилась, — сказал Бауманн, — ее невозможно было поднять никакими силами, она жрала торф. Я дал ей немного хлеба, и через полчаса она поднялась. Если у нас не будет этой лошади, мы останемся без топлива.

Я отыскал приказ и, несмотря на поздний час, пошел к командиру взвода доктору Сименсу. У него ангина, и он почти не может говорить. Там был и Гревер, он стоял на коленях перед печуркой-самоделкой и раздувал огонь.

Я изложил командиру взвода суть дела. Еле слышно он просипел:

— Вы говорите — это лошадь? Если старик научит свою клячу лаять, тогда он сможет ее использовать как собаку.

— Если она превратится в собаку, мы замерзнем, господин лейтенант медицинской службы.

Сименс с трудом глотнул, хотел что-то сказать, но в разговор вмешался Гревер со свойственной ему развязной манерой:

— У меня сегодня утром, или это было вчера утром, я уже начинаю путать, когда было сегодня, а когда вчера, так вот, у меня сегодня или вчера замерзли сопли в носу.

Сименс выдавил:

— Значит, Рогге, ясно, как дважды два: зачитать на кухне этот приказ и сказать им, чтобы очистки не выбрасывали на помойку.

Теперь старик приносит по утрам большой мешок и сдает на кухню. Брумм или Гоземанн наполняют его картофельной шелухой и ставят в коридоре возле отопительной батареи. Вечером, когда старик привозит последний воз торфа, он подъезжает к двери и забирает мешок. Обратно он уезжает не по дороге, а задами, через неогороженный двор.

По прибытии очередного транспорта с ранеными я внимательно смотрю, нет ли у кого из солдат пистолета. Все оружие у раненых я отбираю, ссылаясь на приказ, запрещающий иметь в госпитале оружие. Отобранное оружие нигде не фиксируется.

Брошенные противохимические плащ-палатки — прекрасное упаковочное средство. Они водонепроницаемы и крепки, как промасленная бумага. Я беру пистолет, заворачиваю его в кусок от плащ-палатки и вечером, после того как сгрузят последний воз торфа, засовываю его в мешок с картофельными очистками. Когда старик приходит за справкой, я ставлю галочку в левом углу справки. Для возчика торфа это знак, что, кроме очисток, в мешке есть еще кое-что. Значит, с мешком следует обращаться осторожно.

Иногда заявляется Вендель. Но ему я выдаю только винтовки, потому что их не упрячешь в мешок.

Вчера утром возчик торфа сказал мне:

— Унтер-офицер, швед уехал в Берлин.

Прекрасно. Значит, план удался.

Победное настроение наших солдат улетучилось. Все, что сейчас происходит, не похоже на победу.

Эвакогоспиталю приказано срочно отправить санитарные машины под Можайск. Самую выдвинутую точку Московского фронта приказано очистить. На шоссе Смоленск — Москва идут ожесточенные бои.

Калинин оставлен. Второй взвод получил приказ откомандировать людей в Гомель. Фельдфебель Бауманн не знает, как справиться со своей работой.

Наши позиции в Гжатске уже под угрозой.

В списках Гревера значатся целые полки, выбывшие из строя. Массовые потоки раненых прибывают из Старицы. А из райха приходит пополнение, которому не выдали даже шинелей. Солдаты должны сами доставать себе шинели у раненых. В результате много обмороженных, их перегружают из одного эшелона в другой и отправляют назад.

Ежедневно в котел под Сухиничами летают самолеты за ранеными. Их принимает Густав Рейнике со своим отрядом.