Эссе - Варлам Шаламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немецкий командующий понимал опасность встречи с Россией. Наполеону из Москвы удалось выскочить очень дорогой ценой. Генерал-фельдмаршал Эйхгорн — преемник Наполеона, был застрелен в Киеве эсером Донским.
А вот и казнь Донского.На конской ярмаркеСтоит палач.Он на помосте хорошеет.Гремя доской,ВыходитИ вставляет шеюВ петлюДонской.
Освежение подобным образом старого текста сближает Ушакова с художественным методом Брехта. Но в стихах тактика такого рода быстро приедается.
Ушаковым написаны отличные стихи о Шота Руставели.
Гигантов слезы,будущая славанеразделенныхи пустых ночей!Он подданный,он не имеет права —министр финансов…нищий казначей!
В том же ключе написаны и «В двенадцать часов по ночам». Главное уже было сделано, золотая заявка застолблена.
Особенность, своеобразие, чем бы оно не достигалось в строфе, составляет поэтическую интонацию поэта. Никто не напишет после Северянина: «Это было у моря, где ажурная пена…» никто не напишет после Ушакова:
Леди Макбет,Где патроны,Где револьвер боевой?
Был такой миг истории русской лирики, когда всем казалось, что именно Ушаков несет в себе ключ к тайнам века, что именно Ушаков нашел что-то важное и повествует об этом важном каноническим и все же необыкновенным ямбом, обновленной поэтической интонацией.
У Николая Ушакова есть известное стихотворение «Мастерство», написанное поэтом в 1935 году.
Пока владеют формой руки,Пока твой опытне иссяк,на яростном гончарном кругеверти вселеннойтаки сякМир незакончени неточен, —поставь его на пьедестали надавай ему пощечин, —чтоб он из глинымыслью стал.
Это стихотворение входит во все антологии, сборники избранной лирики и хорошо известно читателям. Однако стихотворение «Мастерство» не принадлежит Ушакову. Не принадлежит не в том смысле, что его написал не Ушаков, а в том более высшем и более важном смысле, что Ушаков написал его не своей интонацией.
Стихотворение это мог бы написать любой русский поэт от Пушкина до Евтушенко, от Баратынского до Вознесенского.
В «Мастерстве» нет Ушаковского глаза, Ушаковского языка, ушаковской интонации, с которой поэт вышел на свет русской советской лирики десять лет назад.
А стихотворение «Леди Макбет» мог написать только Ушаков.
<1970-е гг.>[78]
Путь в большую поэзию. Анатолий Жигулин. «Полынный ветер». «Молодая гвардия», 1975
202 раза повторяется слово «ХОЛОД» в 144 стихотворениях, составляющих книгу «ПОЛЫННЫЙ ВЕТЕР».
Это — не оплошность, не безвкусица, не бедность, а тончайшее мастерство и богатство поэтического словаря Анатолия Жигулина.
Слово «холодная» автор разумеет не в какой-нибудь сверхмодной терминологии, ультрасовременной аллегории, вроде «холодная война», а в самом реальном, климатическом, физическом смысле: «минус сорок показывал градусник Цельсия»… «Скоро, скоро холода».
Жигулин — уроженец Воронежа и «запрограммирован» на воспевание среднерусской природы. Среднерусская природа вошла в его стихи, но заняла там очень скромное место, далеко уступающее совсем другим географическим меридианам.
Волею судеб переброшенный на Крайний Север, он стал соревноваться с Рокуэллом Кентом в постижении души Крайнего Севера.
Крайний Север навсегда вошел в стихи и в душу Жигулина.
«Полынный ветер» — антологический сборник. Все стихи Жигулина датированы, и нам легко видеть, как велик, огромен рост поэта в самые последние годы (1974, 1973).
Жигулин — поэт позднего развития.
Стихи цикла «Обещание любви» — выход в большую поэзию. Такое стихотворение, как «Цветок земляники в конце сентября», опубликованное, кстати, «Литературной газетой», хрестоматийно.
И чувства, и мысль поэта лаконичны и многозначны. В звуковом совершенстве художественной формулы «Цветка» может убедиться любой желающий пересчитать звуковые повторы этого замечательного стихотворения.
Все стихи цикла «Обещание любви» — новое достижение Жигулина, именно в смысле мастерства, порфессионализма.
Жигулин давно задумал с самых первых сборников своих дать своеобразную поэтическую энциклопедию Крайнего Севера и не только в «географическом» смысле. Это энциклопедия поговорок, типичных явлений быта Крайнего Севера, сверхсвоеобразного. Эта задача выполняется Жигулиным, от сборника к сборнику, эта энциклопедия растет.
Поговорка «костер-человек» дала название первому сборнику Жигулина. За ней последовали: «Страна Лимония», «Костыли», «Отвал», «Рельсы», «Треска», «Град», «Ночная смена», «Флажки», «Хлеб», «Полярные цветы», «Художник», «Рассвет в Бутугычаге».
Нехитрая символика всех этих стихотворений дала Жигулину особое место в ряду наших пейзажистов гражданского направления. К этому же роду в новом цикле относится стихотворение «Соловецкая чайка».
На Крайнем Севере бытует выражение: «голоден, как чайка соловецкая», «аппетит у тебя, как у чайки соловецкой» и т. п.
Жигулин и взялся изложить эту старую притчу современным поэтическим языком.
Слово «магаданская» чайка, совпадавшее по количеству слогов со словом «соловецкая» не подошло для Жигулина именно из-за этой поговорки.
Но со времени «Костра-человека» прошло несколько лет. Мастерство Поэта возросло. И в слове «Соловецкая» требовательное ухо мастера нашло именно то, что нужно, необходимо по жигулинским правилам образца 1974 года. В согласных буквах слова «соловецкая» содержался целый звуковой каркас для будущих строф и для всего стиха в целом.
А на белом пескеЗолотая лоза,Золотая, густаяЛоза-шелюга.И соленые брызгиБросает в глазаИ холодной водойОбдает берега.
Все это рождено одним словом — «соловецкая».
Такого же звукового качества все стихи этого цикла. Прежние сомнения: «все пустое, что теперь я делаю», относящиеся к 1961 году, преодолены и отброшены. Взяты новые поэтические рубежи.
Еще одна важная примета нового цикла. Поэт не ищет северную тему, а весь свой душевный опыт, весь свой поэтический багаж направляет на решение отнюдь не северных вопросов.
«Белый мост на Беговой…»
«Вот и клен, золотая душа…»
«Закончилось наше прекрасное лето
Игрушечной нашей любви…»
«День ни солнечный, ни пасмурный…»
«Чуть слышно, тоскует кукушка…»
К старым своим темам поэт подходит с новым поэтическим оружием. Результат — перед вами.
В «Полынном ветре» немало отличных стихов о любви, по-Жигулински своеобразных, по-Жигулински чистых.
Помоги ты мне, господь,Не солгать и не обидеть,Укротить и дух, и плоть,Но во сне хотя бы видеть.
(«Белый мост на Беговой»)
И было странно мне тогда.Что нас двоих, таких неблизких.В седой глуши лесов сибирскихСвела не радость, а беда.
И многое, многое другое. В столкновении бульдозера со скворцами Жигулин решительно на стороне скворцов (Беляево-Богородское).
Бессмертие рода заботит Жигулина («Отец, я к тебе привезу внука старшего твоего»).
Слово «душа» появляется в стихах Жигулина 52 раза — меньше вчетверо, чем слово «холодная», но тоже достаточно часто для 144 стихотворений. Как всякий истинный поэт, Жигулин имеет свою форму искусства («Истоки», «Поэзия», «Художник»), где резко осуждаются «грустные» стихи.
Какого-то салонного поэта,О том, как где-то в городе пустомНа мерзлых стеклах тает чья-то нежность…
У нас два поэта, интересовавшиеся мерзлыми стеклами в городе: Фет и Пастернак.
Если уж так строго осуждать чужое мастерство, то надо тщательно следить за своим собственным пером, чтобы оно, перо не затащило в стих чужую чью-нибудь интонацию.
Обратимся к превосходному циклу «Обещание любви». Там есть выразительнейшее стихотворение
Вот и клен — золотая душаЗагорелся над морем холодным.Стало солнце пустым и свободным,Словно не было в нем ни шиша!
Расправляй свои крылья, лети!Будь разумна, спокойна, здорова.Это грустное, горькое слово,Пусть тебя не догонит в пути.
Добрый путь! Добрый путь. Наша связь.Наша честь не под кровлею дома,Как росток на ветру распрямясь,Ты посмотришь на все по-другому.
У этих трех строф все одинаковое: Тема (разлука) образный словарь, ритм. Одинаков даже размер, интонация с обращением на «ты».
