Моя карма - Валерий Георгиевич Анишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ребята оказались «заводными» и иногда «гуляли». Я с ними сразу, может быть, поддаваясь инстинкту самосохранения, не сошёлся, держал разумную дистанцию и по-прежнему общался с «коммуной» Степана, с ними завтракал и ужинал. А, может быть, я делал это сознательно, потому что так проще было оставаться самим собой, не связывая себя какими-то принятыми рамками поведения и обязательствами, а поэтому не обременяясь и обязанностями, которые невольно возникают в общем житие. С людьми я схожусь неохотно. Моё особое восприятие при всяком новом знакомстве приносит мне ощущение дискомфорта. Хотя это не значит, что я в новой среде оказываюсь белой вороной. В обычном своём состоянии я не вызываю никаких отрицательных эмоций, а все сомнения и самоедство глубоко прячутся в моём сознании и волнуют только меня.
В общем, в одной комнате я спал, а в другой завтракал и ужинал, принимая участие в разговорах, только если они задевали меня и были чем-то интересны.
В новую компанию я не вписался, но отношения поддерживал, выставил водку и закуску за знакомство и в качестве прописки, но когда меня стали приглашать к выпивке на следующий день, как можно мягче отказался:
— Не, мужики, это без меня.
Сергей недоумённо пожал плечами, а Виктор спросил:
— Болеешь, что-ли?
— Да нет, просто не очень люблю это дело.
Сергей с Виктором как-то быстро распили пол литра водки, скудно закусывая соленой килькой и хлебом и переговариваясь о каких-то своих делах. Я не прислушивался, лежал на кровати и читал Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Книги я брал в иностранном отделе городской библиотеки, положив себе за правило читать хотя бы пару страниц в день на английском или немецком языках, чтобы не потерять лексический запас, потому что слова, если их не повторять, быстро уходят в пассивный запас, то есть, они остаются в памяти, но употребление их перестаёт быть автоматическим.
С Антоном я при случае говорил на испанском, что доставляло ему даже большее удовольствие, чем мне, а я перенимал от него некоторые тонкости и особенности разговорного языка.
На следующий день вечером я, по обыкновению, лежал на кровати и читал. Я любил это состояние вечернего ничегонеделания перед сном, когда заботы отходят на второй план, можно расслабиться и освободить мозг от умственной работы, давая ему передышку, погружаясь в лёгкую, не требующую напряжения ума, литературу. Как-то, когда я учился ещё на первом курсе в своём городе, наш преподаватель латинского и языкознания Юрий Владимирович Зыцерь, заметив моё удивление, когда я обратил внимание на книжечку Гилберта Честертона про патера Брауна, лежащую на его столе, сказал: «Стыдно читать детективы, если ты больше ничем не занимаешься. А когда у тебя есть серьёзная работа, то лучшей возможности расслабиться я не знаю»…
— Вов, — обратился вдруг ко мне Сергей, — «на охоту» пойдёшь с нами?
— На охоту? — я отложил книгу.
— Ну, на вылазку за хавкой, — заметил моё недоумение Витёк.
— Это как? — не понял я.
— Пойдём подрезать сетки, которые висят у хозяек за окном.
— Как подрезать?
В это время Сергей стоял на коленках перед своей кроватью, а голова его почти лежала на полу. Я с удивлением наблюдал за ним. Наконец, Сергей вытащил из-под кровати бамбуковое удилище.
— Видишь? — сказал Витёк. — На конце бритвенное лезвие. Вот им и надо «срезать ручки сетки.
Я с сомнением смотрел на лезвие, вставленное в расщеплённый тонкий конец удилища; для большей прочности самый кончик ребята обмотали суровыми нитками.
— Ну и как? Получается? — усмехнулся я.
— А мы ещё не пробовали. Это Серый придумал. Как, говорит, хавка кончится, какую-нибудь сеточку подрежем и лафа: до получки дотянем. Вот как раз такой случай.
— Говорил, не надо было девок шампанским поить. Да были б девки приличные. А то шалавы, — Сергей раздражённо сплюнул.
— Не срежете, — сказал я.
— Это почему? — насторожился Витёк.
— Конец удилища слишком тонкий и будет вибрировать. Здесь нужен жесткий конец.
Я чувствовал, что постепенно становлюсь соучастником этой аферы.
— Нет, я лучше книгу почитаю, — решительно отстранился от сомнительной затеи я.
— Некомпанейский ты мужик, — поставил мне диагноз Витёк, и в голосе его было лёгкое презрение.
— А ну его! — определил своё отношение ко мне Сергей.
Они ушли, а я углубился в чтение книги и некоторое время путешествовал вместе с Джорджем, Гаррисом, Джееем и собакой по кличке Монморанси по Темзе.
Сергей с Витьком отсутствовали не больше часа, вернулись с пустыми руками, засунули под Серёгину кровать удочку и некоторое время сидели молча на своих кроватях.
— А где ж сетки с хавкой? — не без ехидства спросил я.
— Высоко, — зевая, сказал Витёк. — Они ниже второго этажа сетки не вешают. Удочка достаёт, но там не срежешь: ты прав — надо твёрдый конец.
— Да это хрен с ним, — вставил Сергей. — Мы чуть на мильтонов не нарвались. Обратно идём, а они стоят, смотрят: два мужика с удочками. А какая рыба, когда уже лёд на речке! Мы спокойно мимо прошли, а потом как дали дёру.
— Ещё пойдёте? — поинтересовался я.
— Да ну её на…! — вынес решение Витёк. — Фуфло всё это.
— Витёк замолчал, помялся и спросил:
— Вов! У тебя деньги есть?
— Есть немного, — ответил я.
— Одолжи червонец до получки, — попросил Витёк.
Получив десять рублей, они оживились и моментально умотали в магазин. Пришли с бутылкой водки, кульком макарон, двумя банками кильки в томатном соусе, двумя колясками ливерной колбасы, шматом солёного сала и буханкой черного хлеба.
Выпив и закусив, Витёк с Сергеем завернули колбасу и сало в газету, поместили в сетку-авоську и повесили её за окно. Макароны и хлеб сунули в тумбочку Витька.
— Лады! — довольно сказал Сергей. — Чай и сахар есть. Теперь до получки доживём.
Иногда мои соседи, выпив дома, шли во дворец Малунцева на танцы, хотя чаще ходили «по девкам», то есть в женское кулинарное общежитие. Летом было проще. В парке, который находился в двух остановках от общежития, располагалась танцплощадка, которую смешно называли «тырло». Казалось, вся молодежь вечерами устремлялась на «тырло», потому что город вдруг как-то пустел. Музыка с танцплощадки долетала до общежития и манила греховным соблазном…
Как-то раз в канун ноябрьского праздника я пришел с репетиции и застал Серёгу и Витька с дамами. В нашей комнате на придвинутых к столу кроватях сидели Витёк и Серёга, а с ними две девушки довольно юного возраста. На столе, застеленном газетами, стояли бутылки с водкой, ситро и закуска из варёной колбасы и консервов. Конфеты «Буревестник» щедро наполняли глубокую суповую
