Ночь шрамов - Алан Кэмпбелл

Снова раздался страшный гул и треск, и мостовая с грохотом опустилась вниз.

Через толпу было невозможно пробиться, Неттл ударами кулаков валил попавшихся ему на пути на землю и лез по головам. Крики и вопли раздавались со всех сторон, а он в отчаянии пробирался по спинам и лицам, наступал на руки и на ноги, толкал и распихивал, рвал кожу и волосы, карабкаясь по живой мостовой к своему спасению. Всего на мгновение он поднялся над толпой, а потом упал прямо кузнецам под ноги. Тяжелый удар сапога разбил Неттлу лицо, его придавили. Ни подняться, ни даже вздохнуть не было больше сил.

Щелчок, свист лопнувшего каната. Кровь. Руки вдруг стали мокрые. Чья это кровь? Сапог ударил Неттла прямо в зубы и наступил на голову, спина ломалась под тяжелым весом.

Несчастный закричал, попытался сбросить с себя навалившуюся тушу и поднялся на локти. Но следующий толчок снова повалил Неттла на землю. И вновь он встал, опрокинув несколько здоровенных кузнецов. Густой дым слепил глаза и не давал дышать, так что Неттл просто вытянул руки и стал махать кулаками во все стороны, пробивая себе путь сквозь людскую стену. И не раз кулаки находили себе цель.

Вновь уши заложило от грохота и крика.

Закрыв глаза и задыхаясь от дыма, Неттл прорывался сквозь толчею.

И вдруг оказался на свободе.

Уцелевшие вытаскивали павших товарищей из-под ног обезумевшей толпы. Некоторые уже тащили к месту происшествия ведра с водой, но, завидев мечущуюся массу людей, попросту выливали их на мостовую и спешили обратно.

Неттл остановился отдышаться. Сутана была разорвана в клочья и вся промокла от крови. Неттл только сейчас понял, что лопнувший канат хлестнул прямо по толпе. Он проверил свои руки и пересчитал пальцы. Голова кружилась, и конечности страшно ломило, но они по крайней мере были на месте. Это и есть везение, промелькнуло в его несчастной голове.

8. Битва Зуба

Трудно было понять, читал ли пресвитер Сайпс или крепко спал, склонившись над толстой книгой на столе. Лицо его приняло умиротворенно-расслабленное выражение, словно каша, сваренная на церковной кухне. Он тихонько похрипывал при каждом вздохе, но еще не храпел, а значит, вполне возможно, просто увлекся чтением. Хотя старик еще не перевернул ни единой страницы с тех пор, как Дилл стоял в учебной комнате.

За спиной пресвитера высилась стена книжных полок. От пола и до потолка бесконечные ряды переплетов выстроились в мрачную мозаику, и только кое-где поблескивали золотые надписи. Собрание древних томов да пара дряхлых столов и стульев составляли все убранство комнаты. Через окна под самым потолком на деревянный пол падали золотистые полоски вечернего света. Лишь одинокая муха нарушала безмолвную тишину и лениво купалась в солнечных лучах. Осознав, что хрип прекратился, мальчик повернулся и встретился глазами с пресвитером.

— И давно ты тут стоишь? — спросил Сайпс.

— Не хотел мешать вам, ваше преосвященство.

— Конечно, конечно. — Он осмотрел Дилла с ног до головы. — Разве у тебя сегодня по расписанию стоит занятие?

— Нет, ваше преосвященство. — Тогда что тебе нужно?

Дилл медлил.

— Мне сказали прийти сюда, — ответил он. — Борлок сказал мне идти к вам.

— Ах да. — Пресвитер выпрямился на стуле. — Это несчастье сегодня утром. Как я понимаю, вместо Девяноста Девяти осталось девяносто восемь? — Старик помолчал. — Ну и что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Мне очень жаль, — пробормотал ангел, низко опустив голову.

Пресвитер Сайпс внимательно разглядывал Дилла.

— Понятно.

Муха с разъяренным жужжанием пронеслась у Дилла над ухом, сделала крутой вираж и приземлилась на стол пресвитера. Старик хлопнул рукой, промахнулся. Дилл вздрогнул. Пресвитер недоуменно изучил свою ладонь.

— Как я понимаю, до того, как ты заступил на службу, все эти обязанности, как правило, выполнял Борлок.

— Да, ваше преосвященство.

— А я что, по-твоему, должен сейчас сделать?

— Мне сказали… — мальчик совсем опустил подбородок на грудь, а глаза вперил в единственную точку на полу, — …ваше преосвященство, меня обещали выпороть.

— Гм… самое обычное наказание, как по-твоему? За опоздание, кляксу на пергаменте или пролитые чернила… или другие подобные преступления.

— Да, ваше преосвященство.

— Но неужели ты думаешь, что твой утренний проступок заслуживает обычного наказания? Насколько я понял, у нас теперь только совок пыли да зубов, который наскребли по всему коридору. Самуэль. Утренняя Звезда. Ты сам как считаешь, хватит ли одной порки?

— Нет, ваше преосвященство.

— Действительно, нет. — Старик покачал головой. — Ты знаешь, сколько лет было этим останкам?

— Да, ваше преосвященство.

— Парень. — Сайпс бесшумно закрыл книгу. — До сегодняшнего утра это была всего лишь груда костей. И сейчас это всего лишь груда костей. Безусловно, бесценных костей, священных костей. — Он выждал, пока слова не угасли в тишине. — Мы соберем его, затратим, без сомнения, много времени и сил. Но в конце концов он так и останется грудой костей. И все-таки, — пресвитер колебался, — обычай требует порки, и свою порку ты получишь. — Старик заговорил мягче, почти шепотом. — Но, Дилл, есть проблема. Я старый больной человек. Я и розгу-то не подниму.

Дилл весь съежился от одной только мысли о розгах.

— Я понял. Я передам Борлоку.

— Нет, приятель, не надо. Не хочу, чтобы меня приняли за слабака или старого калеку, который уже своих обязанностей выполнить не может. Я думаю, в этот раз мы обойдемся и без порки.

Существовали яды в сотни раз страшнее розги, они могли доставить человеку немыслимые боль и страдания, не причиняя при этом особого вреда телу. Глаза ангела побелели, а коленки затряслись. Он еле удержался на ногах.

— Когда выйдешь отсюда, — проговорил пресвитер, — ты сгорбись как-нибудь, лицо скриви. В глаза никому не смотри и ни с кем не разговаривай. — Он пожал плечами. — Они сами забьют себе головы и розгами, и ядами, и еще бог знает чем. Вот пускай удивятся гневу старого пресвитера! Мы ведь можем добиться желаемого эффекта и без лишних усилий, согласен? Оба побережем силы. Если кто-то захочет над тобой посмеяться или поиздеваться, дай мне знать потихоньку. Ты все понял?

Дилл и сам не понял, то ли он кивнул, то ли голова просто затряслась, — так сильно он дрожал.

— Да не бойся ты так, парень. Ты мне тоже поможешь — прикроешь мою… немощь стариковскую. А я постараюсь и дальше тебя сам наказывать. Не то чтобы я тебя здесь хотел часто видеть по такому поводу. Ты сам уже достаточно взрослый. Ну как, мы достигли соглашения?