Цветок забвения (СИ) - Мари Явь

Когда в семье генерала Маяра, чей род был кровно связан с императорской линией, появился мальчик, праздновал не только его дом, но и армия. Он приказал обеспечить выпивкой всех солдат, что были в его подчинении. Эти гуляния закончились для города печально, как, в принципе, заканчивалось каждое торжество или траур военачальника.

— Ты посмотри, какой красавец! — ревел восторженный отец, переходя от гостя к гостю с новорождённым, который помещался на одной его руке. — Он краше, чем императорский сынок.

— Господин, — семенила за ним ещё не окрепшая после родов жена.

— А вы ведь тут уже в гроб меня укладывали. Не думали, что я ещё успею такого крепыша заделать. А я просто тщательно к этому готовился и, чёрт возьми, знатно постарался, ну. Он ростом с мой меч, клянусь.

Когда он достал оружие, приближая его к ребёнку, гости ахнули.

— Господин, прошу… — шептала молодая женщина, не решаясь повысить голос.

Несмотря на безумие, которое царило в этом доме даже в такие благословенные дни, она знала, как невероятно ей повезло. Роди она девочку и сегодня бы гости собрались на её собственных похоронах. Ошибок от подчинённых, слуг и уж тем более от тех, кому доверено будущее рода, Маяр не терпел. Он был властным, вспыльчивым и жестоким человеком, а ещё жутким сластолюбцем, поэтому отказывался жениться до тех пор, пока доктора не напугали его, сказав, что его драгоценное семя скоро утратит силу. Здорового наследника мужского пола ему не видать, если он и дальше будет тянуть с женитьбой.

Маяр выбирал жену придирчиво. Знатный род, безупречная репутация, крепкое здоровье, природная красота и несомненная чистота — даже в перенаселённых провинциях юга женщину, отвечавшую всем его запросам, оказалось непросто найти. Когда же он определился, то не стал устраивать пышную свадьбу, считая, что двадцатилетняя куколка ещё не заслужила почёта. Она могла стать хозяйкой этого дома, только родив сына.

Она выполнила свой долг, но этот праздник всё равно был устроен в честь мужчин — её мужа и её сына. Молодая мать не возражала. После мучительного зачатия, мучительного ожидания и мучительных родов она довольствовалась одной только мыслью, что теперь её оставят в покое. Маяр больше не войдёт в её спальню: у него было полно женщин для развлечения, число которых увеличивалось по мере того, как иссякала его мужская сила.

— Вот это глотка у парня, — одобрительно пробормотал Маяр, когда ребёнок раскричался. — Прирождённый командир.

— Господин, он голоден. Позволь покормить твоего сына. — Она встала перед ним, протягивая руки, и мужчина посмотрел на неё так, будто только сейчас заметил.

— Ты пила?

Она покачала головой.

— Нет, я бы не посмела…

— Сегодня празднует весь город, — проворчал он, — а ты не хочешь выпить за здоровье наследника рода?

— Но я же кормлю…

— Клянусь, если из твоего чрева вышел такой воин, то из твоей груди должно сочиться вино. — Рассудив так, Маяр вложил ей в протянутые руки бокал. — Пей. Этот парень должен любить выпивку и женщин не меньше меня.

Она не посмела перечить. Пригубив напиток, женщина отставила бокал и потянулась к ребёнку. Но едва она прижала его к себе и вздохнула с облегчением, как Маяр наклонился к ней, жарко шепча:

— Теперь я вижу, как ты хороша, женщина. Твои настоящие достоинства всё это время были скрыты и проявились только теперь, через моего сына. Ты способна на нечто большее, чем просто удовлетворять меня, и это возбуждает даже сильнее, чем твоя красота. — Она побелела, когда его рука скользнула с её плеча в вырез платья. — Твои груди стали такими полными и упругими, а бёдра пышными. Таким и должно быть тело настоящей женщины. Ты пришла в мой дом девочкой, а стала госпожой, и я собираюсь относиться к тебе так, как и требует твой статус. Всё-таки настоящее преступление — не давать столь щедрому лону реализовывать себя. — Заметив её ужас, он улыбнулся. — Не бойся, я законопослушный и не позволю тебе снова забеременеть. Ведь по решению императора все последующие мои дети могут быть лишь слугами, а я не допущу, чтобы моя кровь становилась перед кем-то на колени.

Но он обманул её. Правда, не в том, что и дальше будет приходить в её спальню. И не в том, что она станет бесплодной: чтобы удовлетворять его, сохраняя честь семьи, она вынуждена была пить ядовитые настои. Постоянно, потому что, стоило Маяру увидеть наследника или услышать о его успехах, и он, переполненный радостью, спешил поделиться ей со своей женой. Она видела его чаще, чем своего сына. Маяр забрал его с женской половины, когда мальчику исполнилось три года, и поручил наставникам научить его держать в руках кисть и меч.

— Илай, — прошептала она однажды, гладя его по тёмным, как у отца, волосам, заглядывая в синие глаза. Его внешность — единственное, что примиряло её с мужем. — Что тебе нравится больше? Каллиграфия или фехтование?

Он задумался.

— Вчера ты спросила, кого я больше люблю: отца или тебя. Это то же самое.

Ему было восемь лет, и все учителя говорили о его способностях, живописуя их перед генералом ей на горе. Но в такие минуты она охотно признавала это.

— И кого же ты больше любишь?

— Я не могу сказать, но… — Он макнул кисть в чернила, чтобы старательно вывести на её руке: «Я убью любого, кто тебя обидит».

— Так красиво. — Она подула на изящные завитки. — Красиво вдвойне, потому что я знаю, что это правда. Ведь фехтование тебе нравится больше.

Так и было, несмотря на муки, которые доставляло обучение. Если бы Илай знал, что чернила могут оказаться более грозным оружием в его руках, чем меч, может быть, и налёг бы на каллиграфию. Но он даже не представлял, в каком совершенстве ему придётся овладеть искусством начертания, что, однако, не обрадует ни его отца, ни даже мать.

Всё изменилось после первой официальной поездки, в которой он сопровождал отца. Подслушивая его разговор с советником, Илай параллельно наблюдал за реакцией горожан на их процессию. Люди шарахались, заметив их коней. Играющие дети затихали. Женщины прятались. Мужчины опускали глаза.

Вот и все достопримечательности города, которые Илай запомнил.

Не покидающий ранее пределов дома он не ожидал столкнуться с такой ненавистью к нему лично. Окружённый заботой, которая иногда проявлялась в материнских поцелуях, а иногда в отцовских оплеухах, он даже не подозревал о масштабах злобы, которая жила за воротами. И дело не в неравенстве, пусть даже они были сказочно богаты, а большинство жителей южных провинций так же невероятно бедны. Илай знал, люди любят глазеть на богачей. Их выход, будь то обычная прогулка или парад — праздник для бедняков. Но на богатство Маяра смотрели с презрением.

Контраст между их процессией и остальным городом не мог стать более явным.

Так думал Илай, пока они не прибыли ко дворцу, который по роскоши не уступал императорскому. Но в нём жил не правитель, а судья, ему подчиняющийся. Божественное Дитя. Илай знал, что они самые почитаемые среди отшельников. Ни Старцы, ни Калеки, которые с течением времени превратились в наёмных убийц, не пользовались такой популярностью. Что касается Дев — их мало кто видел, а тем, кто видел, не верили. Девочек из святилищ уносили к подножью горы, и они никогда больше не спускались во Внешний мир. Детям же напротив было велено служить правителям Внешнего мира. В каждом городе был свой судья-отшельник, и каждого народ берёг, желая им вечного процветания так же рьяно, как желал Маяру сдохнуть в мучениях.

Это стало очевидным, когда они спешились, и хозяин вышел их встретить. Все, кто был во дворе, опустились на колени, касаясь лбами земли. Стража генерала в том числе. И советник. Но не Маяр. Всем своим видом он давал понять, что не склоняется и перед императором. Его кровь не склоняется. Поэтому Илай тоже не стал опускаться на землю.

Когда Дитя приблизилось, оказалось, что оно меньше него. Девчонка? Илай так и не смог этого определить, даже когда судья заговорил.

— Ваше с генералом Дёрдом дело придётся отложить на пару часов, он ещё не прибыл.