Темная история нефти - Андрей Всеволодович Остальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди не умеют влезать в чужую шкуру.
Ну а бодливой корове Бог рога не дал: Рокфеллеру не приходило в голову устраивать пьяные дебоши или оргии. Он даже не пил и не курил, старался быть исключительно скромным в еде. Эх, какая куча деньжищ зря пропала…
Он не любил тратить нужные для дела деньги на развлечения. Но при этом не жалел их на лоббирование интересов компании, это, конечно, приходилось делать, он считал это неизбежным злом.
Не ведал усталости сам и не понимал ее в других, выжимал все соки из подчиненных. Бывал беспощаден, если того требовали интересы компании, но умел быть и снисходительным к поверженным или сдавшимся противникам. Много раз бывало: разгромив мешавшегося под ногами конкурента, предлагал ему высокооплачиваемые и престижные места в руководстве своей компании. Чуть не половину совета директоров так подобрал… И почему-то именно из этих людей получались обычно самые толковые и самые верные, самые преданные и делу, и лично товарищу Рокфеллеру менеджеры…
Рокфеллер пошел в мать, а не в отца.
Сына воспитывала мать, Элиза Дэвисон, волевая, железная женщина, пуританка, баптистка, не прощавшая слабостей ни себе, ни другим.
Можно предположить, что критическое отношение к отцу, противопоставление себя его отрицательному образу сыграло большую, может быть, определяющую роль в формировании и личности, и характера самого главного капиталиста. Он должен был доказать себе, что будет другим, – и стал.
Мать олицетворяла порядок, отец – хаос.
Но все это, впрочем, домыслы. Рокфеллер был невероятно закрытым человеком, немногословным, с непроницаемым лицом. «Этот Рокфеллер – самый странный, самый молчаливый, самый загадочный человек, самая интересная фигура в Америке», – писал о нем один из журналистов-исследователей.
То есть создавалось впечатление, что он совсем не ведал маленьких человеческих слабостей.
Но в окружении Рокфеллера не все были похожи на своего короля. Третьим по могуществу в «Стандард Ойл» считался человек по имени Генри Роджерс, отвечавший за нефтепроводы и природный газ. Но был он вдобавок импульсивным игроком, спекулировавшим на бирже и игравшим в покер. Кроме того, он тешил свое тщеславие близкой дружбой с Марком Твеном, которого спас от банкротства и сделал состоятельным человеком. Писатель, в свою очередь, проникся глубочайшей симпатией к Роджерсу, называл его своим близким другом и «лучшим человеком, которого я когда-либо встречал».
Марк Твен познакомил Роджерса с известной журналисткой Идой Тарбелл, отец которой в свое время занимался нефтяным бизнесом и был среди тех многочисленных независимых производителей, чей бизнес был сметен безжалостной махиной «Стандард Ойл». Теперь у нее появился шанс отомстить за отца. К тому же убедительное разоблачение капиталистического гиганта могло стать (и стало) большим журналистским триумфом, шагом к славе и материальному благополучию.
Но для начала надо было найти способ проникнуть внутрь компании, найти в ней надежный, хорошо информированный источник, «инсайдера».
И он нашелся в лице Генри Роджерса.
Что двигало им? Подсознательное раздражение против диктатора Рокфеллера, не ведавшего человеческих страстей и не принимавшего их в других? Зависть к тому, кто был так близко, но так недосягаем, все равно неизмеримо богаче и могущественней всех? Или просто павлиний комплекс, желание покрасоваться перед знаменитой журналисткой, показать, что ты не какой-то там примитивный, бездушный капиталист и сухой менеджер, а человек сложный, с изломами, умеющий критически посмотреть и на свое дело, и на самого себя, и на тех, кто его окружает, включая даже самого Великого и Ужасного. Сыграла свою роль и лесть: Тарбелл, видимо искренне, объявила Роджерса «самым красивым мужчиной Уолл-стрит».
Так или иначе, а на протяжении двух лет (!) журналистка регулярно, как на работу (собственно, это и была ее работа), приходила в главное здание компании по адресу: Бродвей, 26. Роджерс не только подробно и откровенно отвечал на вопросы, но и показал ей некоторые документы. Раскрывал подноготную. Выдавал детали лоббистской деятельности, финансирования избирательных кампаний дружественных политиков. Даже в какой-то период предоставил ей письменный стол в офисе.
Не знаю, бывало ли еще когда-либо в истории нечто подобное – чтобы компания или организация создавала такие замечательные условия для своего собственного погубителя. И так на протяжении двух лет.
Книга Иды Тарбелл «История „Стандард Ойл“» стала бестселлером и бомбой, взорвавшей компанию.
Нестандартный «стандард»
Французское удвоенное «л» (ll) произносится как «й». Но когда в конце XVII века гугенотская семья Рокфёй (Rocqefeuille) бежала от католических преследований в Германию, в район Кобленца, она в местном понимании превратилась в Рокефеллов. Еще через два поколения, перебравшись в США, они стали Рокефеллерами. (В русском «е» после «к» почему-то отбрасывается.) Для американского уха это необычное имя вызывало смутную ассоциацию с каким-то «парнем из гористой местности». Но изначально фамилия означала совсем другое – лист или цветок, проросший на скале.
Род много раз оправдывал изначальное значение своего французского имени – «упрямая жизнь, пробившаяся сквозь камень».
Начав с нуля, не имея ни высшего образования (да и среднее – так себе), ни полученных в наследство капиталов, Рокфеллер создал не просто феноменальную нефтяную компанию – «мать всех нефтяных компаний», – но и прообраз эффективной, горизонтально и вертикально интегрированной транснациональной корпорации. В каком-то смысле ее потом фактически копировали все остальные. Да и государствам остается только завидовать, как эффективна может быть менеджерская вертикаль.
В 14 лет он накопил первые 50 долларов – торговлей индейками и тяжким батраческим трудом в огороде соседа. С этого и началось самое большое состояние в истории.
Две важные, говорящие детали из биографии молодого Рокфеллера. Во-первых, в том же нежном подростковом возрасте, когда его церковь оказалась на грани банкротства, он не только сам регулярно жертвовал малую толику от своих пока более чем скромных заработков, но долгое время проводил каждое воскресенье (свой единственный выходной) у церковных ворот, выпрашивая пожертвования у всех проходящих. И спас церковь, собрал достаточно денег, чтобы заплатить ее долги. В конце жизни он с гордостью говорил: «Я всегда был попрошайкой – для своей церкви».
Деталь вторая. Однажды его пригласили на заседание правления банка, напуганного тем обстоятельством, что Рокфеллер взял в долг уже практически все его активы. «Я с удовольствием познакомлюсь с этими джентльменами, мне нужно объяснить им, что мне требуется гораздо больше», – сказал он.
Среди американцев, особенно протестантов, было сколько угодно прижимистых людей, считавших каждый цент и отказывавших себе в мелких радостях и
