Весь в папу! - Марина Серова

Пастух гнал стадо домой по дороге, отчего моей «девятке» пришлось временно унять свою прыть.

От мирной картины адымчарской жизни в носу предательски защипало.

Ах, если бы я просто ехала на свою дачу! Алексановские хоромы меня отчего-то не прельщали…

Стадо коров прошествовало мимо меня, дружелюбно мыча и помахивая хвостами.

Я завела мотор, и моя железная подружка тронулась дальше.

Он подъехал за час до ее предполагаемого появления.

В том, что она появится здесь, он не сомневался. Сети были расставлены. Но перед этим он тщательно продумал все. Каждый ее шаг. Каждое движение.

Ему казалось, что он просчитал даже ритм ее дыхания…

Сейчас она выехала из Тарасова. В ее душе пустил ростки страх… Она пытается справиться с ним. Убеждает себя в том, что непобедима.

Он рассмеялся.

Любовно оглядел умело приготовленную ловушку, которая должна захлопнуться, лишь только его гостья войдет сюда.

Где тогда останется ее самоуверенность?

За порогом этой комнаты…

Он проверил все замки. Они действовали безотказно. На стене висел огромный, увеличенный портрет Эмми Стюарт.

— Извини за то, что это всего лишь фоторепродукция, дорогая…

Усмешка скривила тонкие губы.

Он вышел из помещения, не забыв прикрыть дверь.

Я подъехала к алексановской даче.

— Ну, вот и я. — Где-то там, внутри, находился мой фазанчик…

Я вышла из машины, подошла к воротам и толкнула их. Как и следовало ожидать, ворота распахнулись.

— До пошлого банально… — поморщилась я. Подняв глаза, я осмотрелась. Моей знакомой собаки не было видно. Ее убрали. Чтобы не спугнуть меня. Я усмехнулась. Откуда бедолаге знать, что отсутствие собаки — его первая ошибка? Если бы «фазан» находился в другом месте, был бы сохранен прежний порядок.

Вокруг не было ни души. Ветер играл с ветками деревьев. Иногда со стороны оврага доносился неясный, пугающий гул.

— Вы выбрали хреноватое место для дачи, — громко объявила я. — У вас слишком близко расположен овраг, а туда выбрасывают мусор со всех участков. Поэтому, наверное, так воняет гнилью.

Ответом на мою реплику была тишина.

Ладно, придурок. Молчи. Я-то знаю, где ты сидишь.

Я вошла в сад.

Если эту пустыню можно было назвать садом. Несколько чахлых деревьев и кустов.

Интересно, чем занята алексановская жена?

Я двинулась дальше. Самой себе я напоминала сапера. Каждый уголок сада мог оказаться смертельным.

Я оглянулась.

В зарослях шиповника я отчетливо увидела силуэт Робина. Мелькнув на мгновение, он исчез.

Правильно. Зачем афишировать свое присутствие кому-нибудь еще?

Мне стало спокойнее.

Впрочем, сейчас, оказавшись нос к носу с опасностью, мне стало вообще спокойно. Так уж я устроена. Ожидаемая опасность страшит больше реально присутствующей.

Вокруг царили тишина и спокойствие. И все же я ощущала его присутствие.

Он был здесь. И ждал меня.

От меня требовалось догадаться, где состоится наше первое свидание…

Он увидел ее и почувствовал дрожь в пальцах.

«Растерянна», — самодовольно подумал он. Оглянувшись в его сторону, она его не заметила.

В кустах шиповника что-то зашевелилось.

Он напряженно всмотрелся. Ему показалось, что там кто-то есть. Нет. Все тихо. Ему показалось.

Кусты немного гнулись под порывами ветра.

Он вздохнул.

— Входи, — шепотом пригласил он свою гостью.

Как бы услышав его, она открыла дверь и прошла в дом.

Умная девочка… Все делает так, как надо!

Оказавшись в большой, просторной комнате, я почувствовала себя укротителем тигров, зашедшим в клетку с особенно непослушным питомцем.

Сначала я огляделась.

Все-таки у наших «саквояжников» плоховато со вкусом, отметила я. Слишком вычурные колонны поддерживали потолок, украшенный лепниной. Глубокая ниша внутри зала походила на усыпальницу.

Ощущение складывалось очень неприятное. Как будто ты оказался внутри родового склепа.

Сейчас раздвинутся стены, и появится черный ворон Эдгара Аллана По.

Впрочем, нет. Эдгар По для этих стен слишком изыскан. Слишком утончен. Местные владельцы больше были склонны к писаниям Брэма Стокера.

Отчего-то представился толстенький Алексанов с выпирающими клыками. Глаза налиты кровью, и он довольно потирает руки, перепачканные кровью невинной жертвы… А резинка на трусах ослаблена. Так удобнее ды— шать…

Представив сие зрелище, я почувствовала приступ хохота. Удержаться было невозможно. Я начала смеяться, а ежели со мной случилась такая незадача, придется окружающим потерпеть, пока Танечка не придет в себя.

Меня еще в далеком детстве выгоняли из класса за приступы гомерического хохота.

Она смеялась!

Он почувствовал, как злость побеждает остатки сознания. Она издевалась над ним…

Он стиснул зубы. Ничего. Ничего, крошка… Я покажу тебе, как смеяться надо мной…

Она хохотала!

Лучше бы она этого не делала. Смех ей шел, делая ее еще прелестнее. Но Эмми была грустна.

И ее копии следовало быть грустной. Сейчас копия нарушала правила своего существования. Потому что смех нарушал гармонию. Разрушал ее сходство с оригиналом.

С копиями всегда было так. Сколько он пытался добиться от копии Мадонны точного сходства?

А она слишком расширила тогда глаза. Это ей не шло.

Впрочем, если бы ему не помешали, он добился бы сходства…

Он обиженно поджал губы.

В окно он увидел, как она подошла к двери. О, нет! Сейчас она выйдет… Этого делать нельзя! Это не по правилам!

Пора было появляться…

Он прошел по коридору, стараясь сделать шаги неслышными.

Подошел к двери.

Дверь захлопнулась перед его носом. Кто-то вошел в комнату, где его, именно его ждала Эмми!

Он застыл.

Обида заливала щеки горячей волной. Он чувствовал себя обманутым. Опять обманутым.

Толкнув дверь, убедился: все усилия тщетны. Его опять обманули. Как год назад. И он догадывался, кто это сделал…

Я увидела его и почувствовала себя глубоко уязвленной. Вот уж никогда бы не подумала!

Моя рука потянулась к сотовому.

«Андрюшка, окажись на месте!» — взмолилась я, отступая к стене. К той самой, где сияла чистой красотой известная в прошлом веке актриса, немного похожая на сыщицу Иванову…

Он улыбался. Хамская, скажу я вам, у него была рожа!

— Добрый вечер, деточка! — почти пропел он.

Встретить именно его я здесь не рассчитывала.

— Сами понимаете, деточка, — сказал Алексанов-старший, усаживаясь в кресло, — что я в происшедшем с вами несчастном случае не виноват.

Он улыбнулся, разглядывая меня с ног до головы. Я почувствовала себя раздетой и беззащитной.

— В каком еще несчастном случае? — спросила я. — Это с вами произошел этот самый случай. Когда ваш сынок крышей поехал. И начал за девочками бегать…

— Ах, Таня, при чем же тут он? — развел руками Алексанов. — Буду с вами откровенным. Все равно все останется между нами, не правда ли?

— Этого я вам обещать не могу, — буркнула я. — Выше моих сил, знаете ли.

— И не надо, — замахал на меня симпатичной пухлой ладошкой Алексанов. — Вы ведь, Танечка, отсюда не выйдете. Понимаете? И никто вам не сможет помочь. Никто…

Он тихо засмеялся. В глазах появилось странное выражение безмятежного счастья. Такое я видела только у дебилов.

— Конечно, — согласилась я мрачно, — мы сейчас выпьем чаю и мирно разойдемся. Так?

— Не совсем, — немного расстроенно покачал он головой в кучерявых завиточках вокруг тонзуры, — чаю-то мы попьем. А вот насчет того, чтобы разойтись…

Он улыбнулся. Улыбочка у него была довольно-таки пакостная. Как у Ирода, смотрящего на казнь вифлеемских младенцев. Я-то, конечно, на младенца не тянула. Но неприятно мне стало. Даже захотелось посмотреть, каковы в здешних дачках места общего, так сказать, пользования.

— И что же мы будем делать? — кисло спросила я, вжимаясь в кресло, страдающее, как и хозяин, манией величия, так как оно явно пыталось изобразить из себя трон. — У вас тут нет даже теннисного корта…

— Играть, — улыбнулся Виктор Степанович, заговорщицки подмигнув, — играть, мой ангелочек…

Во что он собрался играть, я поняла. Догадалась. Не совсем же у меня с головой плохо.

— Играй-ка сам с собой, приятель… — разозлилась я.

И, небрежно закинув ногу на ногу, достала из кармана сигарету. Закурив, я взглянула на визави.

Он стоял, смешно подавшись вперед пузиком, и смотрел на меня грозным взглядом, раздувая ноздри, как дракон, болеющий насморком.

— Нехорошая девочка, — прошипел он, грозя мне толстым пальчиком.

За дверью, однако, слышались стоны и шебуршания. Кто-то скребся из последних сил, пытаясь проникнуть в наше шикарное помещение для игр, и, судя по жалобным звукам, не был Робином.