В водовороте - Алексей Писемский

Все эти насмешливые отзывы Миклакова, разумеется, передавались кому следует; а эти, кто следует, заставляли разных своих критиков уже печатно продергивать Миклакова, и таким образом не стало почти ни одного журнала, ни одной газеты, где бы не называли его то человеком отсталым, то чересчур новым, либеральным, дерзким, бездарным и, наконец, даже подкупленным. Прочитывая все это, Миклаков только поеживался и посмеивался, и говорил, что ему все это как с гуся вода, и при этом обыкновенно почти всем спешил пояснить, что он спокойнейший и счастливейший человек в мире, так как с голоду умереть не может, ибо выслужил уже пенсию, женской измены не боится, потому что никогда и не верил женской верности{117}, и, наконец, крайне доволен своим служебным занятием, в силу того, что оно все состоит из цифр, а цифры, по его словам, суть самые честные вещи в мире и никогда не лгут! Говоря таким образом, Миклаков в душе вряд ли то же самое чувствовал, потому что день ото дня становился как-то все больше худ и желт и почти каждый вечер напивался до одурения; видимо, что он сгорал на каком-то внутреннем и беспрестанно мучившем его огне!

Князь познакомился с Миклаковым у Елены, с которою тот был давно знаком и даже дружен. С первого же свиданья он понравился князю своими насмешливыми суждениями; и потом это внимание князя к Миклакову усилилось еще оттого, что Елена раз призналась ему, что она ничего не скрывает от Миклакова.

- И даже любви нашей? - заметил ей князь.

- И любви нашей не скрываю! - отвечала Елена.

- Что ж он говорит по этому поводу? - спросил князь, немного потупляясь, но с заметным любопытством.

- Он говорит весьма неутешительные вещи для меня.

- А именно?

- Ну нет, я никогда тебе этого не скажу! - воскликнула Елена.

Миклаков, в самом деле, говорил ей весьма неутешительные вещи.

- Как хотите, - рассуждал он с ударением, - а князь все-таки человек женатый!

- Что ж, мне из-за этого и душить в себе чувство было? - спрашивала его Елена.

- Ах, боже мой, душить чувство! - воскликнул Миклаков. - Никогда чувство вдруг не приходит, а всегда оно есть результат накопленных, одного и того же рода, впечатлений; стоит только не позволять на первых порах повторяться этим впечатлениям - и чувства не будет!

- Но зачем же бы я стала это делать, позвольте вас спросить? - говорила Елена.

- Да хоть бы затем, что теперешнее, например, ваше положение очень скверное! - возражал ей Миклаков.

- Но чем же? - спрашивала Елена, сама при этом немного краснея.

- А тем, что вы сами очень хорошо знаете - чем, но только из принципов ваших хотите показать, что вам ничего это не значит.

- Мои принципы - это вся я! - говорила Елена.

- Нет, не все, далеко не все! - возражал ей с усмешкой Миклаков.

Елена начинала на него немножко сердиться.

- Вы странный человек, вы как будто с каким-то наслаждением мне злопророчествуете!

- Да и добропророчествовать тут нечего!

- Что ж, вы так-таки князя за совершенно дрянного человека и считаете?

- Нисколько! Но я вижу только, что он одной уж женщине изменил.

- Кому это?

- Жене своей.

Елена захохотала.

- Я надеюсь, что в его чувстве ко мне и к жене есть маленькая разница!

- Не знаю-с!.. Мы его чувства к жене оба с вами не видали.

- Но какое же его чувство ко мне, как вы находите, серьезное или пустое? - спрашивала Елена настойчиво, но с заметным трепетом в голосе.

- Серьезных и пустых чувств я не знаю, - отвечал ей Миклаков, - а знаю страстные и не страстные, и его чувство к вам пока еще очень страстное!

- Подите вы! Вы говорите только с одной какой-то животной стороны.

- Да ведь по-нашему с вами человек только животное и есть, - говорил Миклаков, устремляя на Елену смеющиеся глаза.

- Что ж из этого?.. Но он все-таки может любить в другом: ум, образование, характер, - перечисляла Елена.

- Все может, жаль только, что все это не по религии нашей с вами! подсмеивался Миклаков.

- Никакой у вас нет религии и никогда не бывало ее, потому что никогда не было никаких убеждений! - прикрикнула на него Елена.

- Совершенно верно-с. Кроме того твердого убеждения, что весь мир и все его убеждения суть не что иное, как громаднейшая пошлость, никогда никакого другого не имел! - подхватил Миклаков.

- Ну, подите вы! - повторила еще раз Елена, видя, что Миклаков уже шутил. А он, в свою очередь, при этом вставал, целовал ее руку и уходил домой, очень довольный, что рассердил барышню.

* * *

- Кто же, однако, еще у тебя будет? - продолжал князь разговаривать с женой о предстоящем вечере.

- Будет еще madame Петицкая, которая представит нам молодого танцора, monsieur Архангелова! - отвечала княгиня.

- Madame Петицкая представит monsieur Архангелова - недурно! - произнес князь насмешливым голосом.

M-me Петицкой также предстоит некоторая роль в моем рассказе, а потому я и об ней должен буду сказать несколько слов. Дама эта, подобно Миклакову, тоже немало изливала желчи и злобы на божий мир, только в более мягкой форме и с несколько иными целями и побуждениями. Она познакомилась с княгиней всего только с месяц назад и, как кажется, была мастерица устраивать себе знакомства с лицами знатными и богатыми. Высмотрев на гулянье в саду княгиню и узнав с достоверностью, кто она такая, г-жа Петицкая раз, когда княгиня сидела одна на террасе, подошла к решетке их садика. Одета г-жа Петицкая была в черное траурное платье, траурную шляпку и, придав самый скромный и даже несколько горестный вид своему моложавому лицу (г-же Петицкой было, может быть, лет тридцать пять), она произнесла тихим и ровным голосом и совсем, совсем потупляя глаза:

- Madame la princesse, pardon, что я вас беспокою, но не угодно ли вам будет купить рояль, который остался у меня после покойного мужа моего?

Княгиню немножко удивило подобное предложение.

- Но сами вы разве не играете? - спросила она.

- Я играю, и недурно играю, - отвечала г-жа Петицкая еще скромнее, - но у меня нет средств, чтобы иметь такой дорогой рояль; мой муж был великий музыкант!

- Ваша фамилия? - спросила ее княгиня.

- Петицкая! - произнесла г-жа Петицкая с заметною гордостью.

- Ах, я слыхала игру вашего мужа; он действительно был превосходный музыкант.

- Превосходный! - повторила и г-жа Петицкая, приближая носовой платок к глазам.

- Я непременно зайду к вам посмотреть ваш рояль и купить его, хоть затем, чтобы иметь его в память вашего супруга.

- О, merci! Недаром мое сердце влекло меня к вам! - воскликнула негромко г-жа Петицкая{120}.

Раскланявшись с княгиней, она удалилась. Та на другой же день зашла к ней на дачу посмотреть рояль, который ей очень понравился, и она его сейчас купила.

Когда нанятые для переноски рояля мужики подняли его и понесли, г-жа Петицкая удалилась несколько в сторону и заплакала. Княгине сделалось бесконечно жаль ее.

- А у вас никакого рояля и не останется? - спросила она ее.

- Нет! - отвечала г-жа Петицкая почти трагическим голосом.

- Ну, я как-нибудь это поправлю! - проговорила княгиня и, возвратившись домой, пересказала мужу, что она купила отличный рояль у одной дамы. - И вообрази, у этой бедной женщины не осталось теперь никакого инструмента, тогда как она сама очень хорошая музыкантша! - присовокупила она к этому.

Г-жа Петицкая, кажется, не без умысла взяла в присутствии княгини несколько довольно бойких аккордов.

- Да, жаль! - произнес довольно равнодушно князь.

- И я, знаешь, что хочу сделать, - продолжала княгиня, - подарить ей мой рояль... не продавать же нам его?

- Конечно, подари! - согласился князь.

Княгиня очень была довольна таким позволением и даже поцеловала за него мужа.

Когда г-же Петицкой принесли от княгини в подарок рояль, то она удивилась и даже немножко обиделась; но княгиня прислала ей при этом такое любезное и доброе письмо, что она не в состоянии была отказаться принять подарок от нее, и с тех пор почти дружба связала обеих этих дам. Главное, г-жа Петицкая, несмотря на свой скромный и печальный вид, ужасно смешила княгиню, рассказывая ей разные разности про останкинских господ и госпож. О, она казалась княгине очень умною и ужасною насмешницей!

Кроме этих забавных рассказов, г-жа Петицкая не чужда была, по-видимому, заглянуть и подальше, поглубже в сердце княгини.

- Этот барон какой, должно быть, хороший и честный человек! - говорила она.

- Да, он хороший человек! - отвечала княгиня, но, как показалось г-же Петицкой, совершенно равнодушно.

- И красивый какой собой! - продолжала она.

- Ну нет, какой же красивый? - возразила княгиня очень искренним голосом, так что г-жу Петицкую удивила даже этим.

- Но, однако, извините вы меня: он лучше вашего мужа, хоть и тот тоже красив!

- Нет, муж лучше! - произнесла княгиня, опять совершенно искренне.

Г-жа Петицкая понять не могла, что такое значили подобные ответы. По слухам останкинским, она твердо была уверена, что говорит княгине самые приятные вещи, а тут вдруг встречает такое равнодушие в ней; а потому спустя некоторое время она решилась попробовать княгиню с другой стороны, хоть более, может быть, неприятной для нее, но все-таки, конечно, интересующей ее.