Новый рассвет - Сандра Браун

Бэннер отвернулась. Возможно, возможно, она бы приняла условие отца – согласилась бы, чтобы Джейк управлял ее ранчо. Но жить так близко от него, знать, что каждый раз при взгляде на нее он вспоминает ту ночь… Никогда.

Она посмотрела на Росса и надменно откинула голову.

– Я не принимаю твоих условий. Как я уже говорила, я хочу независимости. Я не желаю, чтоб за мной присматривали, как за ребенком.

– Тогда мы зря теряем время, – сердито заявил Росс, – потому что одна ты туда не поедешь.

Бэннер послала отцу улыбку, которая еще ни разу не подвела ее, с ее помощью она выпрашивала у Росса сласти.

– Может, передумаешь, папочка?

– На этот раз нет. Или ты поедешь с Джейком, или тебе придется обойтись некоторое время без собственного ранчо.

Твердые нотки в отцовском голосе заставили Бэннер вздрогнуть.

– Ты не можешь так поступить!

– Может, – произнес Джейк со спокойной внушительностью, заставившей Бэннер перевести взгляд на него. – Сначала я отказался от этого места. Мне хотелось связываться с твоим ранчо не больше, чем тебе со мной. Но Росс не отдаст тебе землю, если ты не поступишь по-его.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Бэннер отвернулась первой.

– Мама?

– Не могу спорить с Россом. Это для твоего же блага. Тебе нужен защитник.

Бэннер позабавили слова матери. Но улыбнуться она не решилась. Она боялась, что, засмеявшись, не сможет остановиться. Разве не естественно в ее положении устроить истерику? Какая роскошь – перестать сдерживаться, завопить, заплакать. Но она не могла рисковать, не могла отпустить вожжи – потери могут оказаться невозместимыми.

По лицу Джейка ничего не поймешь. О чем он думает? Что таится в глубине его глаз? Жалость? Боже упаси! Он согласился работать на ранчо потому, что жалел ее? Потому что ее выставили дурой перед всем городом или потому, что она сама себя выставила дурой, пытаясь соблазнить его? Надо же было так опозориться!

Бэннер вздернула подбородок. Ну уж нет. Будь она проклята, она не примет одолжений от этого бродяги, от никчемного ковбоя Джейка Лэнгстона. И он еще посмел жалеть ее – как это горько, как нестерпимо обидно!

– Я подумаю и дам вам знать, – надменно бросила она и с высоко поднятой головой выплыла из комнаты.

Как только дверь за ней закрылась, Джейк энергично выругался.

– Тысяча чертей, я ведь говорил вам обоим – ей это не придется по вкусу. Давайте-ка похерим наше соглашение прямо сейчас.

Росс усмехнулся.

– Все будет нормально. Ей слишком хочется получить землю. Она просто заупрямилась. Ее бы отшлепать хорошенько, чтоб посмирней стала. Испорченная девчонка, привыкла все делать по-своему. Лидия была с ней недостаточно строга.

– Я?! – Лидия повернулась к мужу и уперлась руками в бока. – Чья бы корова мычала, Росс Коулмэн. Да она всю жизнь из тебя веревки вьет. И упрямство у нее твое, я уж молчу о характере.

Росс ухватил жену за пояс юбки, притянул к себе.

– А вздорность от тебя, – проворчал он, ловя ее губы.

– Перестань. Я серьезно. Пора обедать, мне нужно…

Сопротивлялась Лидия недолго, не дольше, чем длится вздох, удар сердца. Росс зажал ей рот властным поцелуем, а она отклонила голову, чтобы сполна насладиться им.

– Нужно прогулять Бурана, – пробормотал Джейк и, сняв шляпу с крючка у двери, нахлобучил ее на голову. Выходя, он хлопнул дверью, но Коулмэны не обратили на это никакого внимания.

После обеда Драммонды собрались домой. Мэринелл ехала с ними до Остина. Обычная предотъездная неразбериха, все прощаются, обнимаются, целуются. Бэннер старалась не смотреть на Джейка. Нельзя сказать, что старания ее увенчались успехом. Если его и волновало решение, которое ей предстояло принять, виду он не показывал. Он играл с племянниками и племянницами, серьезно толковал с Гектором о ценах на продукты, дразнил Мэринелл старой девой, пока она не стукнула его по голове оловянной меркой.

Бэннер помахала рукой отъезжающим и сразу же, сославшись на головную боль, укрылась у себя в комнате. Очевидное равнодушие Джейка уязвило ее: ведь она-то места себе не находила.

Если бы папа назначил кого-то другого, а не Джейка…

На этой мысли она споткнулась. Но кого же, как не Джейка? Если бы Бэннер могла вернуться на сорок восемь часов назад, вычеркнуть из своего прошлого тот час в конюшне, она была бы в бешеном восторге: еще бы – Джейк согласился стать ее управляющим!

Получается, она сама виновата.

Вот он смотрит на нее – и что же видит? Видит ли он ее как она сейчас – в простой белой блузке и темно-синей юбке с разрезом? Или она навсегда отпечаталась в его мозгу в прозрачной ночной сорочке, которая не могла защитить ее от его умелых ласк?

Помнит ли он, как быстро она оправилась от потрясения, как губы ее раскрылись, принимая его язык – неторопливое, ласкающее, пронзающее насквозь жало, которое Бэннер никогда не забудет.

О боже, простонала она. Помнит ли он, как ее руки ритмично перебирали пряди его волос? И как бесстыдно она звала его, повторяла его имя, словно твердила молитву, когда он оказался в ней?

Конечно, помнит. Ведь ее воспоминания настолько ярки, что заставляют сердце биться сильнее, будто это происходит снова. Значит, и у Джейка так?

Бэннер закрыла лицо руками. Выходит, она пожертвовала мечтой о собственном ранчо из-за одной глупой ночи? Не дорого ли обходится ей гордость?

Она совершила ошибку, и последствия не замедлили сказаться. Но что же, неужели ей теперь всю оставшуюся жизнь носить власяницу? Джейк, очевидно, заставил себя забыть, чтобы жить дальше. А у нее недостанет смелости? Она будет всегда съеживаться под его взглядом? Да будь она проклята, если доставит ему такое удовольствие.

Бэннер облокотилась на подоконник, легла грудью на лежавшие на нем подушки, лицо ее подергивалось от волнения. Через стекло она видела столб пыли, которую поднимала повозка, везущая Лэнгстонов на станцию. Все время, что они гостили в Излучине, Бэннер страдала и не могла по-настоящему насладиться их обществом. Теперь она с тоской смотрела им вслед. Она была привязана к ним. Лэнгстоны хоть и не родственники, но все же часть ее семьи.

Подрастая, Бэннер стала задаваться вопросами: почему у нее нет бабушек, дедушек, двоюродных братьев и сестер? Когда она начала ходить в школу и, сравнивая себя с другими детьми, обнаружила эту недостачу в своей жизни, она попыталась расспросить родителей. Где у нее бабушки, дедушки, дяди и тети, кузены? Почему у нее нет того, что есть у ее сверстников?

Ответы были неопределенными и не удовлетворили ее. Но с возрастом Бэннер поняла, что уклончивость Росса и Лидии не случайна, и тактично прекратила расспросы. Казалось, до приезда в Техас отец с матерью не жили, у них не было прошлого. Даже о времени, которое они провели уже вдвоем в обозе, родители рассказывали неохотно.