Польская супруга Наполеона - Сергей Юрьевич Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И тотчас же, – пишет графиня Потоцкая, – военный министр заговорил о том важном деле, по поводу которого он пришел, дав себе слово впредь осторожнее пользоваться своим правом входить к императору без доклада».
Надо сказать, что влюбленные и завтракали, и обедали, и ужинали всегда вместе. Это было то преимущество, которое Мария Валевская имела даже перед Жозефиной. За столом им прислуживал только камердинер Констан, который не находил достаточно похвал для обаятельной молодой графини. Позднее он вспоминал:
«Император приказал приготовить помещение рядом с его покоями. Мадам В… поселилась там и уже не покидала замка Финкенштейн, тем более что в Варшаве ее старый муж, оскорбленный в своем достоинстве и в своих чувствах, не хотел более принимать под свой кров женщину, которая его оставила. Мадам В… жила в Финкенштейне все три недели пребывания там императора. Все это время она проявляла к Его Величеству самую возвышенную и бескорыстную привязанность. Император, со своей стороны, как будто понимал эту ангельскую женщину; ее поведение, полное доброты и самоотверженности, оставило во мне неизгладимое воспоминание. Обедали они всегда вместе; я обслуживал их один и был свидетелем их бесед – живых и возбужденных, со стороны императора, и нежных и меланхоличных, со стороны мадам В… В отсутствие Наполеона мадам В… проводила время в одиночестве, читая или же наблюдая из-за занавесок комнаты императора за парадами и военными учениями, проводимыми во дворе замка. Такой же, как поведение, была и ее жизнь, всегда размеренная и всегда одинаковая».
* * *
Несмотря на все старания Наполеона, сохранить тайну было явно нелегко. В главной квартире на каждом шагу встречались поляки. Почти ежедневно приезжал кто-нибудь из варшавского высшего света. Под окнами замка муштровали своих солдат офицеры только что сформированного гвардейского кавалерийского полка. Постоянно находились в Финкенштейне Юзеф Выбицкий, Александр Сапега, Винцентий Красиньский, Александр Рожнецкий. Часто приезжал Юзеф Зайончек и Станислав Костка-Потоцкий. Все они знали Валевскую лично, некоторые, например Ян Леон Ипполит Козетульский, давний сосед по Ловичу, и дружившие с Лончиньскими братья Томаш и Франтишек Лубеньские, относились к кругу ее близких знакомых. Кроме того, в Финкенштейне нес свою службу посвященный во все Бенедикт Юзеф Лончиньский, который охотно встречался с варшавскими друзьями. Чтобы укрыться от людского любопытства, Марии приходилось прибегать к самым строгим ограничениям. Все три недели она ни разу не переступила порог своей добровольной тюрьмы. К окнам подходила только тогда, когда были опущены жалюзи.
Единственными лицами, которые видели ее, кроме императора, были обслуживающий ее камердинер Констан и наполеоновский телохранитель-мамелюк Рустан.
Хорошо известно, что Наполеон был человеком глубоко эгоистичным. При всем при этом порой он показывал себя великодушным и добрым, а иной раз даже нежным и отзывчивым. И это отнюдь не является парадоксом. Сила характера этого многогранного человека, его сложная натура, полная противоречий, как и у всех сильных людей, облеченных неограниченной властью и ведущих бурную жизнь, способствовала мощному развитию как недостатков, так и достоинств.
Когда гости удалялись, он привлекал Марию на канапе, обнимал и вел себя так, как во времена своей первоначальной пылкой любви к Жозефине. Когда Наполеон был занят делами, Мария или читала, или вышивала. Не было сомнений, свидетельствовал позже личный камердинер императора, что Валевская нежно любила его. Однажды она даже призналась преданному Констану: «Все мои мысли, все мое вдохновение исходит от него и возвращается к нему. Он для меня все – вся моя будущность, вся моя жизнь!»
И все-таки, приехав в Финкенштейн, она очутилась в весьма необычной ситуации. Завеса тайны полностью оградила ее от внешнего мира и обрекла на нахождение один на один с человеком гениальным, властным, необычайно впечатляющим и… в полном расцвете мужских сил. Последнее, кстати, подтверждают слова самого Наполеона, который именно в этот период писал старшему брату Жозефу:
«Здоровье мое еще никогда не было таким хорошим… Я стал лучшим любовником, чем раньше».
Марии был 21 год, и она, по сути, еще не знала настоящей любви. Потому что если и имели место девические предсвадебные романы, то хрупкие воспоминания о них наверняка были стерты годами супружества с 70-летним графом Валевским. Ее биограф Мариан Брандыс по этому поводу пишет:
«В Варшаве Марию оберегал от любви к Наполеону шок, который она пережила в ту минуту, когда обожаемый освободитель превратился вдруг в настойчивого домогателя. Но в условиях Финкен-штейна, в одиночестве и монотонии супружеского симбиоза, столь отличного от того, что имело место в Валевицах, она не могла долго оставаться пассивной к стихийному чувству любовника и вынуждена была, в конце концов, на это чувство ответить. Тот факт, что любовник был одновременно человеком, от которого зависело будущее ее родины, перестал мешать любви, он стал интегральным элементом. Это, вероятно, еще не была большая настоящая любовь, о которой мечтала до свадьбы юная Мария Лончиньская и которую пани Валевская познает только на склоне жизни, но измерять любовь вообще очень трудно».
В любом случае известно, что Мария подарила Наполеону на память о пребывании в Финкенштейне кольцо с надписью: «Если перестанешь меня любить, не забудь, что я тебя люблю».
О бескорыстности Марии говорит, например, такой факт. Однажды император получил царский подарок от персидского шаха – коллекцию дорогих шалей для императрицы. Он тут же предложил Марии выбрать из них ту, которая ей больше нравится. У Жозефины от этого не убудет! Мария выбрала голубую шаль, самую неприметную из всех.
– У меня есть подружка, она обожает голубой цвет. По возвращении я сделаю ей подарок.
– Поляки – люди храбрые и преданные, – сказал ей тогда, улыбаясь, Наполеон, – а польки очень красивые и бескорыстные женщины. В сумме получается отличная нация.
После этого он поинтересовался:
– Но почему ты всегда в черном? Ты же знаешь, что я люблю яркие цвета.
На это Мария ответила:
– Полька должна носить траур по своей родине. Когда ты восстановишь Польшу, я всегда буду в розовом.
Он улыбнулся:
– Потерпи. Скоро я начну военные действия против России.
* * *
Для Наполеона финкенштейнская идиллия также должна была стать необычайным событием. То, что в Варшаве императору могло казаться только мимолетной страстью, здесь приобрело черты прочной связи и стало, как пишет Фредерик Массон, «чисто сердечными отношениями».
Почти все биографы Наполеона подчеркивают, что роман с
