Хранитель древностей - Юрий Домбровский

- Нет, спасибо, - сказал я. - Не надо.

- Ага, не надо, - обрадовался он. - А вот если бы вы их сами выкопали, тогда нужны они были бы вам или нет?

- А вот тогда нужны.

- Нужны! - Он даже ударил ладонью по столу. - Видишь, какое дело: даю готовые - не надо, а сами откопают - нужны. Почему же так? Ведь пятаки-то все одинаковые - что мои, что ваши, только мои почище, конечно.

Я поглядел на него и засмеялся.

- Да нет, тут смеяться нечего, - сказал он сердито. - Я правду говорю. И все хитрят, и все хитрят. - Повернулся он к Михаилу Степановичу: - Все выгоду какую-то ищут. Вот вы сколько жалованья получаете?

- Стой, стой, к чему тебе это? - перебил его Михаил Степанович.

Бригадир сердито махнул рукой, налил себе еще стопку, опорожнил ее одним глотком и обтер ладонью рот.

- Тут все к чему, - сказал он хмуро. - А вот война? - спросил он меня в упор. - Вот вы пришли сейчас домой, а утром в семь часов повестка. Явиться на призывной пункт с вещами. Тогда что?

- Да ничего, встану, соберусь и пойду, - сказал я.

- Да ты чего-то уж не туда загибаешь, Иван Семенович, - сказал мой новый знакомый. - Война войной, а наука наукой, пятаки тут ни при чем.

- Опять пятаки ни при чем? Очень они при чем! Вот вы сказали: позовут пойду. А что такое пойти на фронт, вы знаете? Стойте, стойте, я уж свое доскажу. Вот в пятнадцатом году нас из Большой станицы двенадцать человек пошло воевать. С музыкой провожали, с попами... И парни все были - во! А вернулось нас с фронта всего двое - я да Петька Карасев. И вот еще, видишь, сижу и водку пью с учеными, а Петька покашлял, покашлял, да через год его в Порт-Артур и стащили, легкое у него отвалилось. В болоте ночь просидел. Значит, было нас двенадцать, а остался один я, а над теми десятерыми, наверно, и до сих пор кресты в Польше торчат, сам тесины прибивал, знаю. А теперь вот и креста не поставят, одни столбы.

- Иван Семенович, ты больше не пей, - нахмурился мой новый знакомый. Как это понимать - одни столбы... Добрая память останется, она что? Ничего тебе, что ли?

- А вот так - столбы! - ударил кулаком по столу бригадир. - А добрая память - это вот! Фу! - Он дунул и засмеялся. - Вот она, добрая память, полетела - вот-вот! Видишь ты ее? Где она? - И вдруг ожесточенно заговорил: - Мы ведь все на свете превзошли, и религии уж не придерживаемся, и открыли, что не Бог в небе, а пар. Ну, ладно, пускай пар, а не Бог, я не против. Но я ведь вот про что... - Он остановился, собираясь с мыслями. - Вот ученые приезжают, - продолжал он уже медленно и вдумчиво, - черепки собирают, ну что ж, мы уважаем науку, хорошо... Ну а вот если верно - завтра война? К чему эти кости и черепки, а? Вот я газеты читаю. Каждый день пишут: такую-то речь Гитлер грохнул, такую-то границу его войска перешли, и все ближе, ближе к нам война подбирается. Стали уже учить, как маски надевать, а вы все черепки собираете. Как же это понимать, а?

- Да что это ты, хозяин, больно развоевался? - сказал мой новый знакомый недовольно. - Заладил как сорока: война, война, война... Без тебя это каждый день слышим и читаем. Позовут - соберемся и пойдем. Но только война-то ведь не на целый век. Вот ученые сосчитали, что в старом мире, при царизме, на каждые десять лет мира приходилось одиннадцать лет войны. Так люди-то воевали, а пятаки-то лежали. И эта война пройдет, а все равно пятаки останутся. Наши внуки еще будут ими интересоваться.

- А останется кому интересоваться пятаками? - покачал головой хозяин. Вот газ у них, говорят, особый есть, от него даже железо сыплется. Так вот, если они его на меня или на вас пустят, так что от нас тогда останется, а? А то еще есть такие прожектора - как поведут лучом, так и города нет!

- Лучи смерти, - засмеялся мой новый знакомый. - Ну-ну, читай вокруг света", читай, еще не то вычитаешь. Но вот что, хозяин, - он постучал пальцем по столу, - ты все-таки поменьше бы звонил. Ведь это пораженческая агитация называется, понимаешь? Что же - у них все есть, а мы голенькие? Нет, что у них, то и у вас есть, а может, есть и что похлеще. Очень может быть! И победить мы его победим. За него никто не пойдет - ни француз, ни англичанин, ты в этом не сомневайся.

- Да я не сомневаюсь, - сказал бригадир, - я ведь к тому, что... - Он вдруг сразу как-то сник и замолчал, взял стопку, валил ее доверху, но пить не стал, а оставил и вдруг заговорил, возбуждаясь все больше и больше: - Вот вы говорите "не пойдет". За столом-то все, конечно, можно сказать - и про ту войну тоже говорили, что ни за что никуда не пойдут. А нет - пошли, да еще как пошли-то, с песенками:

"Соловей, соловей-пташечка", - запел он вдруг и рассмеялся. - Да и как было не пойти? Впереди пулемет и сзади пулемет. Не пойдет? Нет, как еще пойдут-то.

- Вы историк? - спросил меня мой новый знакомый.

Я кивнул головой.

- Я вот почему спрашиваю: этот пулемет в лоб, про который он сказал, ну что ж говорить, средство действительно очень сильное. Но скажите, могут войска под этими пулеметами выиграть войну? Ну, не только пулемет, конечно, а вообще одна жестокость сама по себе. Деревни жечь, дезертиров вешать, солдат пулеметами гнать. Вот это может выиграть войну?

- Ну, это смотря кто с кем воюет, - сказал я. - Но одно только можно сказать суверенностью: армия свободных всегда побьет армию рабов. Это еще Эсхил отлично понимал. В "Персах", например, престарелая царица Атосса спрашивает предводителя Хора о греках: "Кто гонит это войско в бой? Кто их царь?" И тот отвечает: "Никто их не гонит, нет у них царя, они свободны!" "Так каковы же они в битве?" - спрашивает царица. "А таковы они в битве, отвечает Хор, - что все войско твоего сына полегло под их мечами". И в заключение, после гибели персидского ополчения. Хор поет: "Персы, не идите против эллинов, сама земля им союзница". Земля - союзница! Подумайте, огромная армия, состоящая из двенадцати пленных народов - тут были и сирийцы, и египтяне, и финикийцы, - была разбита в прах одним свободным народом.

- Вот, отец, - повернулся к бригадиру Михаил Степанович. - Слышишь, что историк сказал, а ты говоришь: зачем история? Чтоб нас, дурней, учить. Из-под палки никто не побеждает. И твои пулеметы сзади - они тоже очень свободно могут лишний раз повернуться да так дать по тем, кто их поставил...

- Это так, конечно, - тускло сказал хозяин, его уже утомил этот разговор. - Но все-таки надо и то сказать...

- Софа! - вдруг крикнул мой новый знакомый. - А я вас ждал-ждал, ведь на целый час запаздываете.

Я оглянулся. К нашему столу шла незнакомая мне женщина.

- Ну, так уж вышло, - сказала она, подходя. - Так уж вышло, Михаил Степанович, никак не могла раньше.

Я поглядел на нее. Волосы у нее были мягкие, золотистые (тогда в моде был пергидроль), а лицо удлиненное, худощавое, с тонкой белой кожей. И так не шел к этому нежному, чистому лицу, к волосам этим высокий, выпуклый, почти мужской лоб. Его даже и прическа не могла скрыть. Поэтому впечатление от нее у меня осталось двойственное и какое-то тревожное. Как будто из-под одного лица - красивого и спокойного - вдруг выглянуло совсем другое пытливое, затаенное. Был на ней английский костюм из светлого коверкота песчаного цвета, очень тонко и четко облегающий фигуру. А через плечо фотоаппарат в кожаном чехле. Она шла к нам, улыбаясь, но глядела только на Михаила Степановича. Он встал, забрал ее пальцы в свои руки и потом, не отпуская их, обернулся ко мне.

- Знакомьтесь, - сказал он, - аспирант института права. Софа Якушева, отбывает у нас практику. - Он взглянул на нее и засмеялся. - С утра до вечера бродит по горам и снимает виды Тянь-Шаня. Раз около нашей школы погранохраны ее задержал патруль, пришлось ездить выручать. Так вот. Софа, это - наш хозяин, - он назвал фамилию бригадира, а это, - он обнял меня за талию, - наш археолог. Тот самый, статью которого в газете вы так хвалили, он назвал и мою фамилию.

- Очень рада познакомиться, - ровным голосом сказала Софа и протянула мне руку. Рука была холодная, как из потока.

- Садитесь, Софа, с нами, - пригласил Михаил Степанович. - Хозяин, а ну-ка еще стопочку. Софа тоже выпьет с холода.

Она кивнула головой и села. Хозяин побежал вниз.

- Вы сегодня никуда уж не торопитесь? - спросил Михаил Степанович бегло, но значительно. Она слегка пожала одним плечом.

- Особенно нет, но к восьми мне надо быть уже в городе, хочу пойти в кино.

- Что-нибудь интересное? - спросил он быстро.

- Да, - отвечала она.

Он поглядел на часы-браслетку.

- Ну, отлично, пойдем вместе. Вот выпьем и пойдем, ладно?

Она кивнула головой.

Это был короткий, быстрый и понятный только для них обоих разговор.

Потом Михаил Степанович снова повернулся ко мне, и лицо его стало по-прежнему ясным, добродушным и ироническим.

- Тут у нас о войне разговор был, - сказал он, глядя на меня, - такого страху нам хозяин нагнал, спасибо вот историк выручил.

- Я страху никакого не нагонял, - хмуро ответил хозяин, появляясь в дверях с тарелкой соленых огурцов. - Я говорил, что знаю. Ну а врать, конечно...

Тут я увидел, что он уже здорово пьян.