Любовь кончается в полночь - Марина Серова

В это время открылась дверь и вошел доктор Ревякин.

– Гамарджоба, Тамара! – приветствовал он свою коллегу. Тут он заметил меня: – Татьяна, и вы здесь? Пытаете нашу коллегу, как пытали недавно меня?

– Здравствуй, Игорь, здравствуй, дорогой! Чай будешь? – Тамара Георгиевна заглянула в заварочный чайничек. – Тут еще есть немного, тебе хватит, ты ведь крепкий не пьешь.

Игорь Сергеевич достал из шкафчика, висевшего над кулером, чашку, налил в нее немного горячей воды, а из чайника – заварку. Потом он взял с тарелки бутерброд и уселся в кресло.

– Тамара, как прошла операция? – спросил он.

– Хорошо. Ты был прав, у девушки оказалась внематочная. Но теперь все позади, она спит. Завтра с утра посмотрю ее. Можешь составить мне компанию.

– Обязательно.

В это время включилась громкая связь и голос Сонечки сказал:

– Игорь Сергеевич, пришла пациентка, на осмотр…

– Ну, вот, только присел…

– Сиди, дорогой, я ее возьму. Я уже отдохнула. – Тамара Георгиевна вышла из комнаты.

– Вот такие наши будни, – сказал доктор Ревякин.

– Я надеюсь, это не жалоба?

– Ни в коей мере! Это ликование души.

– Игорь Сергеевич, я вот смотрю: какая красивая женщина ваша Тамара Георгиевна! А может, Виктор был влюблен в нее?

Доктор улыбнулся:

– Мы все влюблены в нашу Царицу Тамару.

– Простите, в кого?

– В Царицу Тамару, так мы зовем Тамару Георгиевну – и в глаза, и за глаза. Роскошная женщина, правда? Но она замужем. И муж у нее хороший, и живут они душа в душу…

– Вы хотели добавить: «к сожалению»? – улыбнулась я.

– Да нет, что вы! Пусть живут, мне не жалко. – Игорь Сергеевич тоже улыбнулся, ослепив меня своей белозубой улыбкой.

– Так все-таки был Виктор влюблен в Тамару Георгиевну? – настаивала я.

– Нет, ну это уже допрос с пристрастием, – сказал доктор Ревякин шутливо-обиженным тоном. – Во всяком случае, мне он об этом не говорил. А строить догадки и предположения – не в моей природе.

– Понятно.

Я встала.

– Уходите?

– Не буду вам мешать отдыхать.

– Татьяна, вы мне совсем не мешаете! Напротив, с вами так приятно беседовать. И знаете, что я хочу вам сказать? – Он встал и подошел ко мне. – Можно мне сегодня вечером пригласить вас в кафе?

Прямо скажем, неожиданный поворот! Ну, и что мне делать? Отказать? А если через доктора получится узнать что-то новое о Викторе?

– Обязательно вечером? – спросила я. – А пораньше можно?

– Во сколько? Но помните: до двух я работаю, и мне еще придется задержаться в клинике примерно на час. У меня дела… А вот после трех – я к вашим услугам!

– Хорошо. В три часа я буду ждать вас здесь, в фойе.

Я вышла из комнаты отдыха. Так, с кем бы мне еще поговорить? До трех у меня есть время. Я вернулась в фойе, села в кресло, полистала журналы. Я старательно делала вид, что меня интересуют новости моды. Время от времени в фойе появлялись женщины и молодые девушки, подходили к регистратуре, Сонечка сообщала о них врачам. Доктора сами встречали женщин, некоторых, я заметила, они чуть ли не под руку вели в кабинет. Некоторых врачи называли по имени-отчеству, даже спрашивали, как дела. Значит, эти пациентки пришли сюда не в первый раз. Около двух в фойе один за другим стали заходить и мужчины, и женщины. Они здоровались с Сонечкой и расходились по обоим коридорам.

– Соня, это кто? – спросила я.

– Вторая смена пришла.

– Понятно.

Надо будет с кем-нибудь из них тоже переговорить. В это время в фойе вышла Алина и, бросив Соне небрежно: «Пока!», направилась к двери. Я поспешила за ней:

– Алина, подождите!

Она обернулась и посмотрела на меня удивленно:

– Вы все еще здесь?

– Где же мне быть? Я еще пытаюсь навести справки о Чайникове, – сказала я.

Мы вышли на улицу.

– А зачем вы о нем расспрашиваете? Разве Чайников умер не сам?

– Нет. Его отравили.

– И вы хотите найти того, кто это сделал?

– Я хочу найти того, кто не любил Виктора.

– В таком случае преступника вы обязательно найдете, и даже не одного, – сказала она.

– Что, все-таки есть такие, кто ненавидел доктора? – насторожилась я.

– Давайте отойдем, – тихо сказала Алина и двинулась по тротуару вдоль здания.

Так, даже за дверями клиники она не хочет говорить. Мы прошли несколько шагов, завернули за угол. Здесь был маленький скверик. Людей гуляло немного, в основном бабушки с внуками. Мы прошли по аллейке и сели на дальнюю лавочку. Она стояла в тени под большими старыми деревьями. Алина достала сигареты и закурила. Она молчала, а я не торопила ее. Наконец девушка сказала, вздохнув:

– Я не думала, что все будет так серьезно…

– В каком смысле?

– Ну, что его отравят.

– А как вы думали?

Она опять помолчала, пару раз вздохнула. Я понимала, почему она тянет время, догадывалась, что ей трудно говорить, и потому не торопила ее, боясь вспугнуть. Алина докурила сигарету и бросила окурок в урну, стоявшую в двух шагах от скамейки.

– Понимаете, все намного сложнее, чем вам кажется, – наконец сказала она.

– А сложнее – это как?

– Виктор был таким человеком… как бы это сказать? Не простым. Для одних он был очень хорошим. Были люди, которые его даже любили…

– Вы относились к ним? – предположила я.

– Да… Идиотка! – Алина достала новую сигарету. В ее голосе прозвучала горечь.

– Ну, почему же идиотка…

– Да потому!.. Потому что ни хрена не видела, не понимала, в кого влюбилась! Знаете, я часто слышу от верующих людей: надо любить ближнего. От обычных людей тоже слышу: любовь – это счастье… Любовь, любовь! Ну, вот я полюбила, и что? Что хорошего мне это дало? Как будто мне глаза завязали! Как я жила, куда шла – ничего не видела! Один Виктор и стоял перед глазами! Я ведь пять лет тому назад сюда не после училища пришла, я до этой клиники четыре года в другой больнице работала. Вроде не зеленая девочка, и парни у меня были, и… ну, ладно. Так вот, когда я с Виктором начала работать, первое время так радовалась, таким мне все казалось классным: и клиника шикарная, и зарплата большая, почти в три раза больше, чем в прежней больнице, и люди такие веселые, интересные, добрые… А Виктор – тот вообще лапочка! Симпатичный, немного замкнутый, но из-за этого такой загадочный! Я все разгадать пыталась: о чем это он молчит? Что за тайну хранит? А когда разгадала…

– Очень разочаровались?

– Не то слово! Понимаете, в клинике есть такая услуга – негласно, конечно: аборты делают с большим сроком беременности. Везде, во всех больницах – до двенадцати, а у нас до шестнадцати и даже больше недель.

– Разве это законно? – спросила я.

– Вы о чем меня спрашиваете?! Конечно, нет! То есть до двенадцати недель их делают вполне легально и деньги берут, хоть и большие, но делают качественно. Утром сделают, и, если все в порядке, вечером идешь домой. Некоторые женщины, те, кто беременность свою от мужей скрывает, идут утром словно бы на работу, а вечером – они уже дома, ну вроде как с работы вернулись. Если пожелают, могут и до утра остаться у нас, и даже дольше. Только плати – и лежи хоть неделю. У нас одна дама так мужа хотела проучить. Легла на аборт. Утром ей его сделали, вечером муж пришел ее забирать. А она от ребенка избавляться не хотела, это супруг настоял, заставил ее. Так вот, она вечером просит врача: скажите, мол, что мне плохо, кровотечение сильное и вы меня до завтрашнего вечера оставляете. И деньги за это вранье сует. Ну, врачу жалко, что ли, он и сказал. На другой день муж приходит, ему опять то же самое говорят. В общем, он перетрухнул, конкретно. А жена дней пять тут отлеживалась. Отдохнула хорошо, телевизор смотрела да книжки читала. Ну, и врачу, понятно, деньги давала за это.

– Ну, это, я думаю, еще не криминал, – сказала я.

– Это – нет, а вот другое… Приходит, допустим, женщина со сроком одиннадцать недель. В обычной больнице ее уже не берут: срок большой, пока она сдаст анализы, пройдет еще неделя, и у нее все двенадцать будет. Она чуть не плачет: ребенок у нее маленький, а тут второй не вовремя… А наши ее берут, за один день делают и анализы, и аборт. Причем анализы делают не полностью, как положено, а только часть! Так что утром она приезжает, а вечером – уже дома. Или так: приходит женщина, срок – тринадцать недель. Любимый канителился два месяца, то обещал жениться, то опять думал… А потом и совсем передумал. Что ей делать? Без мужа она рожать не хочет. Так за очень высокую дополнительную плату ей делают аборт и с таким большим сроком!

– Так ведь это же большой риск – на таком сроке! Как эти женщины не боятся?! – изумилась я.

– Не боятся? Еще как боятся! А куда им деваться?

– И Виктор тоже этим занимался?

– Да. Я, когда об этом узнала, испытала такой шок! А главное, он некоторые операции делал в обход кассы, частным, так сказать, образом. Или писал в карточке срок беременности меньше, чем он был фактически. Например, у женщины срок полных двенадцать недель, а он пишет десять и берет с нее дополнительно… А я ему ассистировала… Однажды мы ночью так оперировали женщину со сроком пятнадцать недель. Ребенок был уже большой, с ладонь. Видно, что девочка. Рано утром Виктор женщину разбудил, за ней приехал ее муж или кто он там ей… В общем, забрал он ее. Не знаю, сколько она Виктору заплатила, мне он восемь тысяч дал. За одну операцию, представляете?! Он тогда по полным суткам работал. Это уже потом дневным врачом перевелся. А еще случай был: мы с ним также ночью делали операцию женщине. Он ей наркоз дал, разрезал ее, удалил матку, опять зашил. А я смотрю – орган хороший, здоровый. Не пойму, зачем он это сделал? Да еще ночью, когда в клинике почти никого нет! Спрашиваю его, а он говорит: «У нее рак матки был». Я что, дура, не знаю, как выглядят органы, пораженные раком?! Я операционной сестрой не первый год работаю, видела всякое! Я сказала об этом Виктору, а он ответил, чтобы я не совала свой нос куда не надо и помалкивала. Я потом карточку ее почитала, точно: диагноз – рак матки. Но я поклясться могу чем угодно: рака у нее не было!