День независимости - Ричард Форд

– Дети у меня есть. И я бы с радостью жил там, если бы не владел другим жильем.

Сурово насупясь, я обращаю к Джо жесткий взгляд, имеющий целью сказать: помимо всего тебе до сих пор не известного, мир, который ты покинул в девятьсот семидесятом с чем-то году, – это остывший кратер, и если окажется, что в реальном мире тебе что-то не нравится, от меня ты сочувствия не дождешься.

– Арендную плату вы по субботам с дробовиком собираете? – спрашивает Джо тоном елейным и злобным. – Мой старик управлял такой же воровской трущобой в Али-киппе. Только китайской. И носил на поясе пистолет, всем напоказ. Я обычно оставался в машине.

– У меня нет пистолета, – отвечаю я. – Я просто оказал вам услугу, ответив на ваш вопрос.

– Спасибо. Забудьте об этом.

– Мы могли бы взглянуть, – говорит Филлис, сжимая поросшие волосом костяшки Джо, уже сложившиеся в угрожающий кулак.

– Через миллион лет – может быть. Но только «может быть». – Джо дергает ручку дверцы и впускает в машину шум шоссе 1.

– Вы все же подумайте о доме Хаулайхена, – говорю я освобожденному им сиденью и слегка оборачиваюсь к Филлис.

– Риелторы, – произносит стоящий снаружи Джо, я вижу лишь его облегающие яйца шорты. – Вам бы только продать какую-нибудь херотень.

И он уходит в сторону уборщицы, стоящей рядом с бельевой корзиной у двери его комнаты, глядя на Джо, как на нечто странное (такой он и есть).

– Джо – человек несговорчивый, – смущенно сообщает Филлис. – Да и с дозировкой сегодня мог ошибиться.

– Джо волен делать все, что захочет, меня это не касается.

– Я знаю, – говорит Филлис. – Вы были очень терпеливы с нами. Простите, что мы доставили вам столько хлопот.

Она треплет меня по плечу – совсем как мудака Джо. Победительное похлопывание. Мне оно не нравится.

– Такова моя работа, – говорю я.

– Мы еще свяжемся с вами, Фрэнк. – Филлис дергает ручку дверцы, чтобы выйти в предполуденную жару – время клонится к одиннадцати.

– Отлично, Филлис, – отвечаю я. – Позвоните в офис, оставьте сообщение. Я буду в Коннектикуте, с сыном. Проводить с ним помногу времени у меня не получается. Но если у нас с вами найдется о чем поговорить, мы сможем обсудить это и по телефону.

– Мы ведь стараемся, Фрэнк, – говорит Филлис, трогательно помаргивая при мысли о моем сыне-эпилептике, но не желая его упоминать. – Мы правда стараемся.

– Я вижу. – И, соврав таким образом, я посылаю ей покаянную улыбку, которая почему-то выталкивает Филлис из машины и гонит по горячему, растрескавшемуся асфальту маленькой мотельной парковки на поиски ее малоприятного мужа.

Спеша вернуться в город, я с рокотом проношусь навстречу ветерку по парящему покрытию шоссе 1 и сворачиваю на Кинг-Георг-роуд, чтобы кратчайшим путем добраться до Семинарской. Я получил в свое распоряжение большую, чем ожидал, часть дня и намереваюсь использовать ее, заглянув во второй раз к Мак-Леодам, а уж потом отправиться по шоссе 31 к «Фрэнксу», а там и прямиком в Саут-Мантоло-кинг, чтобы, приехав туда раньше обычного, приятно провести время с Салли и поужинать.

Я рассчитывал, разумеется, вернуться в офис и внимательно просмотреть все цифры предложения или, уже доставив его Теду Хаулайхену, привести в движение различные колесики: вызвать подрядчика для проверки технического состояния дома, положить задаток в банк, выяснить, как обстоит дело с контрактом на защиту от термитов, позвонить Фоксу Мак-Кинни из «Сберегательного банка Штата садов» и быстренько договориться насчет ипотеки. Больше всего на свете владельцы домов любят получать быстрые, надежные ответы на их предложения о продаже. Философски говоря, как выразился бы Тед, они показывают, что мир более-менее отвечает нашим лучшим о нем представлениям. (Ведь преобладающая часть того, что мы имеем несчастье слышать от мира, такова: «Господи, мы пометили ваш заказ как невыполненный, потерпите еще шесть недель», или: «Я думал, эти фитюльки еще в 58-м с производства сняли», или: «Такая штуковина требует специальной обработки, а единственный, кто у нас ее делает, отправился в пеший поход по Свазиленду. Отдохните пока, мы вам позвоним».) Если же агент способен разглядеть в совершенно новых для него спецификациях толково продуманное предложение, вероятность того, что все пойдет гладко и завершится успехом, возрастает в геометрической прогрессии просто вследствие весомости получаемого продавцом удовлетворения, уверенности, ощущения честной игры и чувства внутренней осмысленности происходящего. Иными словами, реальности осуществления сделки.

Следовательно, правильная стратегия – оставить Маркэмов на произвол судьбы, как я только что и сделал, пусть покатаются в своем хрипящем драндулете по окрестностям, размышляя обо всех домах и кварталах, которые они надменно отвергли, а затем приползут, чтобы немного поспать, в «Сонную Лощину», туда, где они задремывают при дневном свете и просыпаются в темноте, испуганные, сбитые с толку, павшие духом, и лежат рядышком, глядя на засаленные стены, слушая грохот пролетающих мимо машин, – все, кроме них, несутся к уютным приморским праздничным обителям, где молодые, счастливые, любимые кем-то люди с прекрасными зубами встречают гостей, стоя на освещенных верандах или в проемах дверей, помахивая одной рукой и сжимая в другой кувшинчик с холодным джином. (Я и сам надеюсь изведать вскоре такую радушную встречу – стать веселым, нетерпеливо ожидаемым добавлением к общему арсеналу праздничных удовольствий, заливаться смехом, чувствовать, как все скорби мира отлетают от меня, и все это в таком месте, где никаким Маркэмам меня не достать. И может быть, ярким завтрашним утром мне позвонит обезумевший Джо и скажет, что согласен с ценой и хорошо бы подписать все бумаги к полудню, а возможно, и не позвонит: бестолковость возьмет над Маркэмами верх и погонит их обратно в Вермонт, к государственному пособию, в каковом случае я буду от них избавлен. Опять же, я так и так ничего не теряю.)

Совершенно ясно, что они какое-то время не заглядывали в зеркало жизни, – забудем о том, что увидел сегодня утром столь изумившийся Джо. В конце концов, Вермонт выдает человеку духовный мандат, в коем значится, что он не обязан присматриваться к себе самому, а имеет право годами вглядываться с доступной ему проницательностью во все остальное, оставаясь при убеждении, что оно, остальное, стоит в какой-то степени на его стороне, что все вокруг черт знает как прекрасно, потому что и сам он таков. (Эмерсон держался на сей счет иного мнения.) Вот только если вы решили купить дом, увернуться от необходимости хоть как-то присмотреться к себе вам ну никак не удастся.

Если мои догадки верны, Джо и Филлис лежат сейчас бок о бок на узких кроватях, в точности отвечая моему описанию, одеревенелые, что твои доски, полностью одетые, и смотрят в тусклый, засиженный мухами потолок с выключенными лампочками, осознавая, безмолвные, как трупы, что им необходимо ясно увидеть себя и ничего тут не попишешь. Они – одинокие, затравленные люди, и вскоре мы увидим их стоящими на подъездной дорожке или сидящими на кушетке или в тесных креслицах патио (зависит от того, где они приютятся), безутешно глядя в телевизионную камеру, давая интервью ведущему шестичасовых новостей не просто как средние американцы, но как люди, пришибленные кризисом рынка недвижимости, невнятные представители невнятного класса, представлять который они вовсе не желают, – разочарованные, растерянные, страдающие, вынужденные вести бесцветную, унылую жизнь в коротких глухих переулках, названных в честь дочери строителя городка или ее школьной подруги.

И единственным, что их сможет спасти, станет умение, если его удастся обрести, думать о себе, да и почти обо всем остальном, по-другому; неожиданно найденное понимание жизни, основанное на вере в то, что разжечь новый костер можно, лишь затоптав старый, и – в несколько меньшей мере – на ведущем к изоляции тупоголовом упрямстве, а в большей – на желании, ну, скажем, дать друг другу счастье, не сводя на нет свои частные «я». Желание, прислушавшись к коему они, собственно говоря, и прикатили в Нью-Джерси, вместо того чтобы сидеть в горах, обращаясь в самодовольных жертв своих идиотских ошибок.

Конечно, зная Маркэмов, трудно поверить, что им это удастся. Год назад Джо был бы первым из блаженствующих на празднике летнего солнцестояния, устроенном посреди только что скошенного луга кого-то из его соседей, попивал бы домодельное пиво, закусывая состряпанной хозяйкой вегетарианской лазаньей, – голые детишки резвятся в сумерках, запах навоза, журчание ручейка и газогенератор на заднем плане – и разглагольствовал о переменах и о том, что не решаются на них только трусы: философия, до совершенства отточенная его и Филлис жизненным опытом (а именно разводами, родительскими неуспехами, изменами, больным самомнением и переломом со смещением).