Загадка старого дома. Приключения частных детективов - Юрий Диомидович Коренев

– Конечно. Я думаю, надо эту версию проверить.

– Какую версию? – удивился я. – Вы думаете, речь идет о том Радищеве, который написал «Путешествие из Петербурга в Москву»?

– Непременно. Я другого не знаю.

– Но какое отношение он имеет к Иркутску?

– Самое непосредственное. Ведь за изданную книгу, которую вы упомянули, Екатерина Вторая сослала его в Сибирь на десять лет в Илимский острог. Так что он мог тогда побывать в Иркутске и что-нибудь оставить. Что ж, придется мне опять пойти в архив. А вы поработайте в областной библиотеке Молчанова-Сибирского.

Вечером в нашем офисе мы собрались уже вчетвером.

– Давайте я зачитаю, что мне удалось выяснить в библиотеке, – начал я, открыв свой блокнот. – Александр Радищев родился в тысяча семьсот сорок девятом и жил до тысяча восемьсот второго года, затем покончил с собой. После издания книги «Путешествие из Петербурга в Москву» суд и Сенат приговорили его к смертной казни, но затем по помилованию императрицы казнь заменили ссылкой на десять лет в Сибирь. По дороге в Илимский острог он останавливался в Иркутске. Он много писал писем друзьям, родственникам и президенту Коммерц-коллегии графу Воронцову – его негласному покровителю, о том, что его окружало, и многие считали, что он начал писать «Путешествие из Петербурга в Сибирь». Однако труд его никто не увидел и после возвращения. Многие материалы Радищева безвозвратно утеряны, некоторые исследователи его творчества считают, что часть из них, вероятно, таится в недрах сибирских архивов. Известно точно, что какие-то свои работы Радищев оставил в Иркутске, перед возвращением из сибирской ссылки.

– Интересная информация! – похвалил меня Краснощеков. – Возможно, ссылка на Радищева в письме незнакомца имеет отношение к утерянным документам. Я тоже кое-что разыскал в архиве. В переписке графа Воронцова подтверждается, – он посмотрел на меня, – что Радищев оставил у тогдашнего иркутского генерал-губернатора Нагеля на временное хранение несколько ящиков своих бумаг и книг. В июне тысяча семьсот девяносто восьмого года Воронцов писал Нагелю и просил его выслать из Иркутска ящики с книгами Радищева, но тот покинул Иркутск ранее этого письма, успев передать книги на хранение иркутскому комиссару Новицкому. В тысяча восемьсот втором году Воронцов просил еще и вице-губернатора Тобольска Селифонтова помочь переправить из Иркутска вещи Радищева, но и он сделать этого не смог. Дальнейшая судьба указанных ящиков с бумагами Радищева нам не известна.

– Очень странное поведение официальных лиц, – заключил я. – Их просил граф, который был не последним человеком в России, а они проигнорировали.

– Да, много в этой истории загадочного. Ведь документы можно было переслать и позже.

– А может, они боялись это сделать? – предположил я. – Император Павел I, когда взошел на престол, вызвал Радищева из ссылки, возвратил ему чины и дворянство, но взял с него обещание не писать ничего противного духу правительства.

– А позже мог интерес к творчеству Радищева уменьшиться из-за критики его поэтом Александром Пушкиным, – неожиданно вмешалась в наш диалог Оксана, девушка Льва. Она раскрыла свою тетрадь. – Он писал: «Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою, не говоря даже о варварском слоге… Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и прочее преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны… Они принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностию. Ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви». Как видите, – улыбнулась Оксана, – мы тоже время зря не теряли. Не удивляйтесь, я по образованию филолог.

– Приятная неожиданность! – вымолвил я.

– Да, возможно, вы правы, – продолжил Краснощеков. – Этим можно объяснить, почему его документы не пересылались, а потом просто про них забыли вовсе, предав забвению. Политическая обстановка в России всегда выполняла роль фильтра культурной жизни, из-за чего новым поколениям россиян всегда есть чем заняться в поисках правды истории нашего отечества.

– Но, не получится ли так, что самое ценное, про которое пишет в письме незнакомец своей дочери, есть рукописи Радищева? – разочарованно спросил Лев. – Честно говоря, если это так, я не стал бы напрягаться в поисках бумажного клада. Разве можно за них что-нибудь выручить? Кому они могут быть сейчас нужны, если наш великий поэт обгадил творчество литератора?

– Вы торопитесь с выводами, – успокоил его Краснощеков. – В письме незнакомца говорится, что он оставил самое ценное, что сберег и что имел. Да и рукописи могут оказаться бесценными не в смысле их дешевизны, а безграничной стоимости. Отношение к Радищеву наших современников изменилось. Кроме того, он вел записи своего пребывания в Сибири. Через Илимск везли пушнину и золото, правда, это было несколько позже. Так что возможны сюрпризы. Давайте лучше подумаем, как нам безболезненно добраться до клада, ведь это теперь непросто сделать – там проживают на законных основаниях люди.

– Думаю, – сказал я, – что неплохо было бы расспросить Клавдию Илларионовну о человеке, написавшем письмо. Это бы нам очень помогло в оценке значимости его тайника.

Наутро мы с Краснощековым встретились с бабушкой Риты и показали ей письмо. Она, прочитав его, прослезилась.

– Клавдия Илларионовна, вы что-нибудь можете нам рассказать про этого человека? Вы знаете, кто он?

– Думаю, что да. Это грустная история. У моего дедушки был приказчик. А у него была очень красивая дочь Клара, которую он воспитывал сам. И когда ей исполнилось девятнадцать лет, в нашем доме остановился сын известного московского купца – он налаживал связи с поставщиками пушнины из Аляски. У нас они познакомились. Не знаю, как получилось, но девушка влюбилась в него по уши и уехала с ним в Петербург, не попрощавшись с отцом. Он сильно горевал и вскоре слег. А с ней приключилась беда – по дороге в столицу она простудилась и умерла. Но отец так и не узнал об этом.

– А что он мог оставить ей в тайнике? – поинтересовался я.

– Мне трудно сказать. Думаю, что он был состоятельным человеком. В письме он упоминает, что ему кто-то оставил на хранение какие-то ценности. Могли и от жены остаться украшения. Да мало ли что. – Она вопросительно посмотрела на нас. – Вы же не думаете, что они до сих пор сохранились? – и, улыбаясь: – Я бы вам не посоветовала начинать их искать. Очень много с тех пор переделано, и если что-то и было, давно уже безвозвратно потеряно. Давайте я вас лучше чаем напою. – Она подошла к электроплите и поставила чайник, который вскоре протяжно засвистел.

Вечером мы опять встретились вчетвером.