Мегатерион. Зверь 666. - Фрэнсис Кинг

Тем не менее, эта книга не была обычной и по‑прежнему заслуживает чтения и по сей день, хотя бы только из‑за «Интерлюдии», удивительно забавной интерпретации оккультного значения детских стишков.[65] Впрочем, гораздо более экстраординарным, чем «Интерлюдия», был инцидент, завершивший ее диктовку — никак не меньше, чем преображение Кроули! То, что произошло, было описано Виракам:

Почти полночь. В тот момент мы закончили с диктовкой и начали беседовать. Затем Брат П. (Кроули) сказал: «О, если бы я только смог надиктовать такую книгу, как Дао Дэ Цзин!» Потом он закрыл глаза, как будто медитировал. Перед этим я заметила изменение в его лице, довольно примечательное, как если бы он не был больше тем человеком, которого я знала; на самом деле, за десять минут, что мы проговорили, он, казалось, побывал целым рядом людей. Я специально подметила, что его зрачки настолько расширились, что весь глаз казался черным. (Я содрогнулась из‑за этого, и у меня сохраняется такое ощущение дрожи внутри, когда я просто думаю о прошлой ночи, что я даже не могу разбирать буквы). Затем, довольно медленно, вся комната заполнилась густым желтым светом (глубоким золотым, но не блестящим. Я имею в виду не ослепляющий, но мягкий свет). Брат П. выглядел как человек, которого я никогда раньше не видела, но, казалось, знала довольно хорошо — его лицо, одежда и все остальное были покрыты тем же желтым цветом. Я была столь встревожена, что глянула вверх на потолок, посмотреть, чем вызван этот свет, но смогла только разглядеть свечи. Потом кресло, на котором он сидел, казалось, поднялось в воздух; оно было подобно трону, и сам он походил либо на мертвого, либо на спящего, но определенно не был больше Братом П. Это напугало меня и я попыталась осмыслить ситуацию, осматривая всю комнату; когда я посмотрела на него снова, кресло поднялось в воздух — а он по‑прежнему оставался каким‑то чужим. Я осознала, что оказалась в одиночестве; и подумала, что он или мертв или лишился рассудка — или о чем‑то столь же ужасном — и потеряла сознание.

Только первые две части книги, а не намечавшиеся четыре, были закончены, так как постоянные ссоры, сильное пьянство и чересчур поспешный брак Виракам с каким‑то турком, которого она знала лишь очень короткое время, привели к полному разрыву как ее сексуальных, так и магических взаимоотношений с Кроули.[66]

А между тем магический орден Кроули — АА (Серебряная Звезда) — привлек на удивление большое число членов; к 1913 году, согласно Джону Саймондсу, их было уже восемьдесят восемь, включая Нину Хэмметт, художницу, на которую Кроули в итоге подал судебный иск за клевету, и Чейро, признанного в обществе хироманта, вечно пребывавшего в долгах и просрочивавшего свои членские взносы. Помимо более ортодоксальной магической деятельности в АА Кроули, к тому времени отчаянно нуждавшийся в деньгах, решил заняться постановкой частных, театральных и псевдо‑сатанических оккультных шоу для тех, кто желает платить, чтобы оказаться в избранном привилегированном обществе. Эллиот О`Доннелл оставил занимательное описание одного из самых невинных шоу:

Оно было устроено в полукруглой комнате, по окружности были поставлены ряды кресел для аудитории, а между ними и стеной позади были помещены с равными промежутками бюсты, о которых нам сообщили как о Пане, Люцифере и других мистических существах с сомнительной репутацией. Своеобразный алтарь занимал пустое пространство в центре комнаты, а позади него, напротив стены, вдоль которой не было никаких бюстов и кресел, стояли три высоких, деревянных конструкции…

Когда все расселись, мистер Алистер Кроули, наряженный в квази‑жреческие облачения, читал отрывки из книги, которая, как он сказал нам, называлась Книгой Смерти. После этого мы некоторое время слушали какую‑то довольно печальную и меланхолическую музыку. Когда она прекратилась, из первого (считая слева направо) деревянного ящика, поставленного против стены, вышла дама, облаченная в прозрачную зеленую мантию, в руках ее была арфа. Она играла на ней в течение нескольких минут напротив алтаря, а затем безмолвно, легкими шагами удалилась обратно в свой ящик, тогда как другая девица, облаченная в примерно такое же прозрачное одеяние, хотя и другого цвета, тоже держа в руках арфу, появилась из второго ящика. Она также в течение нескольких минут играла напротив алтаря, а затем скрылась в своем ящике, и еще одна… девица развлекала нас в течение нескольких минут примерно в той же манере, как и ее предшественницы, и после ее ухода последовал краткий интервал, во время которого свет становился все более тусклым. Потом, когда комната погрузилась в почти зловещий мрак, мистер Алистер Кроули уверенными шагами вышел из‑за занавески, приблизился к алтарю в испытанной театральной манере, призывая различных богов не слишком респектабельного духовного порядка. Проделав это, он возвысил свой голос до пронзительного вопля, восклицая: «Теперь я порежу свою грудь».

Почти одновременно с этим заявлением что‑то яркое вспышкой промелькнуло в воздухе, и мы услышали короткий, резкий диссонасный звук, за которым немедленно последовал испуганный шепот большинства присутствующих дам, а один из моих друзей шепнул мне какую‑то фразу, заключавшуюся, если я расслышал правильно, в смутной аллюзии на рыбий клей, пергамент и хрустящий картофель.

После драматической паузы, достаточной, чтобы позволить дамам оправиться от испуга, мистер Кроули сказал: «Теперь я погружу горящую облатку в мою кровь».

Он пронес что‑то, чего я не смог рассмотреть, через пламя свечи, и затем держал ее вплотную к своей обнаженной груди, таким образом, провоцируя новые крики ужаса у присутствующих дам. После еще одной драматической паузы он сообщил нам, что собирается оказать знаки почтения бюстам, расставленным по комнате… он выказал это почтение довольно быстро… и, после того как сделал несколько пассов в воздухе с помощью кинжала — или же… после того как сделал несколько непристойных жестов в воздухе с помощью кухонного ножа; впрочем, неважно, был ли это кинжал или кухонный нож, удары или пассы, произведенный эффект оказался в достаточной мере волнующим, чтобы вызвать целый хор «охов и ахов» — он провозгласил, что церемония подошла к концу.

Позже, как мы поняли, ритуалы даже более захватывающей и увлекательной природы были исполнены частным образом в домашней обстановке…[67]

Все это звучит весьма невинно — разумеется, деревянные ящики, из которых появлялись обворожительные арфистки, должны были казаться очаровательными — но на «ритуалах даже более захватывающей и увлекательной природы» было предложено гораздо более острое блюдо, и я представляю чудом сохранившееся описание одного журналиста: