Славянский котел - Иван Дроздов

— Как Элл? Что с ним?.. — приподнялась она на подушке.

Отец стал серьёзным, глухо проговорил:

— Зашиб позвоночник. Как бы не было перелома. Я вчера же вызвал из клиники врачей, они привезли аппаратуру, проверяли весь день и сегодня продолжают обследование. Пока ничего не говорят, но боюсь, что дела у него плохи. Об одном меня просит: не отвозить его в «Клинику золотых пациентов» — так называют в городе лечебницу для миллионеров. Он сильно боится, что его отравят. Вот это хуже всего, если привяжется страх или тревога.

— На то есть основания; у него большая компания, много держателей акций. Они как пауки в банке. Ты, папа, не заводи акционеров. Я тоже их боюсь. За тебя, конечно.

— А ты, моя доченька, не забирай в свою головушку неженские мысли. У тебя и своих забот хватает. Ты вот не вышла замуж за Элла. А теперь и вообще, как у вас всё будет, неизвестно. А ты ведь знаешь, как важно бы для нас объединить нефтяное дело. Без его–то заводов мы как без рук, он все южные штаты топливом, маслами и мазутом снабжает, а теперь в чьи руки попадёт — неизвестно. К тому же и флот танкерный…

Драгана отвернула голову и смотрела в потолок. Она не любила разговоров о своём замужестве, умом понимала важность создания родственного концерна танкеров и заводов, но сердце её не лежало к Эллу, она и думать о нём не хотела.

— Ладно, ладно, — понял её состояние отец. — Не время теперь ворошить щекотливую тему. Сейчас к тебе придут врачи, расставят тут аппараты и будут тебя обследовать. Но, может быть, ты попьёшь кофе, чаю или горячего молока?..

— Нет, папа, я хочу встать и походить по комнате. Подай мне, пожалуйста, халатик.

Драгана поднялась, но долго ходить не могла. Голова закружилась сильнее, и она вернулась в постель. Отец внимательно наблюдал за ней, но девушка старалась не показывать своей слабости. А тут пришли врачи и начали обследование. Она тоже не хотела ложиться в клинику, и отец устраивал обоим молодым людям лечение на дому. Благо, что положение губернатора позволяло это делать.

Потянулись дни лежания и лечения. Через две недели Драгана утром, когда врачи, сделав распоряжения, удалились, прошла в комнату Битчера. Он лежал на специальном матраце, устроенном для больных с повреждённым позвоночником, — полусидя–полулёжа, — и смотрел на дверь, точно кого–то ожидал. Похудел, осунулся, и лицо его было бледным. Смотрел на приближающуюся к нему Драгану, и взор его, и черты лица ничего не выражали. Дана подошла к нему, приклонилась лицом к щеке и вздрогнула от подступавших рыданий. Элл молчал; смотрел в растворённое окно, за которым глухо и недовольно шумел океан. Почувствовал на своём лице горячие слёзы девушки.

— Ты чего? — спросил тихо.

— Прости. Прости меня за всё. За всё.

— Не за что мне тебя прощать. Наоборот: спасибо тебе за то, что ты есть. Я всегда о тебе думал. Это счастье для меня сознавать, что ты живёшь на свете и я время от времени могу тебя видеть. Разве ты этого не понимаешь?..

— Отец говорил: ты доверчивый, неосторожный. Прости нас обоих: не смогли тебя уберечь. Эти противные миллиарды! Не было у тебя их — и как было хорошо! Куда хотели, туда и ехали. Никто за нами не охотился. Я теперь понимаю внучку греческого миллиардера Онассиса, он ей в наследство оставил шестьдесят два миллиарда. Она разместила на своих счетах четыре миллиона, а остальные отдала государству. И нам с тобой — зачем нам так много денег?..

— Денег никогда не бывает много, а внучка Онассиса… Она глупая, но и все–таки — оставила себе четыре миллиона.

Элл улыбнулся, взял руку Драганы, поднёс к губам, горячо целовал. Тихо заговорил:

— Я вот тебя потерял… Это ужасно, это катастрофа, но мне придётся и с этим жить.

Со щеки Элла на руку Драганы скатилась слеза, он вздрогнул всем телом, притих. С минуту они молчали. Потом он продолжал:

— Но ты и сама чуть не погибла. Как себя чувствуешь?

— Ничего. У меня, слава Богу, ничего не болит, только немного кружится голова и поташнивает. А ты как?..

— Не знаю. Вставать не могу. Ноги… будто ватные. Страшно мне — вдруг как и совсем не встану. Ты тогда и приходить ко мне не будешь.

— Буду. Я всегда буду к тебе приходить.

Драгана приоткрыла угол одеяла, погладила ногу. Он отвернулся, спазмы подступили к горлу. Тихо, беззвучно заплакал. Потом сказал:

— Я слабый. Ничего не могу. Я теперь как ваш русский Николай Островский. Помнишь, ты мне книгу его давала: «Как закалялась сталь». Тот лежал и писал. Я не смогу. Скажи отцу… И тебя я прошу: никому меня не отдавайте. Боюсь я людей. Они все злые. Верить никому нельзя.

— Я слышала, у тебя были компаньоны.

— Да, были. Вчера меня навестили. Боятся за свои вложения, говорят, что соберутся и послушают отчёт бухгалтерии. Хищники! Они теперь что угодно насчитают. Если пойдут на подлость, я найму самых дорогих адвокатов, ничего им не отдам. Только бы не подобрались ко мне, не отравили. Я их боюсь.

— Не бойся. Ничего не бойся. Я буду с тобой рядом.

— Не надо. Вот этого — не надо. Боже упаси!..

— Да почему же?

— Нет, нет — не надо! Упаси Господь. Пока я боюсь только за себя, а тогда и за тебя буду бояться. Я изведусь. Сердце не выдержит.

— Мой дедушка говорит: Бог не выдаст, свинья не съест. А страх — плохой советчик. Во всех делах — и в семейных, и в бизнесе. Если страх, то пиши пропало. Жизни не будет. Ты всего боишься и не живёшь. От страха есть таблетки. Но главное — друзья! У нас много друзей.

— У меня нет друзей. Кроме тебя, твоего дедушки и отца. А откуда взялись твои друзья? С неба, что ли, упали?

— На острове живёт много русских. И — сербов. Они все мои друзья. Нет, не друзья. Они родные. Они — моя семья.

— Ну, это я слышал. Это твоя блажь. Ты молодая и всякого встречаешь улыбкой. Как младенец. Было такое время, и я улыбался. Но когда один за другим умерли мои родители, мне сказали: их отравили. Я не верил, но теперь верю: да, отравили. У меня на флоте одиннадцать компаньонов. Столько же танкеров — футбольная команда! Шестьдесят процентов прибыли идёт на мои счета, остальное — на счета компаньонов. Вот чего они не могут пережить. Хотят иметь больше. Я смотрю им в глаза и вижу: да, они недовольны. Потому и отравили родителей. И ракетой по нам ударили — это они, компаньоны. А теперь вот будут подкупать врачей, чтобы добить меня.

Элл замолчал и отвернул голову к стене. Тонкие ноздри его побелели, нервно дрожали. Дышал он тяжело, края одеяла туго сжимал в кулаках. Потом вдруг оживился, повернул лицо к Дане.

— Да, Дануш, друзей у человека нет, и если есть, то не друзья, а союзники на почве деловых интересов. А ещё есть люди забавные. Таких людей мало, но они есть. Вот и ты… забавная. Наверное, за то я тебя и люблю. Но если ты думаешь иначе — думай на здоровье. У тебя от таких мыслей всегда хорошее настроение. Верь людям, но и оглядывайся. Если подставят ножку, то падай не так больно, как упали мы с тобой.