Искатель. 1961-1991. Выпуск 4 - Георгий Вирен

Всякий раз, прилетая на чужие планеты, Ротанов испытывал странное чувство ожидания скрытой здесь от людей тайны и еще удивление. Возможно, это чувство постоянного удивления помогало сохранить ему остроту и свежесть восприятия, способность замечать детали, столь необходимые в его работе…

Человека у ограды он заметил не сразу. Кому-то еще не спалось в этот поздний час?.. Вначале он почувствовал всего лишь удивление, но уже через секунду его насторожила странная, крадущаяся походка человека. В той стороне за оградой, куда он шел, начинались дикие заросли, и пойти туда ночью мог решиться всего лишь один человек — Дубров.

Замаскированный пролом в ограде Ротанов нашел не сразу, к тому же свет далеких теперь фонарей уже не мог ему помочь, и, хотя взошла луна, ее призрачный отсвет не мог пробиться сквозь плотную зеленую подушку листьев, висевшую у него над головой. Ротанов остановился и прислушался. Заросли были полны не прекращавшейся ни на секунду мешанины непонятных звуков. Что-то шуршало, потрескивало, скрипело и пищало у него над головой. Неожиданно впереди раздался оглушительный взрыв. Рвануло совсем близко и без единого проблеска пламени. Ротанов бросился на звук, выставив вперед руки, стараясь уберечь лицо от хлещущих, плотных, словно вырезанных из железа, листьев. Неожиданно он услышал, как на самом верху, в кронах растений, родился новый, непонятный звук. Впечатление было такое, словно кто-то развязал у него над головой мешок с песком и целые потоки этого песка хлынули вниз, со свистом и шелестом подминая под себя листья. Ротанов рванулся в сторону, но опоздал. Сухой шелестящий поток обрушился ему на плечи и сразу же, не задержавшись на одежде, скользнул вниз. Почти в ту же секунду Ротанов споткнулся о корень растения и растянулся на земле. Удар был достаточно силен. Секунду, другую у него перед глазами плясали огненные искры. И, лишь окончательно придя в себя, он увидел впереди в нескольких шагах неподвижное пятно света, Источник света загораживала плотная щетина молодой поросли трескучек. Стебли казались такими плотными и толстыми, словно их сделали из твердой резины. Все же ему удалось ползком продвинуться вперед на несколько метров и осторожно раздвинуть последний ряд растений, отделявших от него источник света. К несчастью, луч фонаря, который валялся на песке, оказался направленным прямо в лицо Ротанову и на мгновение ослепил его.

Дубров втиснулся в пролом изгороди и очутился в зарослях трескучки. Он знал здесь каждую тропку и знал, что искать. Ему нужно было выбрать достаточно зрелое растение, в то же время оно ни в коем случае не должно было быть полностью созревшим и готовым к выбросу спор. Определить это в темноте да еще снизу, не видя спороносов, было трудно. В конце концов он остановил свой выбор на толстом шершавом стволе и полез вверх. За долгие годы у него выработалась в этом деле приличная практика. Чтобы не повредить растения, он никогда не пользовался механическими приспособлениями и взобрался на шестиметровую высоту по совершенно гладкому граненому стволу с помощью связанной кольцом веревки, особым образом перекинутой вокруг ствола и служившей опорой для ног. Колючки начинались на уровне кроны, и здесь понадобились вся его осторожность и весь предыдущий опыт, чтобы пробраться сквозь опасную зону. Наверху, как только он миновал нижний пояс листьев, сразу стало светлее, здесь ствол раздваивался, и Дубров выругался сквозь зубы. Двойной ствол на этой высоте означал, что растение имело два спороноса — случай редкий и довольно опасный, поскольку спороносы, хоть и созревали практически в одно время, все же имели небольшое индивидуальное различие, и все могло окончиться трагически, если второй споронос достиг стадии зрелости раньше первого. Дубров взобрался теперь почти к самой чашечке, увенчанной огромным двухметровым белым шаром со сморщенной оболочкой. Ощупав его, он почти безошибочно смог определить степень зрелости. Но как узнать о втором спороносе? Он раскачивался где-то рядом. Всмотревшись, можно было различить за спиной бледное белое пятно. Дубров зажег фонарик и теперь смог рассмотреть чуть желтоватую, изрезанную глубокими складками поверхность оболочки. Но это ничего не дало. Конечно, можно было спуститься до развилки и вновь подняться к этому второму спороносу. Но, во-первых, определение на ощупь никогда не было особенно точным, все равно приходилось рисковать, а, во-вторых, Дуброва с самого начала, с того момента, как он решился на этот поход, не покидало ощущение, что времени у него в обрез, что он опаздывает и дорога каждая секунда… Он не мог бы объяснить причину этого чувства, но в последнее время привык доверять своим ощущениям и предчувствиям.

Секунду поколебавшись, он решил не тратить время на второй споронос и достал нож. Самым трудным и опасным моментом было вскрытие оболочки. Дубров знал, что если споронос созрел, то на прикосновение он отреагирует взрывом… Так погиб Кольцов. Его сбросило со ствола на колючки… Можно было, конечно, привязаться к стволу, но он не знал, какой силы может быть взрывная волна, и из двух зол выбрал меньшее… Рука с ножом осторожно приблизилась к оболочке и медленно, сантиметр за сантиметром, стала погружаться в рыхлую массу. Лоб Дуброва мгновенно покрылся испариной. Вскоре конец ножа уперся во что-то твердое. Это была внутренняя пленка. Если споронос не созрел, то давление газов в нем еще не достигло опасного предела… Весь сжавшись, ежесекундно готовый к сокрушающему удару, Дубров изо всех сил надавил на рукоятку ножа. Раздался легкий треск, и нож, проломив последний слой, ушел в споронос по самую рукоятку.

«Когда-нибудь я все-таки ошибусь… — подумал Дубров. Если эго случится, то похоронят без всяких почестей. Он нарушал закон, то есть попросту был обыкновенным преступником. — Но ведь они не знают… — подумал он, — не знают и не хотят знать…» Он вспомнил свою единственную попытку объяснить Совету колонии действие масла трескучки. Результат был прост и печален — «галлюцинации, отравление растительными ядами». Таково было официальное заключение на его докладную записку. Наверно, нужно было все оставить, вернуться к нормальной жизни, сделать вид, что ничего не произошло, но для тех, кто попробовал сок трескучки, обратного пути уже не было. На этот раз ему повезло, и не стоило заглядывать слишком далеко в будущее.

Дальнейшая процедура уже не представляла никакой опасности. Он легко вырезал в спороносе отверстие, достаточное, чтобы можно было просунуть руку. Нащупал венчик незрелых спор и в самом центре пустое углубление для семени. Оно всегда было пустым. Может быть, на тысячу растений одно завязывало в процессе своего развития это таинственное семя, о котором среди колонистов было сложено так много легенд. Дуброву ни разу не довелось увидеть его самому. Он опустил руку ниже и нащупал масляничные железы. Никто толком не знал, для чего нужны трескучке эти железы, выделяющие остро-пахнущее, одуряющее масло. Биологи считали их атавизмом, остатком органа, который помогал переносу спор в те далекие времена, когда здесь существовали какие-то огромные, исчезнувшие ныне насекомые.