Убежище чужих тайн - Валерия Вербинина

– Бесцветным?

– Уже и пить расхотелось, – констатировал Казимир, укоризненно глядя на звонок и убирая руку. – Я так понимаю, ты ждешь от меня отчета, что я помню о Викторе? Я общался с ним, играл в карты, мы пили вместе и ездили на охоту…

– Ты же не охотишься, – не преминула напомнить Амалия.

– Верно, – согласился дядя, – но для всех мы охотились, хотя все ограничивалось тем, что мы садились где-нибудь на поляне, ели холодные припасы, которые взяли с собой, говорили обо всем и ни о чем, а собаки бегали вокруг и обижались, что мы не обращаем на дичь никакого внимания.

– И за все то время, которое ты провел с ним, ты даже не заметил, что он интересуется Луизой?

Казимир поморщился.

– Теперь, когда ты упомянула об этом, я могу точно сказать, что он редко говорил о личном, даже когда был в подпитии. Когда у других людей обычно развязываются языки, он становился только молчаливее… По-моему, он был недоволен собой и своей жизнью. Семья требовала от него каких-то свершений, требовала, чтобы он соответствовал знаменитой фамилии. Лучше всего было бы, если бы они оставили Виктора в покое. Вместо этого его заставили предпринимать какие-то ненужные шаги, определили во флот, но у него оказалась морская болезнь, потом пытались заставить его сделать карьеру в губернском правлении… Они обращались с ним не как с взрослым, неглупым и самостоятельным человеком, а так, словно он был чем-то вроде… Ну, допустим, дорогого шкафа, весь смысл существования которого заключается в том, чтобы воткнуть его на наилучшее место.

– Уж с тобой-то точно никто так не обращался, – не удержалась Амалия.

– А я бы и не позволил делать из себя шкаф, – хмыкнул Казимирчик, блестя глазами. – Но Виктор не любил огорчать своих близких. Слишком мягкий характер, слишком хорошее воспитание. Он безропотно соглашался со всем, что ему предлагали. Флот так флот, правление так правление, жениться на Надин Белозерской – почему бы и нет? Чем все кончилось, тебе уже известно.

– Как по-твоему, чем Луиза могла его привлечь?

– Думаю, она казалась ему свободной от условностей. Он не понял, что она тоже в некотором роде была птицей в клетке. И потом, она была яркая, красивая, своеобразная женщина.

– А Ольга Тимашевская сказала, что в ней не было ничего особенного.

– И поэтому Ольга Тимашевская не нужна даже своему мужу, а из-за Луизы Леман двое мужчин погубили свои жизни, – усмехнулся Казимир. – Если ты точно хочешь знать, что та или иная женщина представляет собой, всегда спрашивай меня. Я никогда тебя не обману.

– Очень на это надеюсь, – проворчала Амалия и дернула за звонок.

– Ты что? – забеспокоился дядюшка.

– Кажется, мне надо выпить, – объявила его племянница.

– Мне тоже! – встрепенулся ее неисправимый родич.

– Правда, я буду только лимонад, – вставила Амалия, улыбаясь с легким вызовом.

– Ну, я привык пить за твое здоровье, так что лимонадом точно не обойдусь, – тотчас же нашелся Казимир.

Вскоре Амалия и ее дядя сидели за столом, на который горничная поставила небольшой поднос с графином, бутылкой и бокалами. Казимир смаковал розовое вино, а Амалия пила лимонад, думая о чем-то своем.

– Не понимаю, почему графиня Тимашевская не могла просто сказать мне, что у ее брата был роман с Луизой, – промолвила она наконец.

– А ты посмотри на себя в зеркало, – отозвался Казимир, наливая себе еще один бокал вина. Розовое вино и впрямь оказалось весьма впору при летней жаре.

– При чем тут зеркало? – озадаченно нахмурилась Амалия.

– При том, что лично я удивлен, как она не наговорила тебе еще больше гадостей, – объявил Казимир. – Я надеюсь, ты не собираешься пересказывать Аделаиде измышления графини по поводу твоего отца? Моя сестра очень щепетильно относится к таким вещам, ей это не понравится даже в качестве шутки.

– Я ничего ей не скажу, – покачала головой Амалия. – И тебя тоже прошу молчать.

– Обещаю, я буду нем как рыба, – ответил Казимир, допивая вино.

По правде говоря, Амалия вообще немного жалела, что пересказала дяде то, что узнала от графини. Он был вполне заурядным, не слишком сообразительным мужчиной средних лет, а в хорошем настроении становился разговорчив сверх меры, и она не сомневалась в его полной неспособности хранить какие бы то ни было секреты. На всякий случай она решила заговорить о другом, чтобы отвлечь своего собеседника.

– Послезавтра мы с Луизой договорились съездить в Полтаву, – сказала она. – Конечно, путешествие займет не один день, но…

– Ты упоминала, что она, кажется, собиралась навестить второго следователя, – заметил Казимир. – Как его… Фроловский, кажется?

– Фиалковский, – поправила Амалия. – Вчера вечером мы встретились с Луизой на набережной, и она рассказала мне об итогах их беседы. Леонид Андреевич принял ее чрезвычайно любезно, говорил на прекрасном французском языке…

– И произвел самое неприятное впечатление?

– Совсем наоборот. Луиза призналась, что еще немного, и он бы убедил ее, что белое – это черное, а черное – это белое. Он оказался невероятно изворотлив, она сказала, что ничего подобного в жизни не встречала. Каждый факт он выворачивал наизнанку и истолковывал так, как было выгодно ему, и она ничего не могла ему противопоставить. При этом он был очень обходителен, предупредителен, много говорил о том, как он понимает ее терзания и разделяет их всей душой…

– Он был сильно встревожен? – поинтересовался Казимир, сощурившись.

– С какой стати ему тревожиться?

– С такой, что если мадемуазель Делорм докажет, что благодаря ему был осужден невиновный человек, у него могут начаться серьезные неприятности, и первыми от него отвернутся его нынешние покровители.

– Она не говорила, что он был встревожен, – сказала Амалия после паузы.

– Ну, может быть, он рассчитывает на то, что все было слишком давно, – пробормотал Казимир, водя пальцем по кромке своего бокала. – В наше суматошное время фраза «двадцать лет назад» звучит все равно как «в позапрошлом веке». Что? – спросил он, заметив, что племянница хочет заговорить о чем-то – но сдерживается.

– Ничего.

– Уверена?

– Ну хорошо, – решилась Амалия. – Графиня Тимашевская рассказала мне одну вещь, над которой я думаю со вчерашнего дня. Она сообщила, что кто бы ни убил Луизу Леман, это произошло непреднамеренно, и кто бы ни был преступником, он уже достаточно настрадался. Разумеется, для ее дочери это слабое утешение, но все же…

– Я, конечно, не судебный следователь, – усмехнулся Казимир, – но читаю газетную хронику и скажу тебе так: четырнадцать ударов кинжалом и непреднамеренность как-то не очень вяжутся.

– Опять эти четырнадцать ударов! – вырвалось у Амалии.

– Или я чего-то не понимаю, – добавил дядя. – К примеру, если Надежда Кочубей уже тогда была не в себе – но, уверяю тебя, в то время по ней никто даже предположить не мог, что она окажется в лечебнице для душевнобольных.

– А она могла, например, заманить Луизу в башню, чтобы хладнокровно убить ее?

– Такая глупость вполне в духе жены Виктора, но я не понимаю, как тогда можно было нанести больше дюжины ударов и отделаться одним пятнышком на своей блузке. Подумай сама: если на полу башни остались следы крови, которые Мокроусов не смог затереть, несмотря на все усилия, почему так мало крови попало на одежду Надежды Кочубей?

– Может быть, ей повезло и большая часть крови попала не на ткань, а на кожу? – предположила Амалия. – Следы с кожи она смыла, вот и все.

– Тебе лучше обсудить все это с доктором, – заметил Казимир. – А то я навроде современных репортеров начинаю рассуждать о вещах, о которых имею только приблизительное представление – и без которых я, по правде говоря, прекрасно бы обошелся.

– Я очень рада, что ты меня хотя бы не осуждаешь, – выпалила Амалия. Она волновалась и даже не пыталась скрыть этого.

– Осуждать? За что? Ты не делаешь ничего предосудительного, – пожал плечами Казимир. – Не беспокойся: если мне захочется когда-нибудь тебя осудить, ты об этом обязательно узнаешь.

– Больше всего меня выводит из себя, – продолжала Амалия, не слушая его, – что это дело кажется таким простым, можно сказать, элементарным… и в то же время неразрешимым. Допустим, я узнала о том, что у Луизы был роман с Виктором Кочубеем, и что это нам дает? Все равно он не годится на роль подозреваемого, а значит, опять надо возвращаться все к той же дилемме: Сергей или Надин. Надин или Сергей. Сергей или Надин, и так без конца.

– Когда надоест, можно просто бросить монетку, – посоветовал дядюшка, поднимаясь с места. – А что? – спросил он, отвечая на сердитый взгляд Амалии. – Тоже хороший способ. Орел – Мокроусов, решка – Надежда. Можно и наоборот, но тогда будет менее логично.

– Ах, дядя, – вздохнула Амалия, – мне бы твое легкое отношение к жизни! Чтобы ничто не воспринимать всерьез, чтобы ни при каких обстоятельствах не терять головы…