Убийственная осень - Наталия Клевалина

— Это что?

— Это ангар, под клуб переделанный, всякий тебе его укажет. Туда не только «розовые» ходят, там элита всякая творческая собирается из приезжих москвичей. На гитаре играют, болтают. Ты ездила уже на Маяковую гору?

— Ага. Стоящая экскурсия, — ответила Овчарка, — вот только не знаю, где бы еще побывать.

— На Успенский остров плавала?

— Нет, а где это?

— Его отсюда видно, если погода ясная. Небольшой островок. Я не была, но мне рассказывали о нем. Можно лодку нанять, а можно катер. Катер, конечно, дороже. К тому же, если плывешь на лодке, есть риск, что отнесет куда-нибудь в сторону. Там никто не живет, там хоронят людей. Весь остров — одно большое кладбище. Есть очень старые надгробия. Раньше одних монашек хоронили на нем, теперь всех, кто умирает на Бабьем. Туда лучше плыть с Тамариного причала. Все, собственно, за одним плывут — свое будущее узнать.

— Будущее? А как?

— Там есть над могилой какой-то женщины часовенка. Войти в нее нельзя — заперта. Говорят, что в ровно в полночь надо встать к ней спиной и слушать.

— Что слушать?

— Не знаю, чушь это все. Но кладбище очень живописное, в любом случае туда стоит сплавать. А часовню эту найти легко — она там одна такая. На ней еще все пишут свое самое заветное желание, она вся почти в надписях.

Евгения спрятала кошелек в сумку и поднялась.

— Обязательно приду как-нибудь поглядеть Арт-ангар, пока вы не уехали, — пообещала Овчарка и встала сама.

Евгения пожала ей крепко руку.

— Хорошая ты. Не зря тебя Шура выбрала. По первому разряду все напишешь, я уверена. Если больше не встретимся, всего тебе хорошего. Я б тебя погулять в нашей компании пригласила, но, видать, ты не из таких. Я бы, может, за тобой и приударила, но больно уж ты маленькая. Такая вот и будь. Смотри не испорться.

И Евгения ушла. Овчарка обиделась — вот, назвали маленькой. Вроде того, не возьмем тебя с собой, ты во взрослых разговорах ничего не поймешь. Овчарка вышла на крыльцо. Васса ждала ее не около столовой, а у магазина. Стоя спиной к площади, она разглядывала объявления на стенде. Коза радостно, как собачка, которая долго ждала хозяина, подбежала, ткнулась мордой в ладонь Овчарки и обнаружила там корку хлеба, которую Овчарка для нее прихватила.

Овчарка рассказала Вассе все, что слышала от Евгении, пока они шли вдоль бухты.

— Прямо не знаю, — сказала Овчарка, — только прицелюсь — и мимо. И Евгения эта не убивала ее. Она честная и вроде даже добрая, хоть строгой все время хочет казаться.

— Тебе их надо сильнее прижимать. Что же тебе, убийца в минуту признается? «Это все я, — закричит, — простите меня, люди добрые»? Расскажи еще раз, какие она тебе комплименты рассыпала, — съязвила Васса.

— Ничего она не рассыпала. Просто я ей понравилась как человек. Понимать надо. Знаешь что. Сегодня ведь вторник?

— Ну?

— Теперь часов одиннадцать. Сейчас принимают записочки для старца. Пойдем еще попытаем счастья. Может, встретим и этого отца Панкратия с его бабой. Что ж делать, они — единственные, кого я теперь могу подозревать… Слушай, давай козу как-нибудь назовем, а то что она ходит безымянной.

— Дереза, — предложила Васса.

— Ну что ж, пусть Дереза. — И они вошли в ворота монастыря.

И снова у высокого крыльца было полно людей. Овчарка написала на листке: «Это опять я, Овчарка. Спасибо вам большое за Большую губу. Но помогите мне, пожалуйста, еще». И снова Овчаркино имя выкрикнули последним. Она взлетела на крыльцо.

— Тебе велено сказать: «Федорку слушайся», — сказал ей худой голубоглазый монах, старцев келейник. Странное дело, он протянул Овчарке обратно ее деньги и сказал: — Тебе отдать велено.

Овчарка было рот открыла, чтобы спросить, кто такой Федорка, но монах уже ушел с крыльца. Овчарка спустилась с лестницы задумчивая и сразу потащила Вассу к стенду с картой острова. Они долго изучали названия речек, озер, рощиц, но никакого упоминания о Федорке там на сей раз не было.

— Этот старец — просто наказание какое-то, — разворчалась Овчарка, — нельзя, что ли, ясно и просто сказать.

— Он, может, хочет, чтобы ты мозгами поработала.

— Он хочет только надо мной поиздеваться. Слушай, он и денег у меня не взял. По-твоему, что это значит? Может, он от такой грешницы и денег брать не хочет, вроде как брезгует.

— Нет, не думаю. Этот старец — очень святой, мне говорили. Святые — не зазнайки.

— Пойдем на берег, прогуляемся, — предложила Овчарка.

И они пошли. Стали вдруг вспоминать, как маленькие ездили в пионерский лагерь. Овчарка спросила:

— Помнишь, как мы поссорились?

Васса сказала, что помнит.

Они поссорились один только раз в жизни. Девочки Овчарка и Васса пошли однажды загорать к бассейну. Васса взяла с собой книгу, а Овчарка ничего не взяла. Овчарка первой после купания прибежала к лежакам. Она взяла Вассину книжку и зачиталась. Пришла Васса и попросила свою книгу обратно. Но Овчарка не отдала ей книгу. Васса обиделась и ушла обратно в корпус. Овчарка продолжала валяться на лежаке. Теперь книга казалась ей скучной. «Пойду за Вассой, — думает, — нет, не пойду, пусть она первая придет и прощения просит». Наконец Овчарка черепашьими шагами поплелась за Вассой. И видит — Васса ей навстречу идет, тоже медленно-медленно.

— Ты куда? — спрашивает Овчарка.

— К тебе. А ты?

— И я к тебе. — Так и помирились.

Овчарка напомнила Вассе еще про один случай.

Мальчишки затащили Вассу к себе в палату, чтобы пастой вымазать да репейника в волосы насовать. У Вассы тогда были длинные волосы, красивые. Их, если репейник вытаскивать, не распутаешь уже, стричь придется. Васса как подумала об этом, так и реветь. Но Овчарка ее спасла, ворвалась в палату, размахивая настольной игрой, двоих по башке огрела и подругу оттуда вытащила. Эти две истории Васса и Овчарка любили вспоминать.

«Грустно, если некому совсем сказать: «Ты это помнишь?», «А то не забыла?» — думала Овчарка, пока они шли вдоль моря.

— Все у меня из головы не идет Шура, — сказала она Вассе, — я ведь сразу, как ее увидела, поняла, что совсем она не отдыхать едет. Она такой опустошенной выглядела. Она от чего-то или от кого-то очень уехать хотела, спастись, что ли. Понять бы, какая она, хотя бы. Папаша мой говорит, что она стерва. Но он убогий, ему ее не понять было. Каждая, кто его грязные носки стирать не хочет, для него стерва. Для этой, с лабрисом, она господь бог. Но эта — глупышка малолетняя. Для Евгении — что-то вроде Робин Гуда. Вот и кого тут слушать, по-твоему?

— Никого. В ней каждый что хотел, то и видел, по-моему.

— Но какой она была на самом деле? Доброй — и тогда ее надо пожалеть, или сволочью — и тогда сказать просто: ну и хорошо, что кто-то от нее этот свет освободил?

— Мы ведь живем не в детской сказке. Тут совсем плохих не бывает. Так же как и совсем хороших. Твоего хоть отца возьми — скотина вроде бы, а жизнь тебе спас.

— Ох, Васса, не напоминай мне об этом.

— Почему это?

Овчарка не ответила. Они некоторое время шли молча, а потом Овчарка сказала:

— Послушай, кто это фыркает? — Действительно, за песчаной косой, покрытой кривыми березами, кто-то отдувался, фыркал и плескался.

— Это, наверное, белуха, — предположила Васса, — мне говорили, они тут водятся. Это такие большие дельфины, совсем белые.

— Пойдем посмотрим.

Но это оказался совсем не дельфин, а спасатель, тот самый. День выдался теплый, солнце здорово грело, и он отважился залезть в ледяную воду. Он, правда, зашел в море только по пояс и теперь плескал на себя водой, фыркал и отдувался. Наверное, плавок у него не было, а в мокрых трусах ходить потом было неохота, так что в воду он залез совсем голым, рассчитывая, что быстренько ополоснется, вылезет, оденется и никто его не увидит. Овчарка бросила взгляд на его одежду, брошенную на большой плоский валун, и у нее в голове мигом созрел коварный план.

— Гляди, что щас будет, — шепнула она Вассе и на цыпочках направилась к валуну. Парень стоял спиной к берегу и видеть ее не мог. Так что Овчарка без труда завладела его одеждой и только тогда громко свистнула. Парень обернулся и инстинктивно отступил подальше на глубину.

— Ну ты! Быстро положила на место! — заорал он.

— Я бы на твоем месте была повежливей, — крикнула в ответ Овчарка, — не то пойдешь в поселок в чем мать родила и тебя в каталажку к алкашам посадят за эксгибиционизм. Если хочешь, можешь, конечно, вылезти и продемонстрировать нам свое достоинство. Ну, если ты вылезти не хочешь, стало быть, это не достоинство, а недостаток, правда, Васса? — И Овчарка заржала.

Парень ругался, хоть святых выноси, но с места не двигался.

— Я тебе верну все, только с условием! — крикнула Овчарка, как только парень умолк, чтобы отдышаться и снова начать орать. — Ты тут говорил, что мне в психушке самое место. Еще ты сказал, что мой любимый папа умалишенный, а моей лучшей подруге тоже лечиться надо. Так вот, мы тихо-мирно разойдемся, если ты скажешь: «Извините меня, пожалуйста, все трое. Я был не прав и все свои слова беру обратно. Я урод и матерщинник, и все-таки я обидеть вас не хотел». Тогда получишь штаны.