Училка и мажор (СИ) - Малиновская Маша

Включаю камеру и отвожу телефон дальше на вытянутую руку. Пальцы подрагивают. Слежу, чтобы в объектив попала только грудь и кромка бюстгальтера.

Фотка получается супер, даже мне нравится.

Отсылаю закусив губы и задержав дыхание.

И вдруг, буквально через секунду приходит ответ.

“Чёрт”

“Охуеть”

А потом… потом фото. Члена.

Мать твою… отшвыриваю телефон на покрывало кровати снова, ощущая, как жар бросается не только в лицо, но и в промежность. Появляется внезапная непреодолимая потребность сильно сжать бёдра.

Блин, в кого я превращаюсь? Одержимая нимфоманка, у которой от фотки члена в переписке с парнем за пару секунд промокают трусы.

“Почему молчишь?”

“Дар речи потеряла”

Не спрашивает — утверждает. И прав, что уж…

“Я знал, что ты оценишь”

И смайлик с самой невинной улыбочкой.

“Потрогай себя и сфоткай пальцы. Хочу видеть, насколько ты мокрая”

Ну нет уж, Семён, это уже совсем перебор. Даже не знаю, что быстрее превратиться в пепел: моё лицо или трусы.

“Я не стану делать этого, Семён”

“Тогда просто потрогай”

Я делаю это нечасто. Очень нечасто. Но сейчас это кажется таким же жизненно необходимым, как и дыхание. Ни удержаться, ни стерпеть.

“Ну же, Василина, я хочу знать, когда ты начнёшь. Я тоже начну. А я уже не могу терпеть. Красивого вирта не вышло, уж слишком у тебя офигенные сиськи. Хочу кончить. Вместе?”

Телефон звонком обжигает пальцы. Раньше, чем осознаю, снимаю трубку.

— Ты ведь по переписке не решишься, да?

Бархатный голос ласкает слух, возбуждая ещё сильнее. Я будто нахожусь в каком-то состоянии изменённого сознания.

— Хочу слышать тебя, Василина. Ты будешь делать это стоя или лёжа?

— Я…

Фу-ух. Это слишком возбуждающе. Я слышу всего лишь голос, но ощущения, будто он рядом. Смотрит. Прикасается.

Я лежу на постели. Глаза в потолок, рука медленно сползает к резинке трусиков.

Не могу говорить. Только дышать.

И он всё понимает. Не требует. Шепчет мне то пошлые слова, то ласковые. Командует как мне ласкать себя. Быстрее, медленнее, сильнее давить, слабее…

Глаза я закрываю уже в самый последний момент, когда оргазм сковывает всё тело.

Телефон лежит рядом, но Семён слышит моё дыхание, а я его. Нам сейчас не нужно большего.

Понимаю, что он отключился лишь когда чувствую вибрацию от сообщения.

«Спокойной ночи, Василина»

И тебе спокойной… ночи…

30

Руки дрожат, когда я беру малыша. Господи, ну какой же он крошечный! Какой беззащитный. И вместе с тем — идеальный. Что-то высшее, созданное природой. Необыкновенное.

— Привет, бусинка, — улыбаюсь, когда малыш, сведя бровки и высунув язычок, смотрит на меня каким-то слишком взрослым взглядом.

— Богдан зовёт их горошинками, ты почти угадала, — смеётся Карина и достаёт второго малыша из кроватки, кладёт на пеленальный столик и начинает раздевать.

— Он так внимательно смотрит, будто желает поболтать о непростой жизни младенца, — строю малышу рожицы, но он становится ещё серьёзнее и будто даже собирается морщить нос.

— Говорят, что малыши в месяц ещё толком не видят, точнее, не могут сфокусировать взгляд, но мне иногда кажется, что это совсем не так. Они смотрят так внимательно, что я, бывает, теряюсь.

— Как интересно, — усмехаюсь. — Наверное, так их защищает природа. Если бы малыш, родившись, после материнской уютной утробы вдруг чётко бы увидел всё вокруг: яркий свет, кучу людей в белых халатах, всякие незнакомые предметы, то он бы сильно испугался.

— Наверное, — пожимает плечами Карина.

Она так ловко распаковывает малыша, меняет ему подгузник, а потом снова одевает в крошечные одежки. Надо же, как быстро человек способен приобрести новые навыки.

Карина вообще просто умница. Никакого нытья, как же ей тяжко. Живенькая, бодренькая, улыбчивая. Ей очень идёт материнство. Да и кому оно, наверное, не идёт?

Но Карина будто преобразилась. Да, сейчас она без макияжа, а её ярко-рыжие длинные волосы скручены в высокий пучок, а не красивыми волнами распущены по плечам. На ней лосины и футболка с небольшим пятнышком подтёкшего молока, вместо стильного брючного костюма любимого розового цвета и шпилек, но тем не менее, она прекрасна.

Иногда мне кажется, что когда-нибудь, когда у меня тоже родятся дети, я буду растрёпанной, сонной и неопрятной, а ещё буду ныть, что мне тяжело. Я просто наблюдала, как сложно было сестре в первый год. А потом она вообще овдовела, так что легче не стало.

Но Карина своей лёгкостью, своей воздушной естественностью в материнстве вселяет в меня надежду.

Я аккуратно кладу малыша на локоть и покачиваю. Кажется, ему сперва это не очень нравится, но потом он, вздохнув, великодушно позволяет мне.

Я сегодня, когда собиралась к Карине, заехала в детский магазин, чтобы выбрать подарки. Глаза разбежались. Чего только нет: кукольные одёжки, куча всяких милых принадлежностей для купания, игрушек и прочего. С грустью подумалось, что у меня, наверное, детки будут нескоро.

Мы с Пашей говорили о детях, но он был против. Обещал, что лет, может, через пять вернёмся в вопросу. Но я, признаться, надеялась, что он созреет раньше. Мои часики тикают быстрее, чем его. И через пять лет мне будет тридцать один.

Сейчас, конечно, принято говорить, что “и в сорок рожают, сначала для себя живут”. А как по мне, то сорок — поздновато для первого. Понятно, что если не получается по здоровью, то рада будешь невероятно. Хоть в сорок, лишь бы родить. Но это не мой случай. Я здорова. И совсем не считаю, что с ребёнком “это уже не жизнь”. Сложнее в некоторых моментах, конечно, но ведь всё решаемо.

Но теперь жизнь моя обернулась так, что дети совсем не предвидятся пока. Оно и к лучшему, что с Пашей не успели.

— Ой, Кариш, что это с ним? — внутри всё холодеет, когда малыш начинает странно вздрагивать.

А вдруг ему у меня на руках плохо? Или запах вызвал какое-то нарушение? Я надела чистую водолазку и специально не стала туалетной водой брызгать.

— Он икает, Вась, всё нормально, — усмехается Карина.

— Прикольно, — глажу маленького рыжика по животику.

— Может срыгнуть, ты чуть выше головку подними.

— Хорошо, — пытаюсь сделать, как она говорит, но чувствую себя совершенно неуклюжей.

— Это ещё что! Они и в животе икали. То по очереди, то вместе. Я вздрагивала, будто меня подбрасывали.

Мне становится смешно от представленной картины. Карина умеет так сказать, что сразу будто в реальности видишь и даже чувствуешь.

— Пойдём чай пить, — кивает в сторону кухни.

Там укладывает малышей в качельки и включает автокачалку. Горошинки пускают слюни и внимательно водят глазками по комнате. Карина плюхается на стул и протяжно выдыхает.

— Вась, прости, сегодня вкусняшки из ближайшей булочной. Я совершенно не успеваю готовить, хотя так хочется на пару часов отчаянно ворваться в кухню.

У каждого своё хобби. У Карины — кухня. А вот я стараюсь готовкой не увлекаться. Иначе, боюсь, контролировать съеденное будет куда сложнее.

— Я старалась выбрать без красителей и всяких добавок. Но в одном мёд, в другом орехи, в третьем цитрусы, — сокрушаюсь, вспоминая сложности выбора гостинца. — Едва нашла этот бисквит. Меня заверили, что тут всё такое, что можно кормящим.

— Ой, ты знаешь, я не парюсь, — машет рукой Карина и откусывает приличный кусок пирога. — По современным рекомендациям всё можно. Но, как сказала неонатолог в роддоме, на двадцать пять копеек.

— Да? Я думала, куча ограничений. Вдруг сыпь или колики там всякие у малыша. Помнишь, как моя Люда мучалась? А синяя вся ходила — голодная.

— Сейчас уже доказали, что это неверная стратегия. Всё можно, даже немного кофе. Ну, алкоголь нельзя, конечно, — Карина снова вздыхает. — А я бы бахнула вина.

— Ещё бахнем, — улыбаюсь. — Детки быстро растут.

Один из малышей куксится, и Карина успокаивающе гладит его по ножке, одновременно отпивая чай.