Впереди вражеский берег - Гай Гибсон

Пока шли эти бои, я медленно поправлялся, принимая солнечные ванны и даже иногда отваживался окунуться в холодное море, опрокинув несколько кружек пива с местными жителями в «Веллингтон-отеле» в Боскасле. Я не ощущал того, что было во время Дюнкерка. Я знал, что теперь резервы быстро поступают туда, где они нужны. Я знал, что если я потребуюсь, меня вызовут немедленно. Но если выпал случай отдохнуть, следовало использовать его как можно лучше. Но все хорошее однажды кончается, и мы с Евой попрощались на вокзале в Бристоле. Вокруг нас прощалось множество людей, молодежь торопливо обнималась, в последний раз вглядываясь в знакомое лицо перед тем, как отбыть в неизвестность. Никто пока не знал, что Люфтваффе были окончательно разбиты. Мы все готовились отражать вторжение. Все мы слышали жуткие истории о том, что творили фашисты на оккупированной территории Франции. Они шли к своей цели, сметая все на пути. Это были черствые и жестокие завоеватели. Мы все знали, что если немецкий сапог ступит на землю Англии, здесь будет твориться то же самое, если не хуже.

В то время мы просто не знали, что следует говорить при расставании. Я помню только, что смотрел прямо в сияющие глаза Евы и держал ее в своих объятиях, не обращая внимания на суетящихся носильщиков, пока дежурный по станции не дал последний свисток.

«Запомни одно, дорогая: если они вторгнутся в Уэльс, я прилечу за тобой и заберу тебя, — прошептал я, не слишком представляя, как я это буду делать. — Только пришли телеграмму, и я сразу прилечу».

Потом раздался еще один пронзительный свисток, лязгнули двери, и мы начали двигаться. Лицо Евы, по которому ручьями струились слезы, медленно уплыло вдаль.

А в Скэмптоне по-прежнему светило солнце, и до сих пор было довольно жарко. Но за две недели моего отсутствия здесь произошли большие перемены. Пропали Росси и Малл, как и несколько других парней. Сержант Олласон отбыл в учебную эскадрилью. Лиройд убыл служить в штаб маршала авиации Брук-Попхэма. Сменились даже несколько офицеров вспомогательных женских частей. Было довольно смешно услышать, что в первый же день, точнее, в первую же ночь после возвращения из отпуска я должен был лететь.

Но Оскар был верен себе, и когда я вошел в центр управления полетами, он сказал:

«Хэлло, Гиббо. Сегодня ночью мы должны лететь в Лориан, легкая прогулка. Всего лишь ставим мины на стоянке подводных лодок. Это будет просто развлечением, так как они имеют там не больше пары зенитных орудий».

«Спасибо, Оскар. Мой экипаж уже вернулся?»

«Да, они все здесь. Но я забрал себе Уотти, так как мой штурман был ранен прошлой ночью. Ты получишь нового. С тобой полетит сержант Хьютон».

«Ну, спасибо тебе еще раз», — сказал я, выругавшись про себя. Уотти был очень хорошим штурманом, и я доверял ему. Однако выяснилось, что Хьютон не так уж плох, а бедному старому Уотти вскоре не повезло.

Это действительно оказалось простое путешествие. Хотя мы ставили мины под самым берегом, зенитки не потревожили нас, и эскадрилья отлично справилась со своим заданием. Потом мы немного поискали вражеские торпедные катера, которые, по данным разведки, действовали в этом районе. Мы повернули в сторону моря и даже включили полетные огни, чтобы уверить немцев, будто они видят свои самолеты. Внезапно в серебристой лунной дорожке, бегущей по тихому морю, мы увидели один катер, медленно ползущий к маленькой гавани Ильд'О. Хьютон сразу нажал кнопку сброса бомб. Однако в то время техника бомбометания еще не была полностью отработана, мы даже не слишком твердо знали свою высоту. Поэтому не следует удивляться, что обе 250-фунтовые бомбы упали в нескольких ярдах от цели. Повредили мы этот катер или нет — не известно, но во время полета домой мы обсуждали этот эпизод с удовольствием.

Впрочем, самое интересное еще было впереди. Когда мы пролетали над Шербуром, то увидели самолет, идущий встречным курсом с включенными огнями. Это, вероятно, был немец, возвращавшийся после бомбардировки Англии. Я быстро заложил вираж и дал полный газ. Старый «Хэмпден» задрожал, как в лихорадке, потому что его моторы развили неслыханную мощность. Мы догнали незнакомца возле самого Лориана. Какое-то время мы летели следом за ним, пытаясь опознать самолет, но было слишком темно. Наконец вспыхнул вражеский прожектор, и в его луче мы четко увидели бомбардировщик Do-17. Более того, оба пилота решительно ни о чем не думали. В кабине горело освещение, и они, похоже, мечтали об ожидающем их эрзац-кофе с бутербродами, которые получат через несколько минут после посадки.

Верхний и нижний пулеметы задних стрелковых точек моего самолета плавно повернулись вправо, и я приказал Маку целиться поточнее. Затем я тихо произнес:

«Один — два — три… — И крикнул: — Задай им, Мак!»

Последовало резкое стаккато, и все 4 ствола выплюнули светящиеся струи трассеров. «Дорнье» круто пошел к земле, один его мотор пылал. Но у самой земли немец выровнялся и проскочил над самой гаванью Лориана, наверняка думая, что мы продолжаем гнаться за ним. Когда мы в последний раз видели немецкий самолет, этот клубок огня скрылся за деревьями. Когда мы вернулись, Бомбардировочное Командование записало на наш счет «вероятную победу».

На следующую ночь, 26 августа, был проведен первый налет на Берлин. Поднялся немалый переполох, когда была названа цель налета. Мы давно этого ждали. Многие пилоты, свободные от полетов, немедленно начали требовать, чтобы их поставили в список экипажей, которые будут бомбить германскую столицу. Даже Даунвинд Гиллан отобрал самолет у кого-то из молодых пилотов, чтобы стать одним из первых над Берлином. Не знаю, кто там выбрал в качестве даты налета 26 августа, только наши средние бомбардировщики столкнулись с неслыханно сильным встречным ветром.

Операция оказалась крайне тяжелой. Над целью мы встретили плотные тучи, и я думаю, что не больше 10 бомб в действительности упали на сам Берлин. Обратный путь оказался очень трудным. Немцы выстроили целый забор из зениток на пути от Лондона до Берлина, и они вели плотный огонь. Многие самолеты на обратном пути сели в море, даже в нашей эскадрилье имели место три случая. У Тони Миллса возле Фламборо-Хед кончился бензин, и экипажу пришлось спасаться в надувной лодке. Всех жестоко измучила морская болезнь. Питкэрн-Хилл, который всегда все делал наперекосяк, но все-таки сбрасывал бомбы на цель, подумал, что не сможет приземлиться, и посадил свой «Хэмпден» на воду рядом с вооруженными траулерами возле Гримсби. Канадец Питт-Кэйтон совершил вынужденную посадку среди минных полей на восточном побережье. Экипаж до утра просидел в самолете, не отваживаясь пересечь песчаные дюны, а те, кто видел эту посадку, не решались подойти к самолету, чтобы не подорваться. Лишь утром появился минер, который знал тропку среди мин, и вывел летчиков.

Как только я приземлился, мой самолет заправили, и я снова взлетел, чтобы разыскать Тони. Мы пробыли в воздухе 6 часов, но ничего не увидели. Когда мы вернулись обратно в Скэмптон, я услышал, что его уже давно подобрали. Он дважды видел, как я пролетал у него прямо над головой, и сейчас вместе со своими спасителями выпивал в Гримсби.

Через несколько дней во время ночной посадки Джо Коллиер не дотянул до полосы и разбился, получив сильнейшую контузию. На следующую ночь в поле возле Норвича разбился Дикки Банкер, раскроив себе череп. Постепенно наши ряды редели. Из большой группы парней, воевавших с первого дня, уцелели только Питкэрн, Оскар и я.

Тем временем в гавани Гамбурга, на верфях которого наблюдалась повышенная активность, появился «Тирпиц», огромный линкор водоизмещением 45 000 тонн. На нем велись достроечные работы, и линкор готовился выйти в открытое море, чтобы бросить вызов Королевскому Флоту. Мудрые головы в Адмиралтействе пытались придумать, как бы обезвредить его еще до первого выхода.

В то время в составе нашего флота осталось не так много линкоров, и военные действия на Средиземном море серьезно повлияли на нашу стратегию. Кто-то прослышал об атаках немецких пикировщиков, поэтому нашим ночным бомбардировщикам было дано задание: на рассвете атаковать с пикирования «Тирпиц» и вернуться домой к завтраку.

Обычно наша группа разделялась. Часть самолетов летела к Вильгельмсхафену, где стоял «Бисмарк», другие с удовольствием бомбили Гамбург. Но эти атаки не давали хорошего результата, так как бомбы никогда не отделялись от самолета в момент нажатия кнопки сброса. Поэтому они падали, как правило, не менее чем в полумиле от дока, где стоял линкор.

Когда рано утром мы летели выше туч над холодными волнами Северного моря, мне казалось, что растрепанные вершины грозовых облаков отмечают наш путь к Германии, словно говоря: «Вот ваша дорога, она ведет в Германию, но не обратно». То и дело вспыхивали молнии, заставляя меня подпрыгивать на сиденье, а в это время в задней кабине Мак истошно вопил: «Зенитки! Зенитки!» Поэтому я перенервничал еще задолго до начала атаки.